Две руки потентата (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 33

— Это «Сердитый» или «Скорый», не успел разглядеть…

— Не важно, свое дело он исполнил — выпустил торпеды, — отозвался Вирениус, и произнес. — Все кресты и медали получат, если попа…

Докончить слово адмирал не успел, но вот японцам действительно вышла «попа», а вернее полная задница — четыре пуда пироксилина рвануло как раз рядом с носовой башней главного калибра. И видимо, в самом погребе от страшного потрясения детонировал боезапас — шимоза взрывчатка «вредная», и подобных экспериментов над собой не выносит. Хотя могли постараться и артиллеристы — процент попаданий десятидюймовых снарядов стал необычайно большим, промахов было намного меньше.

— Ох, ни хрена себе струя!

Страшно смотреть, когда легкой «пушинкой» срывает тяжелую башню с парой 254 мм пушек, а из недр броненосца вырывается струя адского пламени и дыма. Андрей Андреевич даже моргнул, потер ладонью глаза — он не поверил зрелищу, которое увидел за долю секунды. И в этот момент с ужасающим грохотом вражеский броненосец взорвался, исчез в огромном клубке дыма. Вирениус посмотрел в сторону «Хатцусе» — вражеский корабль уже лег на борт, войдя трубами в море. И выругавшись от души, подытожил, с нескрываемым облегчением:

— Минус два, уже лучше…

Нет более страшной опасности для корабля, чем пущенная под водой торпеда, которая сможет потопить броненосец, хотя для этого потребуется сотня снарядов крупного калибра. А тут всего один точный удар…

Глава 45

— Терпеть надобно, ваше высокопревосходительство…

— Да сколько можно терпеть⁈ И на помощь божью токмо надеяться⁈ А ведь не зря говорят, что дурака и в алтаре бьют!

Макаров моментально вызверился — все, что накипело в душе за долгое время, сейчас, в рубке «Цесаревича» прорвалось в гневной тираде. Степан Осипович уже не смог сдерживаться, и то, что раньше его заставляло молчать — ведь командующий флотом не может критиковать установленные порядки — теперь не послужило стопором.

— Провели отряд через три океана, а учебные стрельбы только два раза были, снаряды все время берегли — «экономия» та самая, министром финансов флоту русскому навязанная. И где сейчас «Сисой», «Наварин», «Нахимов» и «Мономах»⁈ Боже мой — четыре корабля из шести прибывших погибли уже, и ни единой потери у неприятеля! Японцы умеют воевать меньшими силами, а мы нет! Плохо стреляем, только-только смогли освоить общую стрельбу и то парой кораблей всего — а японцы всем отрядом по одному давно научились огонь сосредотачивать, и каждый раз попадают, бестии! И все, потому что в море надо быть как дома, на берегу в гостях, а мы только летом на Балтике как дерьмо в проруби плаваем, а потом в гаванях отстаиваемся. Да ладно в «Маркизовой луже», так ведь и на Черном море навигация к зиме оканчивается — а там льда в помине нет в Севастополе. Заветы адмиралов Лазарева и Нахимова презрели там, под «шпицем», а мы своими жизнями за их косность и «экономию» господина Витте расплачиваемся! Вот в чем причина! Бог мог — четыре корабля потеряны!

Макаров, выплеснул все, что накопилось, и замолчал. Он не сожалел о сказанном, прекрасно осознавая, что «наушники» найдутся и передадут его слова, добавив от себя, чинам Адмиралтейства. Та война, что сейчас шла, наводила на адмирала мрачное настроение. Как нельзя более выпукло в ней проявились все недостатки русского флота, как в подготовке моряков, так и в техническом состоянии кораблей и их вооружении, и в особенности косности управления — столичные «стратеги» показали себя полными бездарностями. Особенно начальник ГМШ, приложивший массу усилий, чтобы не допустить усиления русской эскадры на дальнем Востоке любым путем. И трижды прав Вирениус, что привел свой отряд в Желтое море с первым днем войны, как и в том, что только численный перевес позволит победить в этой войне, и станет тем качеством, что будет основой будущего «нового» флота.

— Ваше высокопревосходительство! Радиограмма от Вирениуса'!

— Говорите, прах подери! Что улыбаетесь⁈

— «Сошелся на пистолетный выстрел. Утопил „Хатцусе“ и „Ясиму“, добил торпедами! Теперь пришла очередь Камимуры, тут началась свалка — „Наварин“, „Сисой“, „Нахимов“ урезали им ход, а мы утопим „муму“ в тазике», не хрен ей лаять, бесит уже'!

Сказать, что известие произвело ошеломительное впечатление на собравшихся в рубке офицеров, будет не полным — радость охватила всех, кроме Макарова — такого упрека себе он не ожидал. Старый сослуживец только и делал, что удивлял его. Без всякого зазрения совести в каждом сражении Андрей Андреевич хладнокровно подставлял под первый удар старые корабли, объясняя тем, что их потерю можно легко перенести, если она принесет пользу общему делу. Вполне рациональный подход, но это и бесило Степана Осиповича — такая разумная черствость не свойственна русским людям. Но упрекнуть старшего флагмана не в чем, все потери японцам причинил именно его отряд, где все три броненосца умели стрелять по одной цели. А еще Андрей Андреевич уделил главное внимание облегчению всех кораблей, и при этом усилению на многих из них вооружения. Их альянс с наместником на этом поприще принес много пользы. И к тому же, Вирениус единственный из флагманов, что может самостоятельно действовать исходя из собственных размышлений. И вот так ненавязчиво даже ему дать совет, пусть и пересыпанный несколько эмоциональными фразами.

— Полный ход! Сходимся на двадцать кабельтовых, нет, на пятнадцать! Мы бьем по «Микасе», Ухтомский с «Александром» по «Фудзи»! Идем на свалку, господа, а то возимся, возимся…

Последние слова он произнес больше для себя, подбадривая — теперь стало ясно, что действительно следует сходиться вплотную. Ведь пять броненосцев против четырех, фактически трех, шансы на успех есть, тем более «Фудзи» тяжело поврежден и стал той пресловутой «гирей на ногах» вражеской эскадры. И после небольшой паузы Степан Осипович произнес, обращаясь к командиру броненосца и начальнику штаба:

— Как только сойдемся, бить по «Фудзи», впятером мы его прикончим. Михаил Павлович, нужно оповестить о том «Ретвизан». И как только добьемся результата, миноносцам атаковать и утопить вражеский броненосец торпедами. Нам позарез нужна эта победа!

Степан Осипович встал у амбразуры, взял в руки бинокль — и словно застыл, сейчас его не интересовало ничего кроме боя, он пристально смотрел за увеличивающимися в размерах вражескими броненосцами. На «Микасе» были видны разрывы снарядов «Цесаревича» и «Ретвизана», и по мере того, как корпус корабля увеличивался в оптике, становилось понятно, что вражескому флагману сильно достается. Время от времени он посматривал на «Фудзи» — вражеский броненосец находился уже под обстрелом трех кораблей, каждый из которых был намного сильнее за счет действующей артиллерии. Да, и русским тоже доставалось, но японцы уже «размазывали» огонь — их все же трое с главным калибром, и если не стрелять по противнику, то дать ему возможность безнаказанно расстреливать собственный корабль, находясь чуть ли не в комфортных условиях, схожих с учениями…

— Есть! «Фудзи» на борт валится!

— Ура!!!

Макаров никогда не видел ничего подобного в боях — вражеский корабль неожиданно осел носом, и резко повалился на борт. Полминуты, и вот над водой появилось днище — винты продолжали работать. Еще минута, и все — огромный корабль в двенадцать тысяч тонн водоизмещения исчез, будто его и никогда не бывало на свете. А «Цесаревич» тут же перенес огонь главным калибром по «Микасе», к нему присоединился «Ретвизан», а следом обрушили всю свою орудийную мощь броненосцы князя Ухтомского. Последним стал «император», гвардейцы осознали, что могут натворить двенадцатидюймовые снаряды, когда их много, и с короткого расстояния. И вот тут «Микасе» стало плохо — русские впервые накрыли вражеский флагман шквалом снарядов. Степан Осипович даже увидел, как напрочь снесли открытый мостик яркими вспышками взрывов — все же сейчас стреляло больше четырех десятков орудий шести и двенадцати дюймов калибра, пусть и очень короткое время с минимальной дистанции, с которой промахнутся сложно.