Нижние уровни - Лобанов Александр - Страница 6

Я игнорировал этот лепет. Ещё работая Редактором Веры, я привык слушать, как задержанные взывают к своим правам, матерятся, угрожают, плачут и кучей других способов пытаются разжалобить служителей Веры. Вот только в отличие от обычных преступников, попавшие под власть Веры теряют все права. Спасение – опционально и по возможности. Уничтожение – стандартное решение. После Чёрного месяца никакой жалости.

Вместо этото я выделил время на изучение данных на одном из экранов, где Информаторий уже собрал сведения о нашем набожном госте:

“Козлов Юрий Алексеевич. 56 лет. Не женат. Детей нет.

Работа: Священник села Дырькаево.

Судимость (23 года назад): незаконный оборот наркотиков.

ИВ: 15 ед. БВ: 425 ед. МВ: 720 ед.

Творческое развитие: Психик – коррекция Веры”.

– Для ускорения проведения расследования, Юрий Алексеевич, вам предлагается сотрудничество. Необходимо ответить на ряд вопросов. Вы готовы? – казённо уточнил я.

– Я буду шаловаться! – не унимался старик, лишь раздражая нытьём и возмущением. – Я шнаю высших сановников церкви. Они не оставят без внимания подобный проишвол. Они вас всех приструнят…

– Если бы он только знал, сколько из них побывало в этих камерах, – задумчиво протянула мисс Спектр, наблюдавшая за представлением.

Я лишь покосился на начальницу и, сделав вид, что ничего не услышал, продолжил в микрофон заранее заготовленную речь, которую в меня вбили при обучении:

– Если вы не готовы к сотрудничеству, то останетесь в одиночестве на ближайшие сутки. Питательные вещества будут вводиться внутривенно, удаление отходов жизнедеятельности осуществляться посредством механизмов.

На этом моменте старик заткнулся. Угроза была правдива и очень неприятна. Даже до самых тупых доходило на вторые-третьи сутки одиночества. А старик явно не дурак. Более того, он имел судимость, а значит, знаком с концепцией “одиночки”, а то и “карцера”. И проверять на себе не хотел.

Вот только мне бы не хотелось затягивать, тем более потерявший всю Веру старик теперь не представлял опасности. По тому я уже прикидывал, какие пытки стоит применить, если угроза не подействует.

– Шего вы хотите, волки пошорные? Да проштит меня бог и швятой дух, – выдавил старик.

Казённая одежда не могла скрыть пусть и старческой, но поджарой и жилистой фигуры. А главное, взгляд. Пусть он и раздражал непреклонностью, но одновременно вызывал и уважение. Ещё в этом взоре пылал огонёк фанатичной Веры и ненависти… И вот от это по-настоящему бросало в дрожь.

– Нам нужна информация о произошедшем на главной площади деревни Дырькаево, где находится ваш приход. Почему вы пытались сжечь гражданку Гришину Елену Александровну? И что вы знаете про её бабушку Гришину Марию Дмитриевну, известную также под никнеймом Lenin Hard, с которой у вас произошёл конфликт по выше указанной причине?

– А что про эту семейку знать? Они дьявольские отродья, заточку мне в печень! Ведьмы. Что бабка, что внучка – одно семя. Потому и нужно вам облавы устраивать не на мня, а на эти порождения тьмы, которые простому народу жить мешают. Я лишь пытался сделать вашу работу, очистить проклятые души огнём во славу божью!

Я проверил показатели жизнедеятельности старика. Среди множества цепей, датчиков и капельниц имелись и те, что отслеживали по параметрам ложь. Не врёт. Старик искренне верил в то, о чём говорил! И его совершенно не смущало, что ведьмы… собственно, как оборотни, вампиры, а также другая “нечисть” после прихода Вера составляли немалый процент населения. Да что там, я слышал, у вампиров целый анклав под Питером. А у меня девушка – природный маг. В такие моменты я даже уважаю религию Последней Книги. Однако и переубеждать старика не собираюсь – нет смысла попусту сотрясать воздух.

– То, что вы делали, называется самосудом. Это карается по закону, – я добавил в голос стальные нотки. – Но мне необходимо знать, что вы подразумеваете под понятием “ведьма”? Какие признаки и действия заставили вас прийти к подобным выводам? И что побудило вас решиться на убийство?

Закреплённые на старике датчики показали, что он пытается применить воплощения. Запоздало, но ожидаемо. Вот только вся Истинная, да и большая часть Бытовой Веры выгорели, так что он не мог ничего сделать. Да и само помещение изолировано клеткой Фарадея – это помогает от элементарных воплощений.

– То, што старая Маришка – ведьма, исвестно исдавна, – старик насупился, когда понял, что воплощение заблокировано. – Смолоду была крашива, шмара. Да и с годами не потеряла крашоту. Мушик у неё был непьющий, не гулящий, работящий. Дом – полная чаша, хоть и на окраине. И это ещё при Шоветах. Даше дети, когда вырошли, в город уехали и уштроились. Не ведьма ли? – старик грязно выругался. – Но то было ещё до моего прихода. Да проштит господь людей за шлухи! Но шато я шам видел, што Маришка никогда не ходила в церковь. Шнал, што кроме пенсии полушала расные “девайсы”… – последние слово он произнёс как ругательство. – И не только от родных! Шнаю, что шила лучше, чем хосяйштвенные семьи. Видел, как к ней приходили дети и уходили с игрушками, которых у неё быть не могло. И ведь не шухарилась!

Глагол без лишних слов двинулся по дому, выискивая то, что могло подтвердить или опровергнуть слова священника. И, как ни странно, находил и фокусировался на тех или иных объектах: от компьютера шли провода к объёмному и, судя по виду, часто используемому 3D принтеру – пожар расплавил корпус, и наполнитель расплескался бесформенной затвердевшей массой.

– Но вшё бы нишего. Её терпели. Бабка была мирная, потому её не трогали, што грех на душу брать? Пока к ней в авгуште не приехала внушка, – продолжал рассказывать священник. – Дьявольшкое семя прикатило учиться проклятым снаниям у швоей бабки. Но што хуше всего, эта дрянь крашенная приехала для того, штобы в шошеднем селе, в школе, куда ходят дети со вшех окрештностей, преподавать богомерзкую “информатику”. Не в масть нам это! А пошледние нешколько недель в доме у бабки штал появляться странный самогильно-селёный свет, доношились свуки непонятные и проишходили прочие штрасти. Такие же, как когда ведьма пришла за швоей ученицей.

Обыск Глагола привёл к ещё нескольким находкам. Стоило ему покопаться рядом с принтером, убрать несколько слоёв обгоревшего мусора и остатков компьютерной литературы – даже после пожара остались обрывки обложек – как показался оплавленный пластиковый сейф для хранения дискет, флешек, внешних жёстких дисков и других носителей информации.

– Доставить в научный отдел в лабораторию Артефактора, – бросила мисс Спектр, хотя судя по потёкшим и вспузырившимся стенкам, внутри всё должно было сплавиться в единую массу.

– Но што хуше всего, от их ушёбы по деревне штала рашползаться зараза. Одни шивотные умирали – их души ишпольсовали для ритуалов. Другие штали мутировать… Мерские уродцы, которых приходилось забивать при рошдении. Да и наш они прокляли: фарт у всей деревни пропал! Никакие дела не шпорились.

Я едва сдержал удивлённый мат. Это же как деревенские ненавидели кибер-бабку, что Вера отразилась на животных. Собственно, чего ожидали – то и получили. Вера во всей красе. Но на всякий случай нужно отправить группу для проверки данных слухов. Но вот в то, что это действия IT-ведьм, я совершенно не верил.

– И вы решили устранить первопричину? Схватить ведьм и сжечь. А когда прибыли, то нашли только внучку. Поймали бедняжку. Дом сожгли. И пошли вершить самосуд! – подвёл я итог, с трудом сдерживая брезгливое презрение. Хотя нет, всё же не выдержал: – А обратиться в полицию? К Редакторам веры? В конце концов, просто пошевелить мозгами и попытаться поговорить – не судьба?

– Несуществующий… – строго, но без укоризны, даже с лёгкой грустью протянула мисс Спектр.

– Она ведьма! Её душа проклята. И лишь швященное пламя…

Я отключил звук. Общее представление о произошедшем у меня сложилось. Селяне не знали о своей соседке ровным счётом ничего. А то, что знали, интерпретировали абсолютно неверно, потому данных о том, как на самом деле жила кибер-ведьма, не найти. В лучшем случае повезёт, и местный дрон что-то заснял, или Критики с ментальными способностями что-нибудь извлекут из памяти жителей. Но на это надеяться не стоит.