Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024 - Лукьяненко Сергей - Страница 9

Юрек пожал плечами.

– В городе все есть.

– Ага.

Ганна вышла на берег, высоко поднимая голенастые ноги – наверное, потому что дно у пруда было илистое и засасывало, – и обмоталась красным спортивным полотенцем.

– Вот Галка тоже считала, что в городе все есть.

Тон у Ганны был все такой же, изрядно прожженный, будто жизнь она повидала и жизнь повидала ее.

– Мне говорили, что ты долго смотрела на… хм… картину сестры. Вот пришел спросить, что ты там увидела.

Девочка вскинула голову, длинные темные волосы хлестнули ее по щекам.

– А тебе зачем? Я думала, бурсаки только сидят троеночие.

– Почему бурсаки?

– А кто вы, как не бурсаки? За девками подсматриваете. Покойников отмаливаете. И одежда на вас бурсачья, и глаза точь-в-точь.

Юрек переступил по топкому берегу, спасая кеды. В них медленно, как и все тут, но весьма упорно заливалась буроватая, подтухшая вода.

На нем были джинсы и худи, как, в общем, и на большинстве студентов Академии, форму у них так и не ввели, так что насчет бурсачьей одежды девчонка завралась. А вот насчет глаз…

– А что с глазами?

– Глазливые.

Ганна широко ухмыльнулась, от чего лицо ее наконец-то стало детским и довольно милым.

Насчет глаз Юрек бы еще повыяснял, потому что предполагалось, что селяне не в курсе насчет мембраны. Да и куда им, луддитам, они даже линзы не носят, считая их богохульным отклонением от матери-природы.

– Давай вернемся к картине.

– Давай ты отвернешься, а я оденусь.

Не дожидаясь ответа, девочка скинула полотенце и начала деловито натягивать трусы. Вот и пообщались.

В Околицы он приехал три часа назад. В качестве летней полевой практики. Дочка местного старосты, Галина Михайлова, две недели как вернулась из города. Якобы сама не своя. Быстро заболела и на местной суровой терапии, грибы да коренья, оперативно исчахла. Проблемы начались позже, а именно когда умершую, как полагается, отпели и похоронили. В ночи покойница выбралась из гроба, снеся крышку мощным – Юрек сам видел вывернутые, оскаленные щепой доски – ударом, выкопалась, отправилась к детскому саду и там на одном из павильонов намалевала картину, судя по анализам, собственной кровью и калом (хотя кал вполне мог быть и чужой). Почему-то воспитатели этого творчества не заметили сразу. Утром детишки пришли в сад, в результате вся группа «Мотыльки» отбыла в райцентр на психиатрических скорых. Видели картину и другие, например работники местного муниципалитета, – тех селяне скрутили, запихнули в сарай и чуть не сожгли, пока из района не прибыли медики и полиция.

Плюс Ганна. Младшая сестра Галины. Привела в садик самую маленькую, Полю (старосте свезло на трех дочерей). Якобы простояла у картины час, пока воспитатели вылавливали визжащих малышей, но без всякого губительного для себя эффекта.

Таково было краткое резюме заместителя старосты Макара Ильича. Сам староста пребывал в состоянии маловменяемом, хотя на шедевр и не смотрел. Мертвую ведьму селяне нашли в маковом поле, на полпути к лесу. Нашли, заколотили в гроб, уже другой, покрепче, и вознамерились сжечь, но полицейские, согласно протоколу, связались с Академией, и оттуда выслали… ну, допустим, бурсака, хотя в целом студента 3-го курса факультета десенситезации Юрия Волынского. Это ему еще повезло, потому что в последнее время выбросы случались редко и за полевую практику шла жесткая конкуренция. Однокурсники изошли завистью и хейтом. Женька его бы, наверное, убила. Она лучше сдала теорию и считалась звездой курса, пока не ушла внезапно после зимней сессии.

– Картина, – упрямо повторил он, когда девочка натянула на себя юбку модели «скромница на сеновале» и соответствующую же блузку.

Юрек честно ожидал, что она еще и волосы платком повяжет, но до этого не дошло, платок Ганна повязала на шею. Балахонистая юбка липла к ее мокрым ногам. В руки бы серп и сноп пшеницы – и историческая реконструкция готова.

Ганна притопнула ногой, от чего раскисший берег сердито чавкнул. В ветвях вякнула какая-то птица.

– Слушай, зачем тебе про картину? Твое дело в церкви отсидеть. Вы же сейчас даже Писание не читаете, врубаете ваши колонки, и понеслось. Не корчи из себя районного следователя.

– А он тоже интересовался?

– А то как же.

Картину селяне, в том числе поехавшие головой из муниципалитета, быстро залили горячей смолой, так что Юреку остались только черные пятна на стене павильона.

– Что на картине было?

– Было…

Девочка развернулась к пруду и уставилась в зеленовато-бурую воду.

– Был огонь, и дым, и пляска ведьм над горящим полем, и воронка, глотающая небо…

Юрек фыркнул. Этот роман он тоже в детстве читал, любил фантастику, но от младой селянки такой разносторонности не ожидал.

– Пляска ведьм, ага, и у каждой из них было по шесть пальцев на руках, не считая двух безымянных.

Ганна обернулась к нему и опять ухмыльнулась.

– Ладно, не прокатило. Норм была картина, не считая того, что от нее воняло и мухи ползали. Кстати, бурсак, а у мух тоже крыша едет, когда они это видят?

– Они не видят. Они нюхают. Причем лапками. И им по фиг, у них ни чипов, ни мозгов особо нет.

– Ага. Ну, в общем, мне не повредило. Узоры какие-то абстрактные. И кажется, кто-то кого-то ел. То ли цветок пеликана. То ли пеликан цветок.

Юрек мысленно почесал в затылке.

– Пеликан разрывал клювом грудь и кормил птенцов своей кровью?

– Если сильно напрячься, то можно и такое там было увидеть, да.

– А чего ты так долго перед ней стояла? Ты же еще не в курсе была, что это твоей сестры художества?

– Ну-у как…

Ганна мотнула головой в сторону тропинки, уводящей сначала в заросли, а потом из зарослей в то самое маковое поле.

– Пошли, что ли? Скоро вечереть начнет. Тебе пора.

Она шагнула вперед, туда, где расступались кусты лещины, но Юреку хотелось уяснить до конца, недаром он на этот пруд поперся, угробив аутентичные, кстати, «найки». Вечером он с Ганной пересечься уже не успевал, а ни дома, ни в школе, ни в столовке ее не было, местные сказали – пошла купаться. Натурально не в бассейне с подогревом они здесь купались.

– Ну-у как что?

Ганна оглянулась. В лесных сумерках ее белое лицо почти светилось, только глаза и волосы темнели, как на старинных иконах.

– Галка же давно рисовала, сколько я ее помню. Сначала в текстовом редакторе, потом в голосовом. Потом… ну, ты знаешь. Она же хотела дизайнером стать, поэтому, как стукнуло восемнадцать, в город свинтила и там чипанулась. Короче, я ее руку узнаю всегда. И тут было понятно, что рисовала она. Если что…

Девочка опять отвернулась и ускорила шаг, от чего последние ее слова Юрек разобрал с трудом.

– …о выбросах я слышала.

Не будь это учебной командировкой, Юрек бы тут с удовольствием задержался на неделю, на две. Ладно, без удовольствия. Но с интересом. Многие такие поселения жили за счет туристического бизнеса, организовывали у себя экокластеры, этнографические заповедники. Куча его знакомых ездила, в основном хвалили. Славка Масляков вон особенно восхищался.

– Там народ простой, прикинь, вот без нашей этой хитровылюбленности. Без спешки вечной. У нас в ста чатах посиди, накидай два проекта, три конфы в виртуале, одна в реале, еще и Любке не забудь нарциссы заказать. А там просто нарциссы. Ну или ладно, не нарциссы. Лютики какие-нибудь. Пошел коров пасти, по дороге нарвал, вечером преподнес даме сердца.

Про нарциссы это был адресный укол. На Женькин сентябрьский день рождения – они как раз тогда перешли на второй курс и выбрали специализацию – Юрек притащил нарциссы. Это было круто, это было необычно. Весенние цветы осенью. Выложил за них почти всю стипендию. Женька покрутила пальцем у виска, поинтересовалась, сдурел ли он окончательно, и выкинула цветы в прямоугольный пруд перед главным зданием Академии. Так они там и плавали, словно миниатюрные кувшинки или веночки юных утопленниц…