Временные трудности (СИ) - "Samus" - Страница 27

Хань открыл рот, хватая воздух, словно карп, выброшенный на берег, Словно малёк, словно несмышлённый головастик. «Что отец такое говорит? Мама, ну скажи же ему!» — метались его мысли.

— Ты слишком остро реагируешь, любимый, — сказала матушка, и у Ханя отлегло от сердца. Он знал, что она всегда станет на защиту! — Посмотри, как изменился наш Хань и каким красавцем он стал! Если бы он был таким всегда, радовался ли бы ты сейчас подобной перемене?

От подобного предательства Хань не мог сдержать слёз и взвыл:

— Но отец! Этот негодяй постоянно и ежедневно облапывал матушку! И каждый раз воздействовал на неё своей энергией!

Облако тревожной ци пропало, и на лице отца неожиданно заиграла несвойственная ему слабая улыбка.

— О да, о таком везении я не мог и мечтать! Чтобы после всех этих шарлатанов Лихуа встретила настоящего целителя? Видимо, боги и духи действительно хранят род Нао!

— Но он... Он... — зашёлся в рыданиях Хань. — Мучил... Бил... Заставлял есть овощи... рис... куриную грудку!

Улыбка на лице отца расцвела ещё сильнее, волна ци хлынула из его тела, заливая столовую светом и солнечным теплом.

— Куриная грудка? — взревел он, вскочил из-за стола и стиснул сына в сокрушительных объятиях. — О, да, настоящая еда богов! Абсолютли!

Хань не имел ни малейшего понятия, что изменилось, но на следующее утро, когда отец уже уехал, учитель навалил на него новую кучу пыток, зовущихся по недоразумению «тренировками». Но если раньше мучения были преимущественно телесными, то теперь они переместились в умственную плоскость. И причиной, похоже, послужила обмолвка Ханя, который, немного выпятив грудь, процитировал своё изречение о кисти и Звёздной Стали, пожаловавшись, что негодяй-учитель не ценит самый главный дар Ханя — дарованный Небесами талант к каллиграфии. Если бы он мог предвидеть будущее, то последовал бы другому своему изречению, избрав бы золото молчания вместо серебра слова. Имейся у него доступ на дворцовую кухню, то он бы вообще ничего не говорил, а лучше жевал бы что-то вкусное!

Может быть подлый учитель как-то услышал жалобу, ну а возможно, просто поступил в соответствии со своей злобной природой. Но закончилось всё тем, что местом тренировки стала библиотека, оружием — скверная дешёвая кисть и самые обычные чернильные палочки.

Хань с ужасом уставился на гору книг и свитков, которые учитель выкладывал на ближайшем стеллаже.

— Это твой враг, мой храбрый головастик! — рассмеялся учитель, заметив его взгляд. — Рази его своей кистью! Если ты перепишешь всё до вечера, тогда у тебя будет ужин. Если же справишься до полудня, то на ужин будет мясо.

— Но где же стул, учитель? — спросил Хань.

— Для чего тебе стул, когда есть стойка дабу? — оскалился учитель и ушёл, оставив его наедине со свитками и горой скверной сероватой рисовой бумаги, годящейся разве что писать распоряжения слугам.

Как оказалось, даже любимое занятие может доставлять мучения. Хань старался, он поначалу тщательно выводил каждый иероглиф, но очень быстро понял, что таким образом не получит не только мяса, но и ляжет спать голодным, если ляжет вообще. Он ускорил движения — это привело к помаркам и кляксам, так что Хань ждал наказания. Однако учитель, наскоро его проведав и проверив результат работы, ничего не сказал, лишь заметив, что если Хань во время письма снова перестанет удерживать ци, тогда ему придётся учиться писать сломанными руками.

Хань уже привык относиться к подобным предупреждениям серьёзно — ведь что-что, а такие обещания учитель выполнял всегда. Он стал удерживать ци, прогоняя её по телу, пусть это и отвлекало от письма.

В тот вечер он лёг спать поздно и остался без ужина. Следующий день оказался скверным повторением предыдущего. Хань вновь приступил к ненужной и неблагодарной работе, он писал и писал, пока иероглифы не стали плясать перед глазами. Среди текстов попадались иллюстрации — он пытался перерисовать и их тоже, но это требовало слишком много времени, так что Хань решил их пропустить. Это оказалось ошибкой — учитель лишь приказал «переделать», после чего сжёг свиток прямо в ладони.

Так прошло несколько мучительных и однообразных дней. Почерк Ханя потерял всякую вычурность, но стал стремительным, как никогда ранее. И пусть Хань так и не получил мяса, но впервые ему удалось поужинать и лечь спать. Ну а затем Хань решил сжульничать.

Он направил ци в кисть, помогая кончику двигаться всё быстрее и быстрее. Он перестал воспринимать текст, который переписывал, теперь лишь следовал линиям на бумаге. Он направил ци также и в глаза — пусть ему не требовалось видеть невидимое, текст переписываемых свитков обрёл ясность и чёткость. Наконец Хань поймал себя на том, что его руки движутся сами по себе и что на бумаге остаются безупречные точные штрихи. Он даже не заметил, как пусть и не идеально, но бессознательно повторил иллюстрацию — схематичное изображение какого-то странного зверя с двумя хвостами и сильно выдвинутой вперёд мощной зубастой челюстью.

Дни шли своей чередой, волшебная куриная грудка на ужин уже маячила перед глазами, а руки Ханя превратились в некое подобие печатного пресса, которые отец так любил восхвалять. А потом появился слуга, сообщив, что пришёл новый выпуск Альманаха Героев со свежим кристаллом.

Руки Ханя ужасно болели, ци обжигала меридианы, глаза слезились и горели от напряжения. Он даже не сразу смог принять в руки Альманах — широкая плоская лакированная шкатулка упала на землю, и Ханя даже не заинтересовало, не разбился ли кристалл и не перепутались ли страницы. Он направился на тренировочную площадку, где застал негодяя и Мэй.

Ханю очень хотелось посмотреть с ней кристалл, но ещё больше он желал просто упасть и полежать, ничего не делая и ни о чём не думая. И куриной грудки. Лучше, конечно, мяса повкуснее, но даже куриная грудка — это хорошо.

— Альманах и кристалл, — пояснил он, заметив вопросительные взгляды, и потряс шкатулкой в руке.

Лицо Мэй просияло, а учитель презрительно скривился:

— Только тот, у кого не хватает своих подвигов, будет упиваться чужими!

Хань, чья жизнь теперь являлась сплошным подвигом — бесконечным сражением с величайшим злодеем в мире, был, разумеется, с подобной глупостью не согласен. Но он всё равно ответил:

— Да, учитель.

Этим вечером, закончив со свитками, но всё так же не получив мяса, Хань открыл заветный ларец. Пролистав, не читая, Альманах, он отложил его в сторону и достал из специального углубления кристалл. В этом выпуске продолжались приключения одного из любимых персонажей Ханя — Чжана Чуаня, известного как «Молния во тьме», ловкого и острого на язык пройдохи, благородного вора, чей клан вырезали враги.

Но стоило лишь сконцентрироваться на кристалле, стоило лишь в воздухе появиться огромным огненным иероглифам «Танец молний: крадущаяся справедливость», как Хань провалился в глубокий сон.

☯☯☯

Хань считал, что бесконечные переписывания свитков являются специальной пыткой, которую мерзавец придумал, чтобы превратить в пепел одну из важных частей его жизни. Почерк окончательно утратил какую-либо красоту, сменившись голой эффективностью — каждый штрих наносился очень быстро, ложился точно туда, куда надо и расходовал лишь самое минимальное количество чернил. Возможно, дело было в применении ци, но обучился Хань этой «технике» письма очень быстро — ведь с отъезда отца прошло немногим больше месяца, пусть они казались годами или даже десятилетиями.

Если бы Хань счёл за труд вчитаться во время письма в эти книги, он бы, наверное, пришёл в бешенство — ведь приходилось переписывать какие-то глупые и ненужные трактаты — от книжек для маленьких детей до справочников по зверью в богами забытых местах на задворках Империи, куда разумный человек не сунется никогда в жизни. К счастью, заучивать свитки, как на тренировках негодяйского учителя, не требовалось, так что Хань просто впадал в некое подобие транса, и, циркулируя ци, без участия сознания, словно марионетки злодеев-кукольников из кристаллов, открывал книги, перекладывал исписанные листы, размачивал чернильные палочки и орудовал кистью.