Чужой среди своих 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 37

[i] Автор не нагнетает, это особенности именно этого, вполне конкретного и реального дома.

[ii] Кто не в курсе (ну, вдруг!)), олимпийцы и титаны, согласно мифам, воевали, и победили, как несложно догадаться, олимпийцы, а титанов отправили в Тартар. Здесь — отсылка на борьбу партийных группировок.

[iii] Вялотекущая шизофрения (диагноз, который придумали в СССР, и который признавали только в странах Восточной Европы) систематически диагностировалась идейным противникам существовавшего в СССР политического режима с целью их принудительной изоляции от общества. При постановке диагноза диссидентам использовались, в частности, такие критерии, как оригинальность, страх и подозрительность, религиозность, депрессия, амбивалентность, чувство вины, внутренние конфликты, дезорганизованное поведение, недостаточная адаптация к социальной среде, смена интересов, реформаторство.

[iv] К несогласным применяли не только карательную психиатрию и фальсификацию уголовных дел. Например, известный писатель и диссидент Домбровский, книгу которого «Факультет ненужных вещей» (где чекисты были выведены антигероями) издали на Западе в обход властей СССР, был жестоко избит в фойе ресторана ЦДЛ (Центрального Дома Литераторов) «неизвестными», и несколько месяцев спустя скончался в больнице от внутренних кровотечений, вызванных избиениями.

Просыпался я медленно, вкусно, тягуче зевая и ненадолго засыпая снова, досматривая сон, который, вот хоть убей (!), напрочь забылся через несколько секунд после пробуждения, осталось только приятное послевкусие и отличное настроение.

Улыбаясь миру, сладко потянулся, выгибаясь совершенно по-кошачьи, и ничуть не смущаясь смешку, донёсшемуся от уже одевшихся родителей, сидящих у широкого подоконника, заменяющего нам стол, за чаем.

— Доброе утро, досточтимые предки! — весело говорю я, усаживаясь на матрасе.

— Доброе, — кивнул отец, салютуя чашкой. Несмотря на всю свою брутальность, как личную, так и профессии, пить чай или кофе он предпочитает, по возможности, из маленьких, изящно расписанных фарфоровых чашек.

— Доброе… — усмехнулась мама, — Предки, ну надо же!

— Досточтимые! — поиграл я бровями.

— Это радует, — почти серьёзно сказала она, и некоторое время мы, разминая мозги и настроение, пикировались, перебрасываясь шуточками, двусмысленностями, цитатами и отсылками на разного рода произведения, классические и не очень.

С недавних пор, по моей просьбе, они начали вставлять в разговор слова, а иногда и целые фразы из идиша, и… хм, родной язык очень легко укладывается в голове. Знаю уже порядка пятисот слов, и, к собственному удивлению, не просто заучил их, а могу вести пусть примитивный, но достаточно уверенный разговор на бытовые темы. В планах — алфавит… благо, он у иврита и идиша общий, и переучиваться, если вдруг что, не придётся.

Не знаю, чего в этом больше — желания изучить культуру народа, ставшего родным для меня в этом воплощении, или же это чудит мозг, привыкший перерабатывать огромные массивы информации, и ныне изнывающий от безделья.

Интернета нет, с хорошими книгами, да и книгами вообще — проблема…

… и с научными, к слову, тоже! В теории, есть библиотеки, и можно сделать заказ, который привезут тебе из другого города, если нет в твоём.

Учись! Развивайся, Гражданин Страны Советов! Всё во имя Человека, для блага Человека!

Но! Есть разного рода допуски, и если в теории «Ленинка» является публичной библиотекой, то на практике — школьнику доступен только отдел с детской и юношеской литературой. Читайте, детки, Дюма, Майн Рида, и про подвиги советских разведчиков! Для особо продвинутых — Перельман.

А если, скажем, я захочу почитать что-то о монашеских орденах Средневековья, то в библиотеке мне предложат что-то очень пережёванное и прошедшее через жернова цензуры. Если оно, пережёванное, вообще есть в наличии.

Хочешь что-то более серьёзное? Притащи справку из школы о том, что ты готовишь доклад, и тогда, может быть…

… но вернее всего — нет! Но «на карандаш» попадёшь в любом случае.

Пробиться через эти заслоны и препоны, в теории можно. Но ради этого придётся пройти через все круги бюрократического ада, пробивая головой укрепленные казёнными печатями бумажные стены и доказывая, что ты, советский гражданин, имеешь право…

А я не уверен, что хочу этого. Что эта игра вообще стоит свеч…

… и уж в чём я совсем не уверен, так это в том, хочу ли я быть советским гражданином! Чем дальше, тем больше не уверен…

В общем, всё сложно. Но здесь, в СССР, вообще всё сложно.

Отстояв очередь в туалет, умывался и чистил зубы уже на кухне, под ворчание одной из старух, толкающейся на кухне, кажется, вовсе без цели.

— Елозит и елозит… — бурчала она, лязгая кастрюльками и переставляя с места на место тарелки, — ишь, чистюля какой! Все они, как не наши…

Недовольна она, кажется не тем, что я ненадолго занял мойку, или (о ужас!) полощу потом рот, сплёвывая туда, а тем, что вообще существую. Есть такая категория людей, которые вечно, от рождения, чем-то недовольны, и щедро делятся этим недовольством со всем окружающим миром, выплёскивая его, как содержимое ночного горшка.

— У-у… геркулес! — с удовольствием констатировал я, вернувшись в комнату, — С сыром⁈ Шикарно!

Запах керосина, неизбежный при использовании примуса, нисколько не мешает наслаждаться мне завтраком. Сыр, покрошенный на мелкие кубики, уже расплавился в горячей каше, стал тягучим, добавив свои нотки к блюду.

Нотки керосина, увы, в блюде тоже присутствуют, но это — неизбежность! Нас при заселении ещё предупредили, что проводка здесь слабая, и что лишняя нагрузка на сеть чревата пожаром, заставив расписаться, что мы, Савеловы, поставлены о том в известность.

На мой вопрос о том, когда же в последний раз меняли проводку, дама из домоуправления ответила уклончиво, и подозреваю, что она и сама не знала, не желая в том признаваться. Либо, что ещё хуже, проводка осталась в доме от времён довоенных, и может быть даже, дореволюционных.

Жмурясь от удовольствия, одобрительно закивал на вопрос мамы о бутерброде и чае, краем уха прислушиваясь к разговорам родителей.

Отец пока ещё присматривается и потому высказывается осторожно, но кажется, коллектив не самый плохой. Есть своя московская специфика, в которой предстоит разобраться, но в целом — жить и работать можно!

Мама пока в сомнениях — есть несколько мест, куда она может устроиться, и все они имеют как преимущества, так и недостатки. Благо, ей, как замужней женщине, не грозит статья за тунеядство, и выбирать она может, сколько угодно долго.

Другое дело, что выбрать нужно с умом, чтобы не мучиться потом, и не бежать, сломя голову, через месяц-другой после устройства на работу. Бегунков не любят, по делу и без песоча в «Крокодиле» и стенгазетах, и хотя уходят, чаще всего, от плохих руководителей и бытового неустроя, здесь, в СССР, преодоление бессмысленных трудностей воспевается.

Настоящему советскому человеку положено жить, денно и нощно беспокоясь о благе родного завода, плане, пятилетке за четыре года и построении коммунизма на всей планете. Согласно не опровергнутым обещаниям Хрущова, ждать осталось недолго, и к 1980 году в СССР будет один сплошной Коммунизм!

Пока он не наступил, можно с надеждой всматриваться туда, на линию горизонта, где вечно алеет заря светлого будущего. Надо чуть-чуть потерпеть, и из бараков и коммуналок всей страной — прямо в Коммунизм! На Марс, на Венеру, и конечно же — в собственную благоустроенную квартиру.

А некоторых, особо несознательных, туда не возьмут. Как я понимаю, в бараках оставят, и в коммуналках.

—… в этот день милитаристская Япония… — внезапно сообщило радио, едва ли не полную громкость включенное у кого-то из соседей. С полминуты мы всей квартирой слушали про знаменательный день, а потом ещё столько же — щёлчки переключения каналов, хрипы настроек и обрывки фраз.