Оттепель (СИ) - Ковальчук Олег Валентинович - Страница 24

А кстати, может есть смысл и здесь перенимать Тильзит и дать ему какое-то иное, более звучное название? Почему не оставить Тильзит? А чтобы не напоминал своим названием о позорном Тильзитском мире. Впрочем, это ещё успеется. Это не тот вопрос, на котором сейчас следует заострять внимание.

Наступление фронта под командованием генерала от инфантерии Жукова шло не так успешно. Потому что если в Прибалтике и в Восточной Пруссии немцы нас особо не ожидали, то Польшу они успели превратить в сплошной укрепрайон. И армии Жукова пришлось вести ожесточённые бои за каждый километр территории.

И вот что называется «опять двадцать пять». Проблемы были не только с немцами, успевшими укрепиться. Немало головной боли доставляли наши собственные силы, а именно офицеры. Ещё в самом начале войны я давал строжайшие указания, чтобы офицеры не ходили в атаку впереди своих подразделений.

Рокоссовскому был отдан строжайший приказ следить за этим. А самое главное, выдавать автоматы ППС только командирам взводов и максимум рот. А у командиров полков, бригад, не говоря уже о дивизиях, из личного оружия должен быть только пистолет, и ничего больше. Но кто сказал, что командиру полка или командиру дивизии сложно раздобыть ППС в своём хозяйстве? Кто из оружейников или начальников склада станет сопротивляться, если командир полка потребует дать ему автомат?

Эх, не хватает нам в этой реальности настоящих прапоров. В этой вселенной прапорщики являются офицерами. А в моей вселенной они лучшие хозяйственники, которые кому хочешь устроят взбучку за не сданный патрон. И ведь даже не поймёшь, кого на такую должность можно назначить. С одной стороны комичную и легендарную, с другой стороны незаменимую. Но имеем, что имеем.

И вот результат. За один день ранения получили два командира полка, три командира дивизии были ранены, и один убит. И всё потому, что они решили продемонстрировать личную храбрость и повести бойцов в атаку, воодушевляя личным примером.

Мне оставалось лишь прикрывать лицо рукой и тихонько материться. Пришлось применять очередные драконовские меры. Те командиры от батальона и выше, что получают ранение во время личной атаки, вместо награды получат большую плюху. Во-первых, в течение года они не могут рассчитывать на повышение в звании. Во-вторых, не могут рассчитывать на получение правительственных наград в течение полугода. Офицер должен головой думать и за солдат отвечать, а не под пули подставляться. В Германской армии даже командир взвода не ходит впереди своего подразделения. А у нас что? Да ребячество какое-то. Надо им свою удаль показать. А подумать о том, что будут делать солдаты без командира, они, видимо, не способны.

И что думаете, это помогло? Как же! Мой приказ был обнародован, а спустя несколько дней узнаю, что в атаку пошёл не полковой командир, не дивизионный, а целый командир корпусом, который сказал, что, дескать, награды и звания, конечно, хорошо, но офицерская честь куда важнее.

Свой приказ о наказании для старших офицеров я, разумеется, отменять не стал. Но присовокупил ещё кое-что. Впредь старшие офицеры, ведущие войска в атаку, автоматически становятся младшими. Хочешь ходить в атаку, ступай командовать взводом. А своё место освободи тому, кто умеет думать головой.

И вот того самого командира корпусом — генерала-лейтенанта, получившего ранение, я приказал разжаловать в поручики. Офицерская честь, так офицерская честь. Пускай дальше гордится принципиальностью. Да, его жалко, он ранен, но тем показательнее будет порка. А командир корпусом — это достаточно крупная фигура, чтобы до остальных наконец-то дошло, что император не шутит и серьёзен в своём требовании.

Хотя до сих пор ума не приложу, почему офицерам всё ещё не ясен смысл моего приказа и его значение. Но теперь хоть, если не доходит через голову, дойдёт через иное место. По крайней мере подумают сто раз. Раз уж, если генерал-лейтенанта сделали поручиком, то что сделают с тем же полковником или генерал-майором? Быть может побояться лишиться звания и подумают, что им важнее: остаться на своём месте или показать удаль и подвести армию.

Похожую проблему составляли боевые лётчики. Судя по всему, летуны у моего деда были любимчиками, соответственно им многое прощалось. И когда началось наступление, лётчики начали вступать в бои, даже если противник имел численное превосходство. Они, как оголтелые, рвались в бой, решив, что враг дрогнул и теперь не может огрызаться. Они преследовали в одиночку трёхкратно, а то и четырёхкратно превышающие силы противника. А те, в свою очередь, видя нелепую ситуацию, естественно вступали в бой и побеждали.

Но это самые яркие моменты. Также лётчики, позабыв о правилах, спешили вступать в бой даже в невыгодных условиях. Например, если солнце било нашему лётчику в глаза, он всё равно шёл в атаку. Не знаю, как это назвать, героизмом или выпендрёжем, или попросту отсутствием инстинкта самосохранения. Но как только мы начали наступление, наша авиация, которая до этого держала себя в узде и не позволяла себе совершать ошибок, стала нести огромные потери.

Бомбардировщики летали бомбить вражеские цели без поддержки истребителей. Штурмовики взлетали и вступали в бой без борта стрелка. А истребители, когда чувствовали, что бой проигран, шли на таран, чтобы унести за собой хоть кого-то. Хотя разумнее всего было попросту отступить, выйти из боя и благополучно сесть. А потом собраться с силами и уже с поддержкой товарищей ударить как надо.

Мне вовремя вспомнился лозунг из советских времён: «таран — оружие героя». Нет, это не оружие героя. С этим я абсолютно не согласен. Нет, я всё понимаю. Возможно, лётчики думают, что их спасёт от моего гнева острая нехватка персонала. Всё-таки лётчиков у нас не хватает. Машин есть, их много, а лётчиков нет.

Можно было бы наступить на свои принципы. Например, забрать курсантов и выпускников лётных училищ, которые проходили дополнительную переподготовку, и бросить их в бой.

Я побарабанил пальцами по столу. А, к чёрту! Почему бы именно так и не поступить?

Все-таки это уже не зелёные курсанты, обучающиеся по принципу взлёта и посадки, а люди, уже имеющие хоть какой-то опыт. Но параллельно с этим приказал генералу Рокоссовскому обратить особое внимание на разумное использование авиации и со всей строгостью наказывать тех лётчиков, которые недооценив опасность, подставляли себя и боевую машину. Более того, если они подставляли товарищей.

Про тактику забывать нельзя. Мы себе не можем позволить ни одной потери по глупости, самоволию и из-за лихачества.

Даже составил записку, которую следует донести до личного состава. Что победа в бою важна, но куда важнее жизнь лётчика и сохранённая боевая машина. И что даже если удар не будет нанесён сейчас, лучше потом нанести ещё два, три, четыре удара, чем не нанести больше ни одного. И что нет трусости в том, чтобы лётчик уклонялся от воздушного боя, поняв, что силы не равны. Мёртвые герои нашей армии не нужны.

С самого утра я почувствовал смятение Сони. Она явно подавала сигналы через нашу недавно образованную связь (Она образовалась после получения новой способности), но отвлекать от дел не решалась. В общем, если жена не идёт к императору…

— Сонечка, что случилось моя хорошая?

— Саша, у меня какое-то неприятное чувство, — сообщила супруга.

— А что такое? — сразу же насторожился я.

К чувствам, что испытывала моя супруга я всегда прислушиваюсь. И в прямом, и в переносном смысле, потому что София — женщина необычная во всех отношениях. Уж слишком одарена она разными магическими талантами, а еще она беременная. Женщины вообще более чувствительные натуры по сравнению с нами, а уж беременные женщины — вдвойне. Представьте, какая гремучая смесь смешалась в моей супруге. Представили? Вот-вот.

Соня уселась на стул, положила руки на колени и растерянно посмотрела на меня.

— Понимаешь, мы сегодня с матушкой были в Женском техническом училища. А там одна девушка — даже еще девочка, на меня так смотрела, словно сказать пыталась — мол, помоги. Я попыталась в нее вчитаться…