"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Новак Илья - Страница 5

Маргоша завороженно следила за происходящим действом и даже не поняла, что бабушка у нее о чем-то спрашивает.

– Как разлучницу-то зовут? – повторила бабуля.

– Ой, а я даже не знаю, – очнулась Маргоша.

– Не знаешь, стало быть… Так что ж у такой растяпы и не отнять все что захочется, – передернула плечами бабушка. – Принеси фотографию.

На свадебном фото за спиной новобрачных топтались несколько друзей, сопровождавших их в загс. Лица свиты были не в фокусе, но разобрать все-таки можно.

– Вот она, – указала бабушка на одну из девушек, стоявших в самом большом отдалении.

– Не может быть! – удивилась Маргоша. – Это же моя институтская подруга Лелька Алферова. Неужели она могла?

– Могла, стало быть, – равнодушно согласилась бабуля. – Лелька – это Елена или Ольга?

Маргоша хотела было сказать «Ольга», но бабушка, не дожидаясь, сама небрежно бросила:

– Ольга, Ольга, вижу уже.

И на груди женской фигуры появилась большая круглая «О».

– Так, – удовлетворенно сказала бабуля, посадив маленькую Ольгу к себе на ладонь. – Бери своего дурачка, понесем в комнату.

В комнате фигурки были посажены в разные углы, а бабушка, взглянув на закатное солнце за окном, забормотала, обращаясь то к одной, то к другой из них:

– Разбиваю я злые чары, как ледок весенний. Вместе вам не бывать и не жить, хлеба вместе не есть, детей вместе не качать. Аминь.

Повторив свое заклинание несколько раз, она вылила на руки из какой-то бутылочки воду и протерла ею лицо. Маргарите не верилось, что простенькая, незатейливая скороговорка может что-то изменить в судьбе, даже если завершить ее словом «аминь». Такой интересный обряд закончился полной ерундой… Впрочем, Маргарита Стефановна была, кажется, уверена в обратном.

– Вот и все. Свободен твой Игорь от всех Ольгиных заклятий. – Бабушка повернулась к Маргоше, и той показалось, что искры, только что светившиеся в глубине бабушкиных глаз, потухли и она как-то сникла, словно очень устала. – Чары с него сняты, и никто не возьмется накладывать их заново. Об этом я позаботилась. Теперь сама решай, что делать. Это уж как тебе совесть подскажет…

Опустившись в кресло, бабушка молча посидела с закрытыми глазами. Очнувшись, она грустно сказала:

– Силы меня оставляют. И дело-то пустое, нестоящее, а выдохлась я, словно серьезный магический обряд провела… Да, дитя мое, пора мне уходить. И так зажилась. Покоя мне хочется. Ты не могла бы сегодня у меня остаться? Мне так много надо тебе сказать, а времени остается все меньше и меньше… Последний песок из моих часиков утекает.

– Да, конечно, я останусь. Бабуля, а вы ведьма? – спросила Маргоша, сама удивляясь, как такой вопрос пришел ей в голову.

Собственно, после всех манипуляций с куклами из теста ничего другого и подумать было невозможно, но вот непосредственно спрашивать пожилого человека – а не ведьма ли ты, дорогая бабушка, не Баба ли Яга часом? – оказалось нелегко. Заложенное в детстве воспитание всячески противилось подобным вопросам, но любопытство все же брало верх.

– Пал Андреич, вы шпион? – передразнила ее бабушка, припомнив сакраментальный вопрос из старого советского сериала, звучавший примерно с той же интонацией. – Ведьма… Не люблю я этого слова. – Старушка подхватилась со своего кресла, и даже огоньки вновь засветились в ее глазах. – В современном русском языке оно несет исключительно негативный оттенок. А у древних славян словом «ведь» обозначалось не только «колдовство», но и «знание». «Ведение», «ведовство» – всего лишь сумма редкостных знаний, не доступных всем и каждому. Отсюда и «ведьма», и «ведун». Это очень древнее понятие, деточка. Слово «веды», как и иные понятия ведических знаний древних ариев, проникло в разные языки и закрепилось в них по сию пору. Пруссы называли своих жрецов и колдунов вайделотами, ибо их «waid» суть та же «ведь». И немецкое «Waideler», и польское «wajdelota», и латышское «vaidelis» обозначают человека, способного к ведовству. Так что, если тебе нетрудно, называй меня вайделоткой. У нас с тобой прусские корни. Обрати внимание на женский портрет в простенке…

На этот портрет, явно старинной работы, потускневший и покрытый мелкой патиной, Маргоша давно уже обратила внимание. На нем была изображена дама в пудреном парике и тщательно выписанных художником замысловатых украшениях, пронзительно глядевшая темными глазами из массивного золотого багета.

– Это Матильда фон Хорн, наша далекая прабабка. Она обладала редкостным даром к ведовству, который перешел и к ее потомкам. Из-за гонений, которым она подвергалась на родине, Матильда вынуждена была вместе с мужем, бароном фон Хорном, перебраться в 1767 году в Санкт-Петербург, где барон вскоре скончался. Ее единственная внучка, унаследовавшая ведический дар, полвека спустя обвенчалась со статским советником Загоруйским. Господин Загоруйский опочил через полтора года после свадьбы – в нашем роду мужья вообще долго не живут… И Милица Загоруйская подала на высочайшее имя прошение, чтобы ей дозволили вернуть девичью фамилию, которую она передала бы сыну, в противном случае род фон Хорнов мог пресечься. Император ее просьбу удовлетворил. Впрочем, еще через полвека частица «фон» где-то потерялась, а нашу фамилию уже писали как «Горен», в России всегда предпочитали транскрибировать немецкое «Н» как русское «Г». Ну а после 1914 года моему деду показалось благоразумным записать всех близких Горынскими. Тогда в обществе процветала страшная германофобия, доходило до погромов, и с немецкой фамилией было как-то неуютно.

– Неужели Горены боялись каких-то громил, бабушка? Если в роду были люди, наделенные особыми способностями, они могли бы раскидать врагов силой взгляда…

– Дело не в страхе, глупая ты девочка. Мы всегда старались не выделяться и не обращать на себя чужого неблагожелательного внимания. Дед Горынский особенно на этом настаивал – может быть, потому и прожил долго, не в пример другим мужчинам из нашего рода. Помни – козни даже самых слабых и посредственных людишек бывают на редкость подлыми и доставляют много хлопот, заставляя в ответ совершать никому не нужные злые дела. Поэтому я тебе советую – старайся избегать чужой злобы, чтобы тебя не вынудили давать отпор. В отместку, случается, такого натворишь, что после не знаешь, как и загладить. Тут очень легко перейти границу добра и зла, дорогая моя.

В ближнем пригороде Москвы, всего в трех километрах от Окружной дороги, стоял довольно обычный по нынешним временам двухэтажный особняк с высокой черепичной крышей и балконом, терявшийся среди своих элегантных кирпичных собратьев, вольно раскинувшихся в зеленых садах элитного поселка.

Но обычным этот дом казался только внешне. Стоило перешагнуть порог, и посетитель попадал в какое-то удивительное место, где пространство вело себя столь свободно, что нарушало все физические законы… Как в двухэтажной даче могли разместиться все эти огромные залы со сводчатыми потолками, галереи, украшенные пузатыми колоннами, бесконечные лестницы, ведущие в высокие башни и мрачные подземелья, арки, балюстрады, тайные комнаты и жилые антресоли, было совершенно непонятно. Это ведь был подмосковный дом, а не старинный рыцарский замок неимоверных габаритов. Или все-таки замок?

Слишком уж непривычными для этих мест были и гаргульи, сидевшие на выступах мраморной лестницы, и мрачные гобелены в дубовых рамах, развешанные вдоль широкого, вымощенного каменными плитами коридора, уводящего в бесконечность, и рыцарские доспехи, попарно, как почетный караул, застывшие у каждой двери… Конечно, прихоти у богатых людей порой бывают весьма и весьма странные, но это уж явно чересчур.

Впрочем, особенно удивляться необычности интерьера было некому: посетителей в этом доме было мало, и они не имели привычки чему-либо удивляться. А случайным людям переступать порог обычно не доводилось.

Один из этих редких посетителей, считавшийся в доме за своего, как раз шел по коридору в окружении лишь гулкого эха от собственных шагов.