До нас (ЛП) - Энн Джуэл Э. - Страница 21

Делать мне нечего. Сюзанна все сама спланировала перед смертью, включая музыку, которая будет играть на ее похоронах. Она попросила сестру прочитать ее любимое стихотворение Э. Э. Каммингса, а ее подруга Эйприл споет что-нибудь слишком вдохновляющее для смерти. У меня только одна работа — быть скорбящим мужем.

Сделано.

Если бы я мог зарабатывать, оплакивая Сюзанну, то стал бы очень богатым человеком. Для парня с множеством талантов (по крайней мере, так всегда говорили моя семья и друзья), я думаю, горевать — моя новая профессия. Я горжусь тем, что я в ней лучший, как бы ни намеревался ее выполнять. Осторожно, мир, я собираюсь стать гребаным профессионалом в этом деле.

Не нужно есть.

Не нужно принимать душ.

Не нужно говорить.

Не нужно двигаться.

Если я перестану дышать… пусть будет так.

На данный момент я как бы ненавижу свою жизнь, да и любую жизнь в принципе. Сюзанну бы разочаровало отсутствие у меня силы и стойкости. Нах*й. Стойкость я оставлю для своей следующей жизни. А тем временем некая мертвая цыпочка по имени Тара воссоединяется с моей женой. Она, наверное, уже забыла обо мне.

Ирония? Никто даже не тратит время, чтобы обратить на меня внимание. Не просит что-то сделать. Не задает никаких вопросов о планах на будущее. Просто обходят меня стороной. Десять баксов на то, что это тоже упомянуто в посмертных инструкциях Сюзанны.

Оставьте Зака в покое. Он — жалкая киска, которая попытается свернуться в клубок и умереть. Дайте ему несколько дней, затем затолкайте в душ и оденьте в тот серый костюм, который так ему идет. Черное он носит на работе, и я не хочу, чтобы он выглядел скорбящим. Это не похороны. Это праздник жизни.

Ладно, вот вам новость… если хотите, чтобы люди праздновали вашу жизнь, вы должны жить. Вы должна быть живым. Умерев, вы получаете похороны, плач над гробом и органную музыку.

Проходит день. Люди приходят и уходят. Тарелки с нетронутой едой на подносе рядом со мной каждые несколько часов заменяются свежей порцией. Затем я погружаюсь в тишину, и свет гаснет. Снаружи темно. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, поэтому закрываю глаза и иду спать. Может, Сьюзи вернется утром. Может, Тара слишком растолстела в загробной жизни или стала натуралкой, или подцепила какую-нибудь горячую мертвую цыпочку, и Сьюзи решит вернуться и бороться немного усерднее, чтобы выжить. Да, я делаю ставку на это.

На третий день — день похорон — мой отец и брат, как и ожидалось, стаскивают меня с кресла и заталкивают в душ.

— Бл*дь! — Моя спина выгибается, когда сверху обрушивается ледяной водопад, от которого перехватывает дыхание.

— Хорошо… — усмехается отец. — Ты чувствуешь. Думаю, это означает, что мой старший сын все еще жив. А то я уже начал сомневаться.

Я стучу зубами.

— Намыливайся. — Аарон сует мне в руку кусок мыла, прежде чем выдавить мне на голову хренову тонну шампуня.

Я стою и дрожу, позволяя куску мыла с глухим стуком выпасть из руки к моим ногам.

— Я не собираюсь ползать между твоими ногами, чтобы поднять мыло. Так что нагнись, подними его и вымой свою грязную задницу. — Аарон отвешивает мне несколько сильных пощечин.

Мой взгляд скользит к нему.

Он хмурится и вздыхает.

— В данный момент у меня нет для тебя добрых слов, потому что я тоже ее любил. Мы все любили. Но она хотела, чтобы сегодня ты там был. И моя работа — доставить тебя туда в более-менее презентабельном виде. Так что, если не хочешь, чтобы я позвал маму, чтобы она вымыла твой голый, взрослый зад, приступай к делу.

Несколько секунд я смотрю на мыло на полу душевой, пока вода нагревается. Потом наклоняюсь и поднимаю помятый кусок. Мое тело медленно переходит в режим автопилота. Я просто хочу, чтобы этот день закончился, но, кажется, все приостанавливается в ожидании, когда же я исполню свою роль. Ведь скорбящие мужья ходят на похороны своих жен. Полагаю, такова моя роль. Поэтому я принимаю душ.

Бреюсь.

Одеваюсь.

Сажусь в машину, ожидающую меня у входа.

Сижу в первом ряду и смотрю на ее гроб.

Звучат прощальные речи. Песнопения. Чтение стихов.

В какой-то момент я слышу смех, но не уверен, что было сказано, чтобы вызвать такую реакцию. Возможно, это одна из миллиона историй о Сюзанне. У нее был способ доставить радость и смех всем, с кем она общалась. Сейчас мне не помешало бы немного радости, но она всю ее забрала с собой.

После последней молитвы мы следуем за гробом. Мне не нужно принимать ничьи соболезнования, поэтому Сюзанна и не просила, чтобы меня навещали визитеры. Она знала, что мне это не понравится. Ее мысли всегда, в первую очередь, обо мне.

Похороны заканчиваются в мгновение ока. Мама отпускает мою руку и что-то шепчет на ухо. Думаю, это: «Не торопись», но, честно говоря, я все еще онемевший и плохо соображаю.

Несколько минут спустя рукав моего пиджака слегка дергают, и я поворачиваюсь.

— Привет. — Эмерсин одной рукой промокает глаза бумажным платочком, а другой протягивает букет тюльпанов цвета фуксии.

Я смотрю на них несколько секунд.

— Она сказала тебе принести их?

Эмерсин качает головой.

— Нет. — Выдыхая нервный смешок, она пожимает плечами. — Думаю, она предполагала, что их принесешь ты. Но… я уверена, что твои мысли были заняты другим. Поэтому по дороге я купила букет… на всякий случай.

Взяв букет, встречаюсь с ее красными глазами. Пряди светлых волос бьют по лицу, когда ветер усиливается. Сегодня ожидается гроза. Не уверен, откуда я это знаю. Кажется, слышал, как отец говорил по дороге на кладбище. Удивительно, что я это запомнил.

— Спасибо, — бормочу я.

— Пожалуйста. — Она отводит взгляд и переплетает пальцы перед собой. — Что ж, дам тебе немного уединения. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти… пока. Скоро я съеду. Это первый пункт в моем списке.

Нервничая, она так быстро шевелит губами, что я не могу уловить ни всех ее слов, ни их значения. Боже, надеюсь, она не говорит мне ничего важного. Сегодня я не гожусь ни для чего важного.

Когда Эмерсин завершает свою речь, которая, как мне кажется, заканчивается словами об уборке дома и стрижке газона, я киваю.

Несколько секунд она осматривает меня с болью в глазах, а затем разворачивается и на цыпочках идет по траве к каменной дорожке. В последний раз я слышал Сюзанну, смеявшуюся до хрюканья, когда они с Эмерсин лежали на нашей кровати и смотрели по телевизору «Девичник в Вегасе». Их дружба была такая неожиданная.

— Вот и все, любовь моя. — Я касаюсь блестящей деревянной крышки, укладывая тюльпаны рядом с большим букетом цветов посередине. — Я достаточно взял себя в руки, чтобы быть здесь.

На глаза наворачиваются слезы, и я пытаюсь протолкнуть комок горя, застрявший в горле. После того, как я держался на протяжении всей похоронной службы, реальность самого последнего прощания бьет в грудь так сильно, что я не могу перевести дух.

Мои ноги так долго остаются прикованы к земле, что я не чувствую пальцев. Моргая снова и снова, я жду, что проснусь от этого кошмара. Жду, когда Бог скажет: «Ой, это не тот человек. Сюзанна слишком молода и хороша, чтобы забирать ее так рано. Виноват. Иди домой, она будет ждать тебя в саду. Собирать овощи для ужина».

Вдалеке звучит раскат грома.

Я не двигаюсь.

Ветер поднимается.

Я не двигаюсь.

Косой дождь хлещет меня по лицу, несмотря на тент над моей головой.

Я не двигаюсь.

Я знаю, что кто-то, — скорее всего моя семья, — откуда-то наблюдает за мной. Они дают мне пространство и время. Они знают, что мы не можем перенести этот момент на другое время или день, поэтому, если идет дождь… пусть идет. Я не растаю. Я высохну. Я буду жить.

Буду жить без нее.