Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? - Фейнман Ричард Филлипс - Страница 25

• Предыдущая
• 25/51
• Следующая

Причем эти обозначения были не только у больших частей шаттла: свой акроним имел почти каждый клапан, поэтому нам сказали: «Мы дадим вам словарь акронимов — все это, на самом деле, очень просто». Конечно, просто, но словарь — это огромная, толстенная книжища, которую постоянно приходится листать, чтобы найти что-то вроде «ТТНВД» (топливный турбонасос высокого давления) и «КТНВД» (кислородный турбонасос высокого давления).

Потом мы узнали о «горошинах» — маленьких черных кружочках, стоящих перед предложениями, которые якобы объединяют какие-то понятия. Эти маленькие чертовы «горошины» шли одна за другой в наших книжках для брифинга и на слайдах.

Рис. 6. Пример «горошин».

Оказалось, что, кроме мистера Роджерса и мистера Эчесона, которые были юристами, а также мистера Хотца, который был редактором, у всех нас были ученые степени: генерал Кутина получил ученую степень в МТИ; мистер Армстронг, мистер Коверт, мистер Руммель и мистер Саттер были инженерами по аэронавтике, а мисс Райд, мистер Уолкер, мистер Уилон и я были физиками. Судя по всему, большинство из нас провело свою собственную предварительную работу. Мы не переставали задавать вопросы, которые были гораздо в большей степени техническими, чем того ожидали некоторые большие шишки.

Когда один из них не смог ответить на вопрос, мистер Роджерс успокоил его, сказав, что мы понимаем, что он не ожидал услышать столь детальные вопросы и что на данный момент нам будет достаточно, по крайней мере, вечного ответа: «Эту информацию мы предоставим вам позднее».

Главное, что я узнал на этом брифинге, — это насколько неэффективен такой брифинг: чаще всего, тебе задают вопросы, ответы на которые ты уже знаешь — или они тебе неинтересны, — и тебе это настолько надоедает, что ты почти засыпаешь и перестаешь слушать, когда внезапно появляется важный момент.

Какой контраст по сравнению с ЛИРД, где я очень быстро получил массу всевозможной информации. В среду мы собирались в офисе мистера Роджерса — на это ушло два часа, — а потом у нас остался весь день, чтобы делать, что? Ничего. А вечер? Ничего. На следующий день у нас публичная встреча: «К этому вопросу мы вернемся позднее», — что равняется нулю! Хотя и казалось, что мы заняты работой в Вашингтоне каждый день, на самом деле большую часть времени мы сидели сложа руки и ничего не делали.

Тем вечером я сам придумал для себя занятие: я записал вопросы, которые считал нужным задать во время нашего расследования, и темы, которые считал нужным изучить. Мой план состоял в том, чтобы выяснить, что намеревается делать остальная часть комиссии, чтобы можно было разделить работу и начать ее выполнять.

На следующий день, в пятницу, у нас состоялось первое настоящее заседание. К этому времени у нас уже был свой офис — мы встречались в старом административном офисе, — где был даже стенографист, чтобы записывать каждое сказанное нами слово.

Мистер Роджерс задержался по каким-то причинам, поэтому в ожидании его прихода генерал Кутина предложил рассказать нам, что представляет собой расследование причин катастрофы. Мы сочли это хорошей идеей, тогда он поднялся и объяснил нам, как военно-воздушные силы проводили расследование причин неудачного запуска непилотируемой ракеты «Титан».

Мне было очень приятно увидеть, что описанная им схема — тип вопросов и способ поиска ответов на них — весьма напоминала план, составленный мной накануне, за исключением того, что он был гораздо более методическим, чем я себе представлял. Генерал Кутина предупредил нас, что иногда кажется, что причина очевидна, но при проведении более тщательного исследования приходится изменить свое мнение. У них было очень мало ключей, так что в случае с «Титаном» им пришлось три раза менять свое мнение.

Я возбужден. Я хочу провести такое расследование и считаю, что мы можем начать прямо сейчас — все, что нам остается сделать, — это решить, кто чем будет заниматься.

Но мистер Роджерс, который пришел во время рассказа генерала Кутины, говорит: «Да, ваше исследование, генерал, было очень успешным, но мы не сможем воспользоваться вашими методами здесь, потому что мы не можем получить такой объем информации, какой был у вас».

Вероятно, мистер Роджерс, который не был техническим специалистом, не осознавал, насколько очевидно ложными были его слова. «Титан», который был непилотируемой ракетой, и близко не имел того количества контрольных средств, которые были у шаттла. У нас были телевизионные кадры, которые зафиксировали пламя, появляющееся сбоку ракета-носителя за несколько секунд до взрыва; на фотографиях же «Титана», которые нам показал генерал Кутина, мы смогли увидеть только вшивую точку в небе — только маленькую, крошечную вспышку, — и он сумел сделать из этого какие-то выводы.

Мистер Роджерс говорит: «Я организовал для нас поездку во Флориду в следующий четверг. Там мы устроим брифинг с официальными лицами НАСА, и они отвезут нас на экскурсию в Космический Центр им. Кеннеди».

У меня тут же возникает мысленная картинка приезда царицы в потемкинскую деревню: все подготовлено; нам покажут, как выглядит ракета и как ее собирают в одно целое. Но таким образом не узнаешь, как же все происходит на самом деле.

Тогда мистер Армстронг говорит: «Нельзя ожидать, что мы сможем провести такое же техническое исследование, которое провел генерал Кутина». Это меня весьма обеспокоило, потому что я мог представить себя занимающимся только сугубо техническими проблемами! Я не совсем понимал, что он имеет в виду: быть может, он хотел сказать, что всю техническую работу НАСА выполнит в своих лабораториях.

Я начал предлагать то, что я могу сделать сам.

Когда я дохожу до середины своего списка, входит секретарь с письмом, которое должен подписать мистер Роджерс. В промежутке, когда мне просто заткнули рот и я жду, чтобы мне позволили продолжить, другие члены комиссии предлагают поработать со мной. Потом мистер Роджерс снова смотрит на нас, желая продолжить заседание, но просит высказаться кого-то другого — словно по рассеянности забыл, что мое выступление было прервано. Тогда мне снова приходится бороться за получение слова, но, когда я снова начинаю говорить о своем, происходит другая «случайность».

Фактически мистер Роджерс закрыл заседание тогда, когда я высказал лишь половину того, что имел сказать! Он повторил свои сожаления по поводу того, что нам все равно не удастся выяснить, что же произошло с шаттлом.

Это было в высшей степени обескураживающим. Сейчас это трудно понять, потому что НАСА потребовалось, как минимум, два года, чтобы вернуть шаттл на свою стезю. Но в то время мне казалось, что это дело нескольких дней.

Я подошел к мистеру Роджерсу и сказал: «В следующий четверг мы едем во Флориду. Это означает, что целых пять дней мы будем без дела: что мне делать в течение пяти дней?»

— А что бы Вы делали, если бы не были в комиссии?

— Я собирался поехать в Бостон и консультировать компанию, но я это отменил, чтобы работать в комиссии 100 процентов своего времени.

— А почему бы Вам не отправиться на пять дней в Бостон?

Это было слишком. Я подумал: «Я уже умер! Эта чертова штука работает совсем не так, как должна». Я, совершенно опустошенный, отправился в свой отель.

Потом я вспомнил о Билле Граэме и позвонил ему. «Послушай, Билл, — сказал я. — Ты меня в это втянул; теперь ты должен меня спасти: я совершенно подавлен; я больше этого не вынесу».

Он говорит: «А что произошло?»

— Я хочу делать что-нибудь! Я хочу походить по НАСА, поговорить с инженерами!

Он говорит: «Да пожалуйста! Почему нет? Я устрою для Вас поездку. Вы можете поехать, куда захотите: в Джонсон, в Маршалл или в Кеннеди… »

Я подумал, что в Кеннеди я не поеду, потому что это будет выглядеть так, словно я спешу все узнать вперед других. Салли Райд работала в Джонсоне и предложила поработать вместе со мной, поэтому я сказал: «Я еду в Джонсон».

• Предыдущая
• 25/51
• Следующая