Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон - Страница 7

— Должен признаться, — добавил Христодул, — что наш друг безжалостен по отношению к злостным неплательщикам выкупа. Если задолженность по выкупу не погашается в установленный срок, то он убивает своих пленников, действуя в точном соответствии с обычаями делового оборота. Можете считать, что это его личная манера опротестовывать векселя. Однако несмотря на мое восхищение этим героем и крепкую дружбу, связывающую наши семьи, я так и не простил ему убийство двух юных девушек из Мистры. Это были четырнадцатилетние близняшки, красивые, как мраморные статуэтки, и к тому же помолвленные с юношами из Леондари. Они до того были похожи друг на друга, что, когда их видели вместе, люди думали, что у них двоится в глазах. Однажды утром девушки пошли на прядильную фабрику продавать коконы шелкопряда. Они легко бежали по дороге, неся вдвоем одну большую корзину, и со стороны могло показаться, что двух голубок впрягли в одну тележку. Хаджи-Ставрос увел их в горы и написал письмо матери. В нем он сообщил, что вернет девушек за десять тысяч франков, которые должны быть уплачены не позднее конца месяца. Мать девушек была весьма зажиточной вдовой и владелицей прекрасных тутовых деревьев, но у нее, как и у всех нас, вечно не хватало наличных денег. Она стала просить деньги взаймы под залог своего имущества, но в нашей стране очень трудно получить заем даже под двадцать процентов годовых. Чтобы собрать всю сумму, ей потребовалось больше шести недель. Наконец, собрав деньги, она погрузила их на мула и пешком отправилась в лагерь Хаджи-Ставроса. Но когда они добрались до горячих источников Тайгета, как раз до того места, где из-под платана бьют семь родников, мул, который только что бодро шагал по тропинке, встал как вкопанный и ни за что не хотел идти дальше. В ту же секунду бедная мать увидела на дороге своих юных дочерей. Горло у каждой было перерезано до самых позвонков, и их красивые головки почти не держались на телах. Она уложила бедняжек на мула и отвезла тела в Мистру. С тех пор она потеряла способность плакать, а вскоре разум ее помутился, и она умерла. Я знаю, что Хаджи-Ставрос горько сожалел о содеянном. Правда, он полагал, что она очень богата и просто не желает платить. Этих детей он убил в назидание другим. И что вы думаете, с той поры все платежи вносятся строго в указанный срок, и никто не смеет заставлять себя ждать.

— Brutta carogna!¹ — воскликнул Джакомо и с такой силой ударил кулаком по столу, что весь дом затрясся, словно при землетрясении. — Ну, попадись он мне, уж я-то сразу внесу свой залог. Выдам ему вот этим кулаком десять тысяч раз по голове, и он сразу уйдет на покой.

— А я, — со спокойной улыбкой промолвил Лобстер, — хочу лишь одного: чтобы он оказался в пятидесяти шагах от моего револьвера. А вы что скажете, дядя Джон?

Харрис в этот момент тихо насвистывал какой-то американский мотивчик, и лицо у него заострилось, словно лезвие стилета.

— Ушам не верю, — пропел своим мелодичным голосом господин Мерине, самый гармоничный человек из всех живущих на нашей Земле. — Возможно ли, чтобы такие ужасы творились в веке, в котором мы, слава Богу, живем. А все из-за того, что Общество содействия перевоспитанию злодеев еще не открыло свое отделение в этом королевстве. Но, позвольте, разве у вас нет жандармерии?

— Есть, конечно, — ответил Христодул. — В ее составе 50 офицеров, 152 сержанта и 1250 жандармов, из которых 150 конных. Это лучшая воинская часть королевства, не считая войска Хаджи-Ставроса.

— Больше всего меня удивляет, — сказал я, присоединившись к общему хору голосов, — что такому злодейству не воспротивилась дочь этого старого урода.

— Но она не живет с ним.

— И то хорошо! А где она?

— В пансионе.

— В Афинах?

— Вы слишком много от меня хотите. Этого я не знаю. Могу лишь сказать, что тот, кто на ней женится, точно не прогадает.

Грязная свинья (шпал.).

— Ну, конечно, — сказал Харрис. — С тем же успехом можно утверждать, что дочь Калкрафта могла бы составить для кого-то прекрасную партию.

— Кто такой Калкрафт?

— Лондонский палач.

После этих слов Димитрий, сын Христодула, покраснел до корней волос.

— Позвольте, сударь, — сказал он Джону Харрису, — есть большая разница между палачом и разбойником. Профессия палача позорна, а профессия разбойника весьма респектабельна. Правительство вынуждено держать афинского палача в форте Паламеда, иначе его сразу убьют, зато Хаджи-Ставросу никто не желает зла, и самые порядочные люди королевства с гордостью пожали бы ему руку.

Харрис уже отрыл рот, собираясь ответить ему, но в эту секунду в дверь кондитерской позвонили, и вслед за служанкой в столовую вошла девушка пятнадцати или шестнадцати лет, выглядевшая так, словно она сошла с картинки последнего номера «Журнала мод». Дмитрий вскочил с места и смущенно проговорил:

— Это Фотини!

— Господа, — сказал кондитер, — давайте поговорим о чем-нибудь другом. Все эти бандитские истории не предназначены для девичьих ушей.

По словам Христодула, явившаяся девушка была дочерью его товарища по оружию полковника Жана, коменданта города Нафплиона. Ее полное имя — Фотини дочь Жана. Дело в том, что, по существующей традиции, у греков нет фамилий в обычном смысле этого слова.

Эта молодая афинянка была так же уродлива, как и девяносто процентов афинских девушек. Правда, у нее были красивые зубы и прекрасные волосы, но все остальное выглядело крайне непривлекательно и в первую оче-

редь — объемистая талия, чудом втиснутая в парижский корсет. Ступни девушки были похожи на два утюга и на них невозможно было смотреть без содрогания. Этим ступням от рождения было суждено шаркать в мягких шлепанцах без задников, а не мучиться в ботинках от Мейера. В лице Фотини не было ничего типично греческого. Во всяком случае, профиль у бедняжки отсутствовал начисто. Лицо ее было абсолютно плоским, как будто еще в детстве на него по неосторожности уселась нерадивая кормилица. Как известно, изысканные туалеты подходят далеко не всем женщинам, а на бедной Фотини такой туалет выглядел просто смешно. Она обрядилась в платье с воланами, державшееся на мощном кринолине, и вся эта конструкция лишь подчеркивала несуразность ее персоны и неуклюжесть движений. Довершали образ нашей гостьи бесчисленные драгоценности, достойные королевской особы, каждая из которых, будто нарочно, была подобрана таким образом, чтобы сразу бросались в глаза все телесные изъяны ее владелицы. Любой человек, увидев эту красавицу, принял бы ее за расфуфыренную горничную, запустившую руку в хозяйский гардероб.

Никого из нас не удивил тот факт, что дочь простого полковника явилась в воскресный день в дом кондитера в таком дорогом наряде. Мы достаточно пожили в этой стране, чтобы понять, что туалеты — это своего рода незаживающая рана женской части греческого общества. Деревенские девушки сверлят отверстия в серебряных монетах, делают из них головной убор в виде каски и в праздничные дни надевают эту конструкцию на голову. Получается, что каждая носит на голове собственное приданное. В отличие от них городские девушки тратят свое приданное в модных магазинах, украшая им не только голову, но и все тело.

Фотини

Фотини воспитывалась в пансионе, учрежденном Гетерией¹³, которая, как известно, представляет собой систему образовательных учреждений, устроенную по образцу Почетного легиона, но действующую на основе не столь жестких правил. Во всяком случае в пансионы Гетерии принимают не только детей военных, но и дочерей бандитов.

Дочь полковника Жана немного говорила по-английски и по-французски, но из-за крайней стеснительно-

сти не решалась принимать участие в общей беседе. Ее семья, как я впоследствии узнал, надеялась, что благодаря нам она будет совершенствовать свое знание иностранных языков. Отцу девушки стало известно, что Христодул приютил у себя порядочных и образованных иностранцев, и он упросил кондитера по воскресеньям забирать его дочь из пансиона и помогать ей освоиться в нашем обществе. Такая договоренность была по душе Христодулу, но еще больше она радовала его сына Димитрия. Юный помощник по хозяйству пожирал глазами бедную воспитанницу пансиона, но она не обращала на него никакого внимания.