Волк Севера (ЛП) - Гамильтон Дункан M. - Страница 33

Деревенский священник играл важную роль в подготовке юношей к паломничеству к Скале Джорундира, и Вулфрик утешался мыслью, что Этельман будет помогать ему в этом. Вульфрику предстояло еще два года обучения, по крайней мере, до того, как ему разрешат отправиться в путь, а может быть, и три. Присутствие Этельмана всегда успокаивало; он мог скрепить любую сломанную кость и залечить любой порез. Каким будет новый священник? Перемены не всегда были к худшему — Вульфрик знал это не понаслышке, — но он не хотел, чтобы Этельман уходил.

Позже вечером в дверь постучали. Обычно отвечать должен был Вулфрик, но отец жестом велел ему оставаться на месте и ответил сам. Вулфрик сидел у огня, пытаясь впитать немного его тепла в свои больные, уставшие мышцы. Он разминал мышцу в плече, испытывая дискомфорт и раздражение. Это всегда была одна и та же мышца, которая болела после особенно тяжелого тренировочного дня: его рука с мечом была нагружена больше, чем любая другая часть тела.

Он прекратил свои занятия и поднял голову в ожидании. Каждый раз, когда раздавался стук в дверь, Вульфрик надеялся, что это Адальхаид. С годами эта надежда становилась все меньше, но она оставалась. Она уехала учиться на юг, пообещав вернуться через несколько недель, когда закончится семестр. За три года она так и не вернулась. Он время от времени общался с ее матерью, поэтому знал, что она здорова и живет хорошо. Ее отсутствие ощущалось как дыра в его сердце. Она не писала, а его умение обращаться с письмами слишком постыдно, чтобы пытаться наладить контакт. Он подумывал попросить Этельмана написать что-нибудь для него, но ему было неловко открывать свои мысли и чувства даже тому, кому он доверял так сильно, как священнику. Впрочем, он не обижался на нее. Как он мог винить ее за то, что она погналась за своей мечтой? Разве он сам не поступил точно так же? В любом случае, скоро он будет обручен со Сван, нравится ему это или нет. За прошедшие годы они сидели вместе на нескольких пирах, но это всегда было как-то натянуто и формально, словно оба выполняли какую-то роль, а не пытались лучше узнать человека, на котором им предстояло жениться. Однако она должна была стать его будущим — выбор, который Адальхаид, казалось, сделала легко.

Однако Вульфрик все еще испытывал чувство разочарования, когда Этельман переступил порог. Вольфрам провел его внутрь и жестом предложил ему сесть.

"Я слышал, что ты, возможно, недолго пробудешь с нами", — сказал Вольфрам.

Нет, к сожалению, нет, — ответил Этельман, садясь. Он кивнул Вульфрику. 'Мне пора двигаться дальше. Другие обязанности давили на мой разум все сильнее в течение нескольких лет. Я не могу с чистой совестью откладывать их надолго. Мы, жрецы, не должны слишком привязываться к какому-то одному месту. Мы служим всем людям богов, а не только некоторым из них".

'Тебя будет не хватать. Ты никак не можешь остаться?

'Нет', - сказал Этельман, покачав головой. Возможно, когда-нибудь я смогу пройти этим путем".

Вулфрик почувствовал, как заныло его сердце.

'Мы дадим тебе все необходимое для твоего путешествия', - сказал Вольфрам. Это самое малое, что мы можем сделать. Скажи, что тебе нужно, и все будет твое. Эта деревня — такой же твой дом, как и мой".

Это очень любезно с твоей стороны, но я пришел не за этим. Есть кое-что, что я должен тебе сказать. Предупреждение".

Вольфрам пересел на край своего кресла, и Вульфрик увидел, что он напряжен.

Новый священник проезжал через Расбрук по пути сюда. Они собирали воинов и готовились к битве".

'Против кого?' сказал Вольфрам.

Этельман ничего не сказал.

'Они могут попытаться', - сказал Вольфрам, опускаясь обратно в кресло и усаживаясь поудобнее. Мы отправим их домой с окровавленным носом, как мы всегда делаем. Возможно, это просто позирование, как у диких птиц в брачный сезон".

'Это не просто так. К ним присоединяются воины из других деревень. Они говорят о краже скота, которая происходила последние несколько лет. Они говорят, что за всем этим стоит Леондорф. Все остальные деревни пострадали от этого и поддерживают Расбрук".

Вольфрам нахмурился. Я поймал этих риверов несколько недель назад. Их головы все еще лежат на столбах вдоль дороги".

'Вину за это возлагают на Леондорф'.

Любой, у кого есть хоть капля мозгов, поймет, что мы не имеем никакого отношения к этому рейдерству. Они должны благодарить нас за то, что мы положили этому конец. Мы и не должны были. Наши стада никто не трогал…" Глаза Вольфрама расширились. 'Что хорошего принесет им нападение? Они займут клочок земли, который мы заберем обратно в следующем году, когда их лишние воины уйдут".

Этельман помрачнел. 'Донато продал им немного скота. Продал им обратно немного скота, я должен сказать. Который был украден у них за несколько дней до этого".

Вены на висках Вольфрама запульсировали. Он сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. "Он стоял за кражей?

'У меня нет причин так считать', - сказал Этельман. Вполне вероятно, что он купил часть скота у риверов, надеясь быстро нажиться. Ты знаешь, каков он".

Вольфрам кивнул. 'Спасибо, что сообщил мне об этом'. Он встал и проводил Этельмана.

Мать Вульфрика появилась на пороге задней комнаты, когда Этельман ушел. Почему бы не передать его? Никто не прольет по нему ни слезинки".

'Сомневаюсь, что это принесет какую-то пользу', - сказал Вольфрам. Как сказал Этельман, нет никаких доказательств того, что он имеет отношение к хищениям, только то, что он купил часть украденного скота. Они просто используют это как предлог. Им нужна наша территория, и они считают, что достаточно сильны, чтобы захватить ее. Даже если это не так, Донато родился и вырос в Леондорфе, и моя обязанность как Первого Воина — защищать всех в Леондорфе, включая его".

Вольфрам сразу же ушел, оставив Вульфрика с матерью. Ему было досадно, что его считают слишком юным и необученным, чтобы участвовать в защите деревни. Воины выезжали из Леондорфа в полном боевом снаряжении уже несколько раз с тех пор, как Вульфрик начал свое обучение — Расбрук был не единственным их врагом, и с каждым разом ему становилось все труднее оставаться в стороне.

Вульфрик слышал, как отец называл имена других членов совета, пока шел в Большой зал. Он всегда так делал, и все знали, что это означает приближение беды.

Всегда говорили, что возвращение домой — это то, чем нужно наслаждаться, но Родульфу было трудно воспринимать свое возвращение таким образом. С каждой поездкой возвращаться домой становилось все труднее. После чудес Остенхайма, Бриксена и Воорна на дальнем берегу Великого моря, или Среднего моря, как называли его южане, возвращение домой казалось наказанием. Поначалу, когда его отослали из Леондорфа, он чувствовал себя неудачником, словно бежал, поджав хвост. Единственное, что облегчало боль, — это то, что он уже попробовал, что может предложить юг, и ему хотелось испытать больше.

Дом, однако, был тем местом, откуда пришло все их богатство. У них не было ни великих виноградников, ни стекольных заводов, ни верфей, чтобы заработать свои монеты, но они владели тем, чем были богаты Северные земли и чего жаждали южане. Отец отправил его на юг, чтобы он узнал, как там ведется бизнес, познакомился с их культурой, привычками и, как часто бывает, пороками.

На юге у него почти не было времени думать о доме. Там всегда была какая-то работа, и купцы, у которых он был подмастерьем, усердно трудились над ним. В те немногие свободные минуты у него было слишком много развлечений и удовольствий, чтобы не думать о Северных землях и их хамоватых жителях. Юг всегда будет занимать особое место в его сердце, но Леондорф станет оплотом его богатства. Когда деревня наконец появилась в поле зрения, он увидел, что мало что изменилось. Это было невероятно разочаровывающе.