Спасти «Скифа» (СИ) - Кокотюха Андрей Анатольевич - Страница 44

Если вообще даже – сорвать ее.

Потому, когда начальник разведотдела фронта без предупреждения появился у него в блиндаже, первое, о чем подумал Борин – группа провалилась, и в штабе узнали об этом раньше, чем в полку. Видимо, Виноградов угадал настроение подполковника – козырнув в ответ на приветствие, скинул фуражку, пожал подполковнику руку, жестом велел ему присесть и сам расположился на грубо сколоченной табуретке.

– Из Харькова ничего? – спросил коротко, давая понять, что и сам в неведении и приехал сюда не требовать от Борина немедленных отчетов.

– Молчат, товарищ генерал.

– Тебя это удивляет, Иван Игнатьевич?

– Никак нет, Илья Васильевич. Сами понимаете – возможности для выхода в эфир у группы просто может не быть.

Генерал оглянулся на молча стоявшего у входа в блиндаж адъютанта, кивком велел ему выйти, тот так же молча отдал честь и удалился в ночь. Виноградов положил на стол планшет, чуть подвинув сделанную из снарядной гильзы коптилку. Борин, чувствуя, что у начальства все же недобрые вести, даже если с группой Сотника это и не связано, не спешил с вопросами, поинтересовался:

– Чаю? Я распоряжусь.

– Чуть позже.

– Может, покрепче чего?

– Тоже воздержимся пока, подполковник, – Виноградов выдержал паузу, постукивая пальцем по поверхности планшета. – Говоришь, молчит группа?

– Молчит.

– Тут вот какое дело, Иван Игнатьевич… Все равно ведь сказать придется, – расстегнув планшет, генерал вынул из него сложенный вдвое лист бумаги, исписанный с двух сторон. – Вот это пришло из особого отдела фронта сегодня. Вернее, на особый отдел. Почитай, любопытно.

Борин пробежал глазами документ, посмотрел на Виноградова, перечитал еще раз, теперь – более внимательно.

– Как это понимать? – спросил он сухо, складывая лист, как было, только сильнее пережимая ногтями на сгибе.

– Там все написано. Думаю, объяснять специально не надо. Хочется порвать?

Генерал не прочитал мысли подполковника в его взгляде – он угадал их.

– Если это что-то изменит, я порву.

– Состряпают новую бумажку, – вздохнул Виноградов. – И для ребят своих, подполковник, ты все равно сделать уже ничего не сможешь. Давай лучше по-другому на ситуацию посмотрим.

– Тут по-другому можно?

– Можно, – кивнул Виноградов.

Он протянул руку за документом, но Борин не отдал его генералу – положил на стол, отодвинул брезгливо.

– Чтобы ты понял, Иван Игнатьевич, тебе, а если совсем уж вдуматься – нам с тобой, фронтовой разведке, НКВД фронта с подачи начальника отдела дает какую-никакую, а все же фору.

– Я что-то не вижу…

– А потому, Иван, что видеть ты ничего не хочешь! – Виноградов хлопнул ладонью по столу, переместив при этом руку так, чтобы ладонь накрыла сложенный документ. – У НКВД, сам знаешь, просто так ничего не пропадает. У них бумажка к бумажке, и даже вот это, – он снова хлопнул по злополучному документу, – тоже не в одном экземпляре. И тоже на основе чего-то придумано, составлено и написано. Вопрос стоит сейчас так: кто будет наказан и как далеко это зайдет.

– Бред, Илья Васильевич. И вы сами прекрасно понимаете…

– Ты с выводами не спеши, Иван. Не надо с выводами спешить. Внимательно прочел, может, еще разок? Или давай я, вслух, укажу тебе, что ты упустил из виду.

– Я все внимательно прочитал, товарищ генерал.

– Ну, значит, не все до конца понял. Что мы имеем? Сопливый старлей, особист из вашего полка, получил по морде от боевого офицера, командира лучшей разведроты в полку, если, конечно, ты не преувеличиваешь их заслуги.

– Вы сами знаете, что нет.

– Не про заслуги сейчас, подполковник. О них вспомнят без нас, когда надо будет. Значит, деятельный старлей Алферов утирает сопли, складывает в башке два и два и раскрывает чуть ли не заговор: сначала сын врага народа сам убивает «языка» при переходе через линию фронта, потом его сообщник и по совместительству – командир пытается освободить вредителя, напав на офицера НКВД, и под самый занавес ты, подполковник Борин, все это безобразие покрываешь. Более того – отправляешь именно этих – неблагонадежных – выполнять особо важное задание в тылу врага. Ты до сих пор не понял, что раз от группы нет новостей, то Гайдук твой, на пару с Сотником ли, сам ли, но операцию провалили? И ты как начальник разведки полка этому способствовал.

На короткое время у Борина отняло дар речи.

– Товарищ генерал…

– Ага, дошло наконец? А теперь дальше слушай. Освободил твоих орлов из-под стражи я, санкционировал командующий фронтом. Понимаешь, чем пахнет, если НКВД начнет за эту ниточку тянуть? Ватутин отобьется, пока, во всяком случае. Но любое изменение на фронте в худшую сторону – и командующий получает под дыхало еще и с этой стороны. Конечно, все еще может утрястись. Но такие вот бумажки понемножку складываются в одно целое дело. Подшивается в такую, знаешь, картонную папочку. И рано или поздно папка доходит до Москвы, до Берии. Он-то уж точно понесет ее Верховному. Товарищ Сталин, конечно, вряд ли всему поверит. Но выводы все равно сделает. Или по поводу командующего, или по поводу меня, а до тебя, Иван Игнатьевич, так уж точно волна дойдет. Теперь скажи – фронту такая история нужна?

– Своего хватает, – вздохнул Борин.

Он понимал – генерал рисует перед ним еще не самый трагичный вариант развития событий.

– Поэтому рапорт от имени начальника особого отдела так и составлен: или меры примутся сейчас и нами, или же дело отложат пока, но ненадолго – и вот тогда раскрутят по полной.

– Что это значит?

– Если ты обратил внимание, Иван, упор в этом документе делается на личности капитана Михаила Сотника и старшего лейтенанта Павла Гайдука. Тебе нужно будет в случае необходимости, которая обязательно возникнет в самое ближайшее время, написать на мое имя рапорт о том, что освободить из-под стражи обоих тебя как старшего по званию вынудили обстоятельства. Нужно было срочно принимать решение, в общем, ты знаешь, как отписываться в подобных ситуациях. Я составлю со своей стороны еще один рапорт, подтверждающий твои слова и правильность твоих действий как начальника разведки полка. Это все вместе уйдет по инстанциям.

Борин снова помолчал.

– Получается, я своими руками сдам своих же ребят?

– Не спеши себя казнить, Иван. Может, этого и делать не придется. Дело вообще смогут замять, если карта удачно ляжет…

– Как – удачно?

– Группа выполнила задание и вернулась. В идеале – с майором Крюгером и Скифом, но твои орлы погибли смертью храбрых, прикрывая отход остальных и обеспечив выполнение боевой задачи.

– Только так?

– Только так, Иван. Ни Сотник, ни тем более – Гайдук никому из нас и вышестоящего руководства фронтом не создадут никаких проблем, если погибнут, выполняя задание. И гибель обоих будет доказана.

– А это при чем?

– При том, Иван Игнатьевич. Допускается, что у Сотника с Гайдуком нет особого желания возвращаться обратно. Над ними висит арест, и при удачном исходе впрягаться за обоих и отбивать их у особого отдела придется слишком многим ответственным и влиятельным товарищам на слишком разных этапах и в слишком многих инстанциях. Не уверен, что в той ситуации, которую мы имеем сегодня на фронте, кто-либо станет за них активно хлопотать. Нужно быть готовым к тому, что Сотнику придется идти в штрафбат, а Гайдуку – под трибунал. И возможно, – генерал сделал ударение на этом слове, даже повторился, – возможно, так получится выиграть время. НКВД успокоится, получив свою кость, а твоих ребят, коли живы будут, мы снова вернем в полк, – Виноградов не сдержал горькой улыбки. – Пускай дальше смерти ищут.

– Получается, Илья Васильевич, лучший выход для обоих – в ближайшие сутки прямо там помереть?

– Извини, Иван, так и вправду все складывается. Опять же, если они погибнут у кого-то на глазах, что докажет – они не перебежчики и не дезертиры, не скрываются от ареста и ответственности.

– А вернувшись целыми и выполнив задание, оба пойдут под суд?