Посмотри, отвернись, посмотри - Михалкова Елена Ивановна - Страница 14

– Подлизываешься? – спросила я. – Будешь каяться?

– Каяться, допустим, мне не в чем. – Ксения брезгливо отлепила бумажку со своего мороженого и бросила мимо урны. – А вот о результатах твоей поездки было бы интересно узнать.

Я рассмеялась. Чужие тайны! Как же я могла забыть! Чтобы удовлетворить свое любопытство, Ксения готова купить всю тележку мороженщика, а не один несчастный стаканчик.

– А никаких результатов, – легко солгала я. – Только зря потратила деньги на перелет и гостиницу.

– А как же частный детектив, которого тебе рекомендовала бабуся?

– Год назад уехал на Бали. Больше ничего не расследует, сидит под пальмами.

Ксения подозрительно взглянула на меня.

– Хочешь сказать, ты отступилась? Ходила озабоченная, а теперь дала задний ход?

– Понимаешь, – сказала я, облизывая холодный сладкий купол пломбира, – это был такой знак от вселенной, что яснее уже некуда. Ты права. Незачем соваться не в свое дело. Антон поссорился с родителями и не хочет с ними общаться. Это все, что мне нужно знать.

В глазах Ксении по-прежнему читалось недоверие, и я добавила:

– Мироздание щелкнуло меня по носу.

– Я когда еще сказала: твой Антон тебя балует. – Ксения не была бы Ксенией, если б удержалась от шпильки: – Даром что монтажник, а понимает, что в его интересах целовать тебе пятки. Ты на три ступеньки выше…

– В каком смысле?

– На социальной лестнице, дурочка. Ты москвичка при квартире и непыльной работенке. Он – пролетарий из Прибзденевки. Не позволяй ему об этом забыть.

– А что насчет неприятного сюрприза, который должен был ждать меня по возвращении?

– Я его выдумала со злости. Кстати, ты все еще выходишь на свои пробежки? – Ксения резко поменяла тему разговора.

– Да, а что?

– С завтрашнего дня присоединяюсь к тебе. Будем худеть вместе.

– Забудь и думать, – отозвалась я.

Мне нравится бегать одной. Я прислушиваюсь к своему телу. Улицы звучат по-другому, пробиваясь сквозь музыку в наушниках. Город видится иным. Пробежка для меня сродни медитации, а коллективные медитации не по мне.

– Это еще почему? – взвилась Ксения.

– Я привыкла бегать одна.

– Переучишься! Твоему мозгу полезны новые задачи.

– Возможно. Но бегать будем по отдельности.

Ксения использовала весь свой арсенал. Минута упрашиваний. Две минуты лести. Намек на смертельную обиду. Глубокое огорчение от того, что она впервые… захотела сама… и вот ее лучшая подруга ставит ей палки в колеса… препятствует единственному ее полезному стремлению… Она не может бегать без компании, к ней пристают, ей страшно!.. Что, если она упадет и сломает ногу! Полина, не отказывай мне, я больше никогда тебя ни о чем не попрошу, клянусь! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожааааалуйста!

И взгляд как у лемура из «Мадагаскара».

– Ксень, я в самом деле люблю бегать в одиночестве, – примирительно сказала я, когда все струны этой балалайки издали положенные звуки. – К тому же новичка на первых порах нужно учить. А тренер из меня никудышный.

Ксения обозлилась. Я видела, что она вот-вот наговорит мне гадостей. Но в последний момент в ее глазах что-то мелькнуло. Какая-то хитринка, которая заставила меня усомниться, что мы отыгрываем очередную партию в игре «Продави Полину и заставь ее сделать то, чего ей не хочется». Но Ксения тут же отвлеклась на пассажиров теплохода, спускавшихся по трапу. Больше мы не говорили о совместных тренировках.

Я возвращалась домой со смутным чувством, будто что-то упускаю. Если подумать, в нашей встрече странным было все. Начиная со звонка Ксении. Она могла не проявляться по три месяца. Ее обида не слабела со временем, просто в какой-то момент Ксения сменяла гнев на милость. Я не скучала по ней в этом промежутке. Но меня радовало, когда она возвращалась.

«Странная дружба», – скажете вы.

Дело в том, что я люблю быть одна. Пожалуй, это самое серьезное препятствие для крепкой дружбы. К старости я превращусь в старушку-отшельницу и тихо помру от перелома шейки бедра в собственной ванне, потому что некому будет прийти мне на помощь. Меня не пугает эта перспектива.

Я резко остановилась посреди тротуара. В старушку-отшельницу? Почему в моем воображаемом будущем нет ни намека на Антона?

«Потому что мужчины умирают раньше женщин», – сказала я. Себе-то я отмерила лет девяносто, не меньше.

Однако ход моих мыслей мне не нравился.

Пришло сообщение от Антона: он писал, что закончил пораньше и скоро будет дома. Я медленно двинулась к подъезду. Не оставляло ощущение, будто что-то идет не так. Обычно-то я всем довольный беспечный лопух, и оттого, что на ровном месте психика начала выдавать невротические фортели, мне стало не по себе.

Это посттравматический синдром. Конечно, он! Запоздало проявился тревогой и страхом.

Стоило мне найти объяснение, я подняла глаза – и увидела на другой стороне дороги «дядю Григория».

Меня пригвоздило к месту.

До подъезда оставалось каких-то сто метров, а я не могла двинуться.

Паспорт! Паспорт, который он доставал из моей сумки! Ему нужна была страница с пропиской, и он подсмотрел адрес.

При дневном свете он выглядел старше, чем на искитимском застолье. Тощий матерый урка с синей веной на лбу. Джинсы, футболка, мятая трикотажная кофта на молнии…

Григорий шагнул на проезжую часть, вздернул верхнюю губу, изобразив улыбку-оскал, и я поняла, что сейчас он убьет меня. Подойдет в тихом московском дворе, где дети играют на площадке и коты дремлют на подоконниках, ударит заточкой – и мое время закончится девятнадцатого мая в пять часов вечера.

Нас разделяло несколько шагов, когда на Григория налетел Антон. Он врезался в него, как пушечное ядро. Григорий отлетел в сторону и, не удержавшись на ногах, шлепнулся на бордюр. Антон обернул ко мне побагровевшее лицо. Я никогда не видела его в такой ярости.

– Иди домой, – сквозь стиснутые зубы приказал он. – Я сам с ним разберусь.

– Антон…

– Иди домой, – повторил он. – Подожди! Вот, возьми…

Он сунул мне свой телефон и буквально затолкал в подъезд.

– Антон, что ты хочешь делать…

– Ничего не бойся. Все будет хорошо.

Дверь подъезда закрылась. В последний миг я увидела костлявую фигуру Григория, быстро удалявшегося через двор.

Антон бросился за ним.

Можно было пренебречь его распоряжением. Выскочить на улицу, поднять скандал, вызвать полицию… Но Антон пообещал, что разберется сам.

Когда, поднявшись в квартиру, я выглянула из окна, двор был уже пуст. Антон с Григорием исчезли.

Несколько часов я места себе не находила. Рассказать о происходящем можно было только Эмме, но та всполошилась бы. Незачем тревожить даму ее возраста.

В половине девятого щелкнул дверной замок. Я вылетела в прихожую, готовая увидеть своего мужа окровавленным и избитым. Но Антон выглядел как обычно, разве что чуть более измученным.

– Полина! Как хорошо, что ты дома!

– Господи, где мне еще быть!

Теперь я обнимала его так, словно он потерялся и нашелся.

– Дай ботинки сниму, – рассмеялся он, и я отстранилась.

– Что произошло? Ты его догнал? Вы дрались?

– Да ну, какое там… Я существо миролюбивое. – Он взлохматил мне волосы.

– Я думала, ты его прямо там убьешь, на месте.

– Я жутко за тебя испугался. – Антон снова притянул меня к себе. – Слушай, живот подводит. У нас есть поужинать? Разогрей, пожалуйста. Меня на нервяке пробило на хавчик.

Он как-то судорожно улыбнулся и прерывисто вздохнул. Вот теперь стало заметно, что встреча с этим выродком далась ему нелегко.

Пока он мылся, я сварила картошку и пожарила отбивные. Антон вышел, обернутый в полотенце, налил рюмку водки и опрокинул в себя, как родниковую воду. Потряс головой:

– Бр-р-р! Совсем я отвык от таких людей. Их только с водкой можно принимать. Дай огурчик!.. – Он захрустел огурцом и потянулся. – Я его вспомнил, как только увидел. Когда я освободился, за мной несколько дней по пятам ходил хвост. Вот это он и был. Кто он такой, не знаю, но его харя у меня на сетчатке выжжена.