Сумрачная дама - Морелли Лаура - Страница 39

Когда прикрытие города осталось позади, в холмистой сельской местности Доминик почувствовал себя беззащитным. Он внимательно разглядывал волнистый горизонт, выискивая стволы ружей – он знал, они еще должны быть где-то там, спрятанные за вершиной какого-нибудь холма. Он покрепче сжал в руках винтовку, потому что почувствовал нехорошее.

Кто-то на них смотрел.

В следующее мгновение воздух раскололи выстрелы. Доминик, скрываясь от огня, упал на дно кузова. Пули разорвали закрывавший их брезент, пробивая бесценный холст, в воздухе разлетелся порох. Не думая, Доминик схватился за край деревянной рамы и потянул холст на дно грузовика. Солдат рядом с ним закричал и упал, из его плеча хлестала кровь, и Доминику на щеку прилетали горячие капли. Почувствовав, как машина с визгом тормозит, Доминик вжался в пол.

Когда грузовик остановился, он выскочил, используя кузов машины как прикрытие, и прицелился в поисках врага. Вот. Вершина холма ощетинилась стволами и поблескивала вспышками выстрелов. Его грудь наполнилась уже знакомым страхом, и Доминик приступил к привычным действиям. Полный ужаса, он нажимал на спусковой крючок, и винтовка билась и дергалась в его руках.

– Бонелли!

Окрик Хэнкока прозвучал как раз вовремя. Доминик инстинктивно пригнулся и почувствовал, как обожгло правую руку. Он посмотрел на плечо и, едва понимая, что происходит, разглядел рваную дыру в рукаве и голую плоть под ней. Настолько на волосок от гибели он еще не был. Возможно, следующий выстрел отправит его туда же, куда Пола, и он никогда уже не увидит свою красавицу-жену и дочурку. Никогда не увидит своего новорожденного малыша. От мысли о семье Доминик рассвирепел. Усилием воли он вскочил на ноги и принялся стрелять с рожденной отчаяньем точностью. Каждая пуля достигала цели, и немецкие солдаты падали один за другим. Последние несколько нападавших, увидев, что эта смертельная очередь вот-вот дойдет и до них, поприжимали к груди винтовки и скрылись за вершиной холма.

Настала тишина. Доминик попытался оглядеться сквозь дым. Опустив, наконец, винтовку, он заметил, что руки его трясутся. Он обернулся к остальной колонне. Все, даже Хэнкок, глазели на него. Сквозь шум в ушах долетела назойливая мысль: «Стефани». Он повесил винтовку на штатное место на плече и со всем возможным в этих условиях уважением перешагнул через тело павшего товарища, подошел к машине, шедшей прямо перед ними, и откинул брезент.

Стефани лежал, свернувшись, насколько смог, калачиком, на дне кузова и закрывал ладонями уши. Мысль, что вот в такой же позе викарий провел, спрятавшись под кафедру, всю битву за Ахен, разбивала Доминику сердце. Его губы шевелились, произнося безмолвные немецкие слова – Доминик знал, что это наверняка молитва. Он положил руку Стефани на плечо.

– Викарий. Стефани. Все хорошо.

Стефани медленно выпрямился, пронзая Доминика полным животного ужаса взглядом. Лицо его было бледным, словно в нем не осталось ни капли крови, а по затуманенному взгляду было понятно, что сейчас он был там, в своем обожаемом, уже разграбленном соборе, во время бомбежки. Доминик сжал его плечо.

– Вы в безопасности. Их больше нет.

Стефани вцепился трясущимися руками в запястья Доминика и пристально посмотрел ему в глаза.

– Почему они это делают? Зачем столько убивают? – хриплым голосом спросил он. – Мой собственный народ!

Доминик хотел бы тоже задать эти вопросы вслух. Вместо этого он постарался улыбнуться Стефани вымученной улыбкой.

– Знаете, вы еще можете вернуться в Бонн. Вам необязательно ехать в шахты. Если мы найдем там ваши сокровища, мы все равно вернем их вам.

Стефани затряс головой еще до того, как Доминик закончил:

– Нет, нет. Я еду. И конец. – Его глаза загорелись упрямством. – Они не заберут у меня все.

– Поехали! – закричал Хэнкок. – Давайте отсюда выбираться.

Остаток долгого дня они медленно ползли по сельским дорогам, останавливаясь, чтобы прикрыться, каждый раз, когда видели какое-то движение на вершинах холмов. Еще одной перестрелки им как-то удалось избежать. Ускориться они смогли только с темнотой, въехав под прикрытие густого леса. Доминик осторожно разложил картины по дну кузова и внимательно осмотрел каждую в поисках дыр от пуль и других повреждений.

Изможденный, он оперся спиной о борт кузова; винтовка привычным весом лежала на коленях. Они, покачиваясь, ехали в ночь. Во время перестрелки в коричневой бумаге, в которую были завернуты картины, образовались дыры. Доминик откинулся назад и смотрел, как через эти дыры просвечиваются, отражаясь в золоченых рамах, огни фар машины за ними. Это было сюрреалистичное зрелище: проблески красоты, которой совсем не место в этих опустошенных смертью и разрушениями местах.

На закате грузовик переехал через мост, и Доминик выглянул посмотреть на широкое сверкающее водное пространство Рейна. Они ехали на восток, в сторону Зигена.

– Туже.

Чечилия ухватилась за каменную полку камина, и Лукреция Кривелли туго затянула завязки корсета вокруг ее растущего живота. Чечилия с трудом сдержала крик боли.

– Синьорина, ваша талия стала шире, – сказала Лукреция. – Я тут мало что могу сделать. Какая жалость. – Чечилию передернуло от неискренности ее голоса.

Январь. Прошла половина срока беременности, и ее уже невозможно скрывать. Внутри Чечилии рос ребенок, и это становилось все более заметно. Это больше не было тайной, все во дворце шептались о ее растущем животе. Но Чечилия передала Людовико, что придет в его покои – это был первый раз, когда она сама назначала его светлости такую встречу. И теперь она старалась сделать все возможное, чтобы стать похожей на ту молоденькую очаровательную синьорину, которая и завоевала свое место в этом дворце с самого начала.

Ей требовались усилия, чтобы устоять на ногах в тесной одежде. Чечилия, шатаясь, шла по мраморному коридору и чувствовала головокружение и трепет в груди. Выслушает ли он ее, прислушается ли к ее мольбам? Или захочет взять ее прямо перед тем, как обменяться золотыми кольцами с Беатриче?

Замок уже несколько недель был охвачен бурными приготовлениями. Во дворах развевались знамена; синие, красные и золотые гербы на них символизировали союз Феррары и Милана. По коридорам носились слуги, сметая паутину и пыль в углах и на лестницах. Из помещений кухни на нижних этажах доносился запах яблочного пирога, там повара тщательно, с помощью песочных часов, сверялись со временем, прежде чем достать из кирпичных печей свои кулинарные изыски. Они резали лук, петрушку и свеклу с таким остервенением, что их пальцы и ладони становились кроваво-красными от сока. Лошадей в конюшне вычистили, смазали маслом и подковали новыми железными подковами.

Чечилия старалась не обращать на все это внимания, но по слухам, которые шепотом передавали ей слуги и дамы, присланные ей по настоянию Людовико в качестве компаньонок, свадебная церемония обещала стать чем-то более грандиозным, чем просто венчание с Беатриче Д’Эсте. Это должна быть двойная церемония: одновременно младший брат Беатриче Альфонсо соединялся браком с Анной Сфорца, сестрой племянника Людовико иль Моро.

Во всей этой предсвадебной суматохе сам его светлость скрывался за закрытыми дверями своих покоев. Даже Леонардо, в обязанности которого входила организация свадебной церемонии, вскоре забросил портрет Чечилии. Она опять осталась с книгами и собакой, предоставлена сама себе. Чечилия настояла на том, чтобы не прерывать занятия в библиотеке, и практиковалась в декламации и игре на лютне с Бернардо. Но ей ежедневно приходилось напрягать свое воображение, чтобы игнорировать свадебные приготовления вокруг себя.

Она отстраняла от себя всех, кто пытался ее поддержать, всех, кроме поэта Бернардо и вернувшегося наконец, как раз к свадьбе, из Тосканы брата Фацио. Он со смехом схватил ее на руки, а потом положил руки ей на живот, и его глаза округлились от удивления. Только Фацио имел на нее достаточно влияния, чтобы развеять опасения, что она может оказаться выброшена вон и даже умереть, как только брак будет заключен.