Сумрачная дама - Морелли Лаура - Страница 37

Но теперь ее заботам вновь поручили одну только «Даму с горностаем». Глядя на то, как за окном машины проплывают затемненные берлинские окна, Эдит еще крепче вцепилась в кожаную ручку ящика.

– А все остальные? – спросила она.

– Не беспокойтесь, они в безопасности. Куратор дрезденской Gemäldegalerie лично наблюдает за тем, как с ними обращаются в запасниках. Их уже описали для музея Фюрера в Линце.

Из всех работ, которые потребовал Франк, по словам Мюльмана, ему удалось заполучить только да Винчи. Но губернатор договорился не только о «Даме с горностаем». Он хотел, чтобы Эдит доставила ему картину лично.

– Только эту картину, – сказал ей Мюльман, похлопывая по крышке деревянного ящика, когда машина выехала на круговую площадь возле берлинского вокзала. – И только вас.

Выйти из той машины – с сумкой в одной руке и ящиком с картиной в другой – было тяжело почти как никогда в жизни. Кай неловко стоял рядом, будто бы неуверенный, обнять ее или пожать ей руку. Вместо этого он сжал руки в замок за спиной и слегка поклонился в ее сторону.

– Вы должны гордиться своим вкладом, Эдит. Безопасной дороги.

Но теперь, второй раз за три месяца глядя из окна поезда на то, как в лучах рассвета из теней на первый план проступает исполинский силуэт Вавельского замка, Эдит вовсе не чувствовала никакой гордости. Вместо этого она чувствовала себя грязной, запятнанной своим вкладом в дело похищения у истинных владельцев их личных вещей и помещения их в руки плохого человека. Сердце ее ухнуло вниз.

Что она могла сделать? Если ей дорога жизнь, она не может себе позволить оспаривать или открыто не подчиняться приказам губернатора Франка. Это было очевидно. Он уже был в ответе за смерти бесчисленного множества людей, и Эдит полагала, что и от нее он в конце концов тоже с легкостью избавится.

Эдит подумала об отце и о Манфреде, которые тихонько, за кулисами работали над тем, чтобы повернуть ход прошлой войны. Наверняка же есть способ остановить это будто бы безумное разграбление произведений искусства по всей Европе. Кто ей поможет? У Кая Мюльмана, конечно же, есть все нужные связи и он, похоже, искренне переживает за искусство, но она никогда не посмеет попросить его о помощи. Он уже дал ей однозначно понять, что, если она хочет вернуться домой живой, ей нужно просто выполнять приказы.

«В селах – сопротивление». Как Эдит найти это сопротивление? Где его искать?

Поезд притормозил перед вокзалом Кракова; свисток прозвучал как выстраданный вздох. Эдит встала. На перроне валялась брошенная, скомканная в шар газета. Эдит смотрела, как она летает в порывах ледяного ветра, пока та наконец не упала, безжизненно, на рельсы под скрипящие колеса останавливающегося поезда.

Ночью, после того как она выступила перед последней группой гостей, Людовико крепко прижимал Чечилию к себе и они вдвоем смотрели на колеблющийся узор на потолке над кроватью, возникавший от плеска воды в небольшом бассейне в саду, расположенном под ее личными покоями.

– Ты стала чем-то большим, чем та женщина, которой когда-то казалась, – ты женщина, которая может помочь мне узаконить мое положение перед лицом моих противников.

Чечилия оперлась на локти, чтобы заглянуть в черные колодцы глаз Людовико.

– Ну что ж, я сообщила, что хочу править этим замком.

Он зарылся лицом в ее шею и провел ладонью по ее выпирающему животику. Она гадала, понимает ли он, что именно для этого она так много трудилась над стихами и репетировала пение, для этого научилась безупречно улыбаться и вести себя как светская дама. Она хотела быть хозяйкой этого замка и понимала, что ей необходимо доказать свою ценность. А если верить его словам, ее действия привели именно к тому результату, на который она надеялась. Без сомнений, Людовико теперь понимал ее ценность.

Но мысленно Чечилия начала считать ночи, когда он приходит, и обнаружила, что, несмотря на его явное обожание, эти свидания становились все более редкими. Иногда казалось, что он не может ею насытиться, а она и сама научилась получать от него удовольствие. Но теперь он приходил реже и реже, и это ее пугало. В те ночи, когда она лежала в кровати одна, слова, которые он говорил, – о том, как она важна для него и для двора – казались просто сном. Она стала гадать, что еще может сделать, чтобы сохранить расположение человека, от каприза которого зависела ее судьба.

Ступая в огромный внутренний двор Вавельского замка, Эдит судорожно пыталась придумать, что еще поможет ей защититься от человека, от капризов которого зависела ее судьба.

Хоть она и провела прошедшие несколько месяцев в двух изысканных польских дворцах, ничто не могло подготовить ее к исполинским масштабам официальной штаб-квартиры Ганса Франка в Вавеле. Дюжина солдат СС проводила ее через огромный двор, окруженный тремя этажами симметричных распахнутых серому небу аркад. Они напомнили Эдит один из тех дворцов эпохи Итальянского Возрождения, которые она изучала в университете. Напротив огромных развевающихся флагов с нацистскими свастиками ледяной дождь превращался в крошечные снежинки, которые медленно падали в ледяные лужи на огромных камнях. Под аркадами стояли на посту вооруженные пулеметами люди, смотрели на дворик и на то, как она, в окружении солдат, поднималась по широким каменным ступеням.

Солдаты сопроводили ее по головокружительному лабиринту коридоров, дворов и широких каменных лестниц. Она позволила одному из молодых людей нести сумку с ее вещами, но настояла на том, чтобы самой нести «Даму с горностаем», крепко держа одетой в перчатку рукой кожаную ручку деревянного ящика.

Поднявшись по лестнице, она, к своему удивлению, прошла в коридоре мимо троих играющих в стеклянные шарики детей: они катали их друг другу, восхищаясь красивыми отблесками, рассыпавшимися от них в ледяном свете. Эдит оценила их сочетающиеся наряды: зеленые с золотом ледерхозен[48] поверх желтых рубашек. Из-за одинаковых светлых кудрявых волос почти невозможно было определить, мальчики это были или девочки. Двое старших, примерно одного возраста, детей катали шарики младшей – красивой девочке примерно лет четырех с открытым выражением лица.

Эдит следовала за солдатами по длинному коридору, пока шедший перед ней военный не остановился у высокой деревянной двери – несомненно, входа в личные кабинеты генерал-губернатора. По обеим сторонам стояли неподвижно, как оловянные солдатики, вооруженные охранники. Военный, возглавлявший группу Эдит, вытянул руку в салюте, и один из оловянных солдатиков ожил и распахнул перед Эдит дверь.

За рабочим столом, который, казалось, был во много раз больше необходимого, Эдит разглядела в тусклом свете теперь уже знакомый ястребиный профиль Ганса Франка. Услышав, как открылась дверь, губернатор Франк поднял голову и уставился на Эдит своими черными глазами. Он встал.

– Фройляйн Бекер, – прогремел он и широко раскинул руки, будто бы ждал, что она его обнимет. Она не хотела подходить к нему близко и лишь надеялась, что сможет держать язык за зубами достаточно долго, чтобы безопасно вернуться домой. Эдит вежливо кивнула. Она заметила, что он уже не смотрит на нее: взгляд его был прикован к деревянному ящику в ее руках.

– Пожалуйста, – через несколько секунд сказал он, – зовите меня Ганс. В конце концов, мы с вами оба – баварцы на чужбине. Кроме того, у меня есть предчувствие, что мы будем часто видеться, так что давайте сразу покончим с формальностями, договорились?

Эдит вежливо кивнула, но называть его по имени не стала.