Лже-Нерон - Фейхтвангер Лион - Страница 68
- Предыдущая
- 68/93
- Следующая
Вздыхая, Нерон снова взял свитки, свернул их в тонкую трубочку, вложил одну в другую, сунул себе под подушку. Снова вытянулся и, удобно лежа, долго и витиевато болтал о том, каких многочисленных и тяжелых жертв требует "ореол" от своего носителя.
Кнопс благоговейно слушал. Но пока он стоял в смиренной позе, прислушиваясь к словам Теренция, в его душе беспорядочно, с невероятной быстротой вставали и снова исчезали тысячи образов, мыслей. "Конечно, это Кайя, - думал он. - То, что он болтает о жертвах, может относиться только к Кайе. Совершенно ясно, что он написал "Кайя". Но ведь это бессмыслица - губить ее. Ведь именно при теперешнем положении Варрон не может и помышлять о том, чтобы натравить на него Кайю. Чистое безумие, что он ее губит. Это только повредит ему. Она, быть может, единственный человек, который любит его, если не считать меня, дурака, который, несмотря ни на что, тоже к нему привязан". Так думал он; но сквозь эти мысли и где-то глубоко под ними вставал мучительный вопрос: а второе имя, то, что написано раньше?
- Величайший дар, - говорил между тем Нерон, - которым боги могут одарить смертного, - это "ореол". Но вместе с тем это и тягчайшее бремя. Жертвы, жертвы. "Ореол" требует жертв.
"Это все еще относится к Кайе, - думал Кнопс. - Каким вздором начинена эта мясистая голова, но что же все-таки это за имя, второе, греческое? Если он по своей глупости внес Кайю в список, то кто же другой?" И хотя Кнопс в глубине души уже знал, что это за имя, он старался мысленно представить себе белую мясистую руку императора и восстановить в памяти все ее движения в то время, как она писала. И он видел движения этой руки. Видел, как эта рука написала букву "Каппа", вертикальный штрих и две косых балки, видел и угадал простое строение буквы "Ни", пузатую, точно беременную "Омегу", замысловатый зигзаг "Пси". Как ни странно, но он не очень испугался, когда это всплыло в его сознании. "Это не может быть "Кнопс", - думал он. - Совершенно непонятно, зачем ему вносить меня в список. Ведь именно я сделал из него то, чем он стал, и если существует человек, который может помочь ему продержаться, так это - я". Но в то же время ему вспомнилась маленькая шутка, которую он, Кнопс, позволил себе после чтения "Октавии", чтобы подогреть настроение, глупая шутка о римском народе, который, читая поэмы императора, не сможет работать за отсутствием времени; уже тогда он почувствовал, что совершена ошибка. Вдруг ему стало ясно, как день, как тяжела была эта ошибка, и четко встала в его воображении рука писавшего: три шеста "Каппы", простое строение "Ни", пузатая, точно беременная "Омега", замысловатый зигзаг "Пси". С болезненной четкостью увидел он перед собой написанное почерком Нерона слово "Кнопс".
Нерон, со своей стороны, говоря о "жертвах, жертвах", действительно думал о Кайе и о том, что в сущности жалко уничтожать ее. "Что она любит меня, - думал он, - не подлежит сомнению. А что она слепа и глупа и не видит дальше своего носа, в этом она неповинна. Но и я в этом неповинен. Может быть, и глупо, что я приговариваю ее к смерти, может быть, когда-нибудь я в этом раскаюсь. Но нет, это не глупо. Она не видит, что я Нерон. Она этого не понимает. Она оскорбляет мой "ореол". Не ее это вина, но и не моя вина в том, что, к сожалению, я вынужден ее убрать. Меня ничто не может связывать с женщиной, которая оскорбляет мой "ореол". Кто оскорбляет мой "ореол", тому не жить на свете. И если эта проклятая Акта покамест от меня ускользнула, то, по крайней мере, Кайя здесь. Передавить всех, как мух, передавить. В сущности, жалко мне и эту муху - Кнопса. Преданный и забавный человек. Как почтительно он стоит предо мной. Предан, как собака, и притом хитер. Но он позволил себе гнусную шутку, и боги не хотят, чтобы человек, позволивший себе такую шутку, оставался в живых. Кроме того, он очень много знает. Он знает о теперешнем Нероне столько, сколько теперешний Нерон знает о Нероне - обитателе Палатина. Это слишком много. Но все-таки мне его жалко. Надо в него хорошенько вглядеться. Вскоре я увижу его только в образе летучей мыши. Передавить всех, как мух, передавить".
Между тем перед глазами Кнопса танцевало маленькое, но четкое и грозное словечко: "Кнопс". "Конечно, вписано имя "Кнопс", - думал он. - Но зачем он его написал? Скверная получилась шутка - я сам попал в список, который сам же изобрел. Как же это вышло? Чепуха. На кой мне черт знать причины? Передо мной теперь единственная задача - выбраться из этого списка".
"Самое простое - не дать ему ничего заметить - и уйти, исчезнуть. Ушел - и поминай как звали. Прежде, чем он успеет дать приказ Требону, я уже улетучусь. Как только я выберусь из Эдессы, я дам знать Иалте, чтобы она отправилась вслед за мною с маленьким Клавдием Кнопсом. А Гориона взять с собой? Это лишнее бремя. Но если дела пойдут плохо, для маленького Клавдия Кнопса будет полезно, если хотя бы Горион будет с ним. Дела, конечно, пойдут неплохо, но страховка не помешает. Что за чушь, почему Горион не выходит у меня из головы? У меня, клянусь Геркулесом, есть теперь дела поважнее. "Кара, Киликия и Каппадокия - три К, от которых тошнит". Нет, не следовало бы брать с собой Гориона".
"Чушь. Просто немыслимо, чтобы он меня убрал. Нерон не убьет своего Кнопса. Он слишком его любит. Было бы идиотизмом поддаться панике и дать тягу. И ведь деньги здесь. Не могу же я бросить на произвол судьбы деньги маленького Кнопса. Это было бы преступлением. Только не терять головы. Кто у кого в руках? Нерон у Кнопса или Кнопс у Нерона? Странно, что я даже и в мыслях всегда называл его Нероном. Он замечательный человек, даже когда шутит злые шутки. А я разве не позволяю себе злых шуток? Не будь он большим человеком, я бы теперь, конечно, не называл его мысленно Нероном. Я его люблю, а раз я его люблю, я смогу его переубедить. И я это сделаю".
- Говорил я тебе, - произнесла массивная голова, лежавшая на подушке, - что уже решено, когда назначить эту ночь? На пятнадцатое мая.
"Ночь на пятнадцатое мая, - думал Кнопс. - Еще четыре дня, но я не могу ждать четыре дня. Я должен решить сейчас, сию же минуту, что делать".
"Самое умное - просто говорить правду. Иногда правда приносит наибольшую выгоду. Надо показать ему, что я действительно люблю его. Надо заставить его понять, что ему нечего бояться, если он оставит меня в живых, и, наоборот, много придется ему бояться, если он потеряет меня. Я буду говорить с ним совершенно искренне".
В фамильярной, лукавой и раболепной позе стоял он перед Нероном.
- Итак, в ночь на пятнадцатое мая, - начал он задумчиво, - произойдет великая проверка. - Естественно, что при такой проверке император захочет основательно прощупать людей, даже близко к нему стоящих, какого-нибудь Требона или его самого, Кнопса, - так сказать, устроить над ними суд. - Он, Кнопс, проверил себя, не было ли хоть когда-нибудь и хотя бы в самой сокровенной его глубине какой-нибудь мыслишки, которая была бы прегрешением против императорского "ореола". Он, Кнопс, не мог открыть в себе ничего такого. Но ведь он - простой смертный, мысли его неуклюжи, взгляд, которым он смотрит в собственную душу, недостаточно зорок, не обладает той остротой, какая присуща благословенному богами взгляду императора. Он убедительно просит Нерона сказать ему, не открыл ли Нерон в нем таких вещей, которые не выдерживают последнего испытания.
- Предыдущая
- 68/93
- Следующая
