Сепаратист (СИ) - Курилкин Матвей Геннадьевич - Страница 7

— Неплохо держишься, — с некоторым даже уважением отметила Кера. — Если даже мне не по себе.

Коридор, на самом деле совсем короткий, растянулся, казалось, на километры. Кера возле дверного проема оказалась первой, и ее удивленное восклицание помогло мне преодолеть последние пару метров. Оценить с первого взгляда содержимое крохотной комнаты не получалось. Какая-то мешанина блестящих медных трубок, маятников и стеклянных колб. Приглядевшись, заметил среди этого винегрета вкрапления темно-красного мяса, будто бы еще живого, продолжавшего вздрагивать и сжиматься.

— Это что?

— Stercusaccidit! Scrofa stercorata et pedicosa! — впервые слышу от Керы столь грязную брать. Обычно ее из себя не вывести. — Что за извращенный мозг у этих тварей!

— Если ты понимаешь, что тут, то объясни уже и мне! — не выдержал я.

— Видишь эти куски? Вон там сердце, а вон там — кусок мозга, а вон еще почки с легкими. Пока не впечатляет, да? — криво ухмыляется девушка. — А теперь представь, что этот смертный еще жив. Знаешь, что он чувствует? Я тебе объясню: боль, отчаяние, горе, страх, ужас, ярость, счастье, восторг, дикий смех и возбуждение. Все возможные чувства одновременно и десятикратно усиленные. Дикая, непрерывная мука и такое же бесконечное наслаждение.

Кера зашла в комнату и протянула руку к плоти, заключенной в медную оправу, но стоило ей прикоснуться, раздался громкий треск и девушку отбросило назад с силой впечатав в стену.

Еще одну порцию мата я пропустил мимо ушей — заметил в потолке комнаты круглое отверстие, в которое уходят трубки и проводки. Несколько шагов ближе, и я имею удовольствие наблюдать золотую полусферу — отражатель линзы. Той самой, что в верхней части храма испускает столб волшебного света.

— И это от этого тут все так светится? — уточняю я.

— Да, смертный, — кивает головой Кера. — Людские чувства. Эта мерзость не гнушается ни одним источником силы. Уничтожает бессмертную душу ради того, чтобы очищать одних смертных, а другим являть чудеса и растить в них веру. Безотходное производство.

Да, омерзительно. Но реакция Керы меня удивила:

— Разве ты сама не питаешься людскими страданиями?

— Питаюсь, — соглашается Кера, с трудом поднимаясь на ноги. — Такова моя природа. Но я не нарушаю запрет! Я не уничтожаю души! Те, кто погиб благодаря мне, просто уходят за кромку, переплывают Стикс и уходят в царство Аида. А за перенесенные здесь муки Полидегмон[3] даже облегчает им посмертие. А после такого, — она ткнула пальцем в машину, — от души ничего не остается. Совсем! Она просто медленно разрушается. Эти твари идут против замысла изначального Творца! В общем, так, смертный. Прошу — добей этого несчастного, пока он окончательно не развоплотился. Сам видишь, у меня не выходит.

Я уже и так собирался, тем более от окружающей атмосферы у меня начала в пыль рассыпаться одежда. Кожа пока держалась, но зудела все сильнее. Достал револьвер и выстрелил… попытался выстрелить, потому что курок щелкнул всухую. Взвел заново, еще раз — бесполезно.

— Напрасно стараешься, — покачала головой Кера. — Здесь эти ваши новомодные придумки не работают.

— А если так? — с этими словами я подхожу к механизму и бью прикладом винтовки по тонкостенной стеклянной колбе. Ощущение, будто в бетонную стену ударил — скорее приклад расколется.

— Нужно по-другому. — Объясняет Кера. — Попробуй манном. Я помогу.

Тот, кто когда-нибудь пытался перемножать пятизначные числа сидя под водой меня поймет. Это и так-то непросто, а уж когда не хватает воздуха… На плечо ложится узкая рука, и становится немного полегче. Медь трубок… чистая. Патине места нет. Влаге — тоже. Все это нагромождение трубок — великолепно отлаженный механизм, находящийся в стерильных условиях. Самое слабое место здесь — это части несчастного. Одна неприятность — непосредственно на организм мой дар не действует. На живой организм. А этот набор органов по словам Керы все еще живой человек. Бесполезно. Голова начинает болеть от усилий, я пытаюсь усмотреть хоть один изъян в механизме, но он идеален. Здесь, во владениях чистого я не могу ничего с этим сделать. Нужно зацепиться хоть за какую-то неправильность, хоть что-то! Вновь возвращаю внимание на пульсирующий кусок человечины. Что это — сердце? Вроде бы да. В сердце входят трубки, которые подают какую-то жидкость. Не кровь, что-то прозрачное: жидкость из сердца попадает в стеклянную колбу, так что это видно. Это ведь не чистая вода? Определенно нет. Она соленая, и довольно сильно. Трубка изнутри наверняка покрыта патиной. Дерьмо! Ничего она не покрыта. От соленой воды меди ни жарко, ни холодно. Впрочем… вот же, железная муфта соединения. Да! Я открываю глаза. Зрение плывет.

— Не получается? — напряженно спрашивает Кера.

— Видишь вон ту стальную муфту? — я указываю вверх. — Это единственное слабое место. Изнутри ее тронула ржавчина.

— Но и сила чистого это место больше не защищает. Он же не терпит грязь. С этими словами девушка забирает у меня из рук карабин, и размахнувшись как дубиной бьет по указанному месту. Результат примерно такой же, как от удара по колбе. Однако я что-то чувствую… Да, крохотные трещинки. Нужно только помочь! Сосредоточившись, хриплю сквозь зубы:

— Еще!

Кера бьет снова и снова. Металл будто сопротивляется. Мне кажется, что трещины стремятся сойтись, зарасти, я всеми силами мешаю этому процессу. После очередной попытки трубка ломается, чуть светящаяся жидкость течет внутрь механизма, появляется неясный, на грани слышимости шум. Куски мяса — по крайней мере те, что я вижу, сморщиваются и чернеют на глазах. Я инстинктивно вжимаю голову в плечи — почему-то кажется, что сейчас рванет. Но напрасно. Наоборот, с плеч будто снимают тяжеленный рюкзак, свечение гаснет, подвал погружается в темноту.

— Спасибо, смертный. Слышу голос Керы. — Ты не поймешь, но мне очень неприятно было находиться рядом с местом, где нарушаются законы Творца. Такими уж он нас создал.

— Ты же знаешь, что таких церквей тысячи по всей республике. Как же ты теперь будешь?

— Одно дело знать, другое быть рядом и ничего не сделать. Пойдем уже отсюда, не то я решу, что ты хочешь со мной совокупиться в потемках.

— Кстати об этом, — вспоминаю я, пытаясь нащупать дверной проем. — Как ты относишься к Доменико?

— Забавный смертный, — я слышу, как она пожимает плечами. Уверен, она отлично ориентируется в темноте, но почему-то, положив руку мне на плечо не торопится вести к выходу. Наоборот, даже придерживает. — А почему ты спрашиваешь?

— Он признался, что влюблен в тебя.

— В самом деле? — богиня звонко рассмеялась. — Смертные часто влюблялись в богинь, но со мной такое впервые! Это… смешно.

Смешно. А еще тебе приятно. Говорить этого вслух я не стал.

— Ну, пока он не знает, что ты богиня. Было бы честно рассказать.

— Тебе лучше знать. Это вообще была твоя идея хранить мою сущность в тайне, мне — все равно.

А ведь она мне лжет! — понял я. Это было не умозаключение, я действительно почувствовал ее ложь. Сработала наша связь — впервые за все время. Собственно, прежде всего меня поразил именно сам факт, что я что-то такое почувствовал, а уж потом то, что Кера, которой обычно было наплевать, что о ней думают окружающие смертные, вдруг начала лукавить.

— Мерзкая клятва! — собеседница тоже поняла, что прокололась. — Вот поэтому я и не хотела с ней связываться! Да, мне приятно почтение мальчишки, и я не хочу его лишаться! Это ты хотел услышать? Чем я хуже той же Портовой[4] лупы?

— Как по мне, ты намного лучше. — С трудом сдерживая улыбку успокаиваю девушку. — По крайней мере, честнее. А по поводу Доменико — мне что-то подсказывает, что твое признание не заставит его от тебя отвернуться. Судя по всему, мой кузен предпочитает составлять о людях свое мнение, а не руководствоваться сложившейся репутацией.

— Ты слишком молодой и плохо знаешь смертных, — проворчала богиня. — Но ты прав, унижаться и скрывать свою сущность от какого-то мальчишки недостойно.