Джессика - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 3

«Светлой памяти Джессики Сильвер 10/1/1986 — 9/16/2006^[1] Каким бы прекрасным ни был этот закат, ему не сравниться с таким чудесным, заботливым, любящим и отзывчивым человеком, какой была наша Джесс.

Навеки в наших сердцах Мама Папа Мел Тед»

Ниже столбиками мелким шрифтом шли еще три дюжины имен. Наверное, студенты с ее курса.

Малколм осторожно провел пальцами по улыбающемуся лицу. «Ну почему?» — подумал он с тоской, едва не заставившей его простонать это вслух. Почему именно она?! Не какая-нибудь Беверли Харт или Линда Портер, не… та тварь, не еще какая-нибудь тупая шлюха — а вот эта милая, чистая, чудесная девушка? Если бы…

«Она была старше меня на два года, — подумал Малколм, — но это как раз ерунда… Но если бы она не умерла, ей было бы уже тридцать! Слишком поздно для меня…» Тут же он, впрочем, сердито обругал себя. Он хотел бы, чтобы Джессика была жива, вовсе не ради его эгоистичных интересов. Пусть бы ей было тридцать, пусть бы они никогда не встретились, но эта прекрасная улыбка не превратилась бы в могильную гниль! Хотя, конечно, было бы так чудесно встретить ее именно такой, как на этом фото… Но — мечтать об этом так же бессмысленно, как и о ее спасении десять лет назад. Одна невозможность ничуть не реалистичнее другой…

— Джессика, — сказал он, снова нежно проводя пальцами по холодной металлической щеке. — Мне так жаль.

Даже не дожила до двадцати… Что это было? Ему хотелось верить, что несчастный случай, а не болезнь. Что все произошло мгновенно, и она не мучилась. Что даже ничего не успела понять…

Тут вдруг Малколма обожгла новая мысль: 16 сентября — да ведь это же сегодня! То есть, ровно десять лет назад… Ну и где, спрашивается, эти мама, папа, Мел и Тед с их «навечно в наших сердцах»? Почему они не пришли к ней в такой день?

Но он тут же снова устыдил себя. Конечно же, они пришли — на кладбище. Именно там поминают усопших, а не на скамейке в парке. Скамейки, все-таки, в первую очередь предназначены для того, чтобы на них сидели гуляющие. И класть сюда, скажем, цветы было бы глупо.

И все-таки у него было совершенно иррациональное чувство — дважды иррациональное, если вспомнить, что речь о человеке, которого больше нет — что Джессику бросили здесь одну.

Сюда, наверное, вообще редко кто приходит, несмотря на идеальный вид на озеро. Много ли в наше время найдется людей, готовых прошагать почти две мили (и потом столько же обратно), чтобы просто полюбоваться закатом? И фотографией умершей девушки…

— Я посижу с тобой, Джессика, если ты не возражаешь, — сказал Малколм. — Здесь очень красиво. Этот закат в твою честь.

Солнце медленно опускалось по безупречно-синему небу навстречу озеру, становясь из ослепительно-золотого огненно-оранжевым, затем сочно-красным, похожим уже больше не на звезду, а на диск какой-то экзотической планеты. Вот нижний край этого диска коснулся черной полоски деревьев на противоположном берегу; где-то там лежал город и университет, но отсюда никаких построек не было видно за деревьями. Зеркальная гладь озера оставалась абсолютно спокойной — даже самый легкий ветерок не морщил рябью водную поверхность. Солнечная дорожка угасла, рассыпавшись отдельными искрами, затем и последний краешек огненного диска догорел на зазубренной кромке деревьев, но озеро все еще отражало всю торжественную феерию небесных красок, плавно менявшихся как в пространстве, так и во времени от оранжево-розового к сине-фиолетовому; вода, словно фильтр «Фотошопа», делала цвета темнее, но в то же время контрастнее и насыщеннее. Наконец небо на западе стало выцветать; потянуло прохладой.

«Каким бы прекрасным ни был этот закат…»

Малколм вдруг почувствовал, что по его лицу текут слезы. Это не особенно его удивило, хотя он и не помнил, когда плакал в последний раз (из-за Кэтрин уж точно нет, тогда им владело лишь отвращение и сухая злость). Чего бы он ни отдал в эту минуту, чтобы Джессика сидела рядом и смотрела на закат вместе с ним! Но чудес не бывает. Смерть — это навсегда, что бы там ни врали своей пастве священники… Сам Малколм всегда был атеистом, как и его отец (его мать, формально не принадлежа ни к какой церкви, допускала существование «Высшего Разума», на что отец ехидно отвечал: «Ты только посмотри на этот мир — если им что и управляет, то не Высший Разум, а Высшая Глупость!») Тем не менее, Малколм вновь перевел взгляд на фотографию справа от себя. В сумерках уже трудно было различить черты — видно было лишь бледный овал лица и обрамлявшие его волосы.

— Пока, Джессика, — сказал он и постарался улыбнуться. — Я приду завтра, обещаю.

Он поднялся и пошел назад к асфальтовой аллее, вдоль которой уже горели фонари — впрочем, неяркие и нечастые, способные скорее служить маяками во тьме, чем вовсе разогнать таковую. Малколм шагал по совершенно пустому парку, и жгучая грусть, от которой наворачивались слезы, постепенно превращалась в светлую печаль. «Наверное, глупо переживать из-за умершей девушки, которую я никогда не знал, — все же сказал он себе. — Рик бы, небось, обхохотался, — и тут же Малколм почувствовал, как его зубы сжались от злости, словно он уже услышал эту предполагаемую насмешку. — Но уж наверное не глупее, чем переживать из-за вымышленных персонажей фильмов и книг, как миллионы людей на свете.

Джессика, по крайней мере, настоящая…» Куда более настоящая, чем все эти «классные девчонки», подумал он несколько мгновений спустя. Тупые крашеные куклы, которым нужно только одно… Тут же, впрочем, его кольнула нехорошая мысль — а действительно ли Джессика была такой, как ему представлялось?

Все-таки эпитафии — не самый объективный источник информации… Но он тут же отмел это подозрение, вспомнив ее фото. Слова, написанные скорбящими родственниками, могут лгать.

Это лицо — нет.

«Мама, папа, Мел, Тед», — вспомнилось ему. Ну Мел — очевидно, сестра, Мелони, скорее всего, а вот кто такой Тед? Брат, тут же уверенно ответил себе Малколм. Если бы это был бойфренд (слово-то какое мерзкое! и лживое! вовсе не друга оно обозначает!), он бы не удостоился такой чести — места в одной строке с ближайшими родственниками. Хотя, если он был официальным женихом… не так уж мало девушек в 20 лет уже выходит замуж…

Нет, решительно оборвал себя Малколм. Не было у Джессики никого… подобного. Она была не такая. Она была чистая. Была и осталась.

Как Малколм ни хотел оказаться в своей комнате как можно позже, на подходе к кампусу он невольно ускорил шаг — на улице было уже холодно и неуютно. Первый признак надвигающейся осени…

Рик валялся на кровати прямо в кроссовках (еще одна манера, чрезвычайно раздражавшая Малколма), и тыкался в экран своего «айфона».

— А, привет, Малк. Есть хочешь?

— Малколм, — тихо, но твердо ответил Малколм. — Я уже говорил, я не люблю, когда сокращают мое имя.

— Ладно-ладно, ваше лордство сэр Малколм. Так как насчет пожрать? Я как чувствовал, что ты сейчас придешь, и заказал большую пиццу нам на двоих.

Малком почувствовал, что и в самом деле проголодался после долгой пешей прогулки — хотя до этого его мысли совершенно не касались еды.

— С чем? — осторожно уточнил он.

— Четыре сыра. Я помню, что ты не ешь мясо.

«Надо же, хоть что-то он помнит», — подумал Малколм, а вслух спросил: — Ну и сколько стоит?

— Ну, пополам, с тебя восемь баксов.

— В «Dollar Tree»^[2] можно купить пиццу за доллар, — холодно проинформировал его Малколм. — Маленькую, конечно. Но если две, будет как две трети твоей большой.

— Да что там за пицца, так, тонкий сухой лепесток, — пренебрежительно махнул рукой Рик. — К тому же там замороженная, а здесь уже готовая. Тебе чего, восьми баксов жалко?

— У меня нет лишних денег. И я не просил что-то покупать за меня.

— Ой, ну ладно. Забудь про эти восемь баксов, считай, я угощаю. Мне одному все равно столько не съесть.

— Положи в холодильник, завтра разогреешь.

— Уффф, — выдохнул Рик. — Малк…олм, на твоей планете все такие?