Сирруш (СИ) - Марков Павел Сергеевич - Страница 14

Впереди показалась просека — небольшая круглая полянка, усеянная пнями, сломанными ветками, щепками и облетевшими желтыми листьями. Однако, когда лесорубы вышли к ее краю, то к своему животному ужасу обнаружили, что теперь просека усеяна не только продуктами ремесла дровосеков.

Кунал, шедший впереди и первым вступивший на полянку, ощутил, как вся кровь до последней капли отхлынула от лица.

Территория просеки была полностью устлана окровавленными трупами дровосеков. У многих из них отсутствовали конечности. Отрубленные руки, ноги и пальцы валялись вперемешку с телами, представляя собой леденящий душу багрово-розовый ковер из крови и плоти, покрывающий всю поляну целиком. Бронзовые топоры, обагренные свежими бурыми пятнами, торчали из трупов убитых, словно иглы ощетинившегося дикобраза. Они торчали из спин с перерубленными позвоночниками. Из вспоротых животов, через которые наружу вывалились длинные, словно лианы, розовые кишки. Повсюду валялись пальцы и руки. Некоторые из них продолжали конвульсивно подрагивать, а культи зловеще сверкали обнажившимися костями.

Кунал стоял, не в силах вымолвить и слова, ощущая, как душа уходит в пятки.

Абхай выглянул из-за его плеча и побелел, как дорожная известь. В следующее мгновение гороховая каша, часть которой он съел на завтрак, настойчиво попросилась наружу. Едва не выронив топор, прижимая руки к скованному спазмами животу, Абхай согнулся в три погибели и исторг из себя все, что употреблял в пищу за утро.

Кунал же продолжал смотреть на полянку, пребывая в состоянии полного и абсолютного шока. Только спустя минуту созерцания страшной картины, его взор заметил еще одну деталь, до сих пор скрывавшуюся за пеленой ужаса, накрывшей глаза.

Прямо посреди просеки на пеньке сидел Мадхан. Его волосы слиплись от крови в дикую прическу. Лицо, сплошняком покрытое багровыми разводами, уткнулось носом в колени, на которых покоился окровавленный топор. Дрожащие руки сжимали рукоятку, а губы беззвучно шевелились, произнося слова, смысл которых Кунал не мог разобрать. Набрав в грудь столько воздуха, сколько смог, Кунал обратился к Мадхану.

При этом его голос прозвучал тоньше, чем у маленькой девочки:

— Мадхан?

Тот поднял голову, и Кунал сделал невольный шаг назад, чуть было не уронив Абхая, вытирающего губы от рвоты. Глаза Мадхана закатились так, что виднелись лишь одни белки, ярко сверкающие на фоне заляпанного кровью лица. Словно два куриных яйца на темном столе. Кунал почувствовал, что еще немного, и его рассудок не выдержит подобного испытания. Разум вот-вот готов дать роковую трещину.

Руки Мадхана крепко сжали рукоятку топора. Дрожь в пальцах внезапно исчезла. Рот перекосила жуткая гримаса, обнажая белые зубы.

Медленно, будто лунатик, он поднялся с пенька.

Кунал смотрел в эти белые невидящие глаза и чувствовал, как ноги наливаются свинцом. Как ладонь, сжимающая топор, начинает трястись и покрывается потом. Как сердце заходится в бешеном ритме.

Мадхан, молча, стоял, слепо пялясь в его сторону. Грудь окровавленного лесоруба высоко вздымалась. Так прошло несколько мгновений.

А затем он завопил. Его истошный крик заставил душу уйти в пятки.

— Еще один! Еще один!!!

Размахивая топором над головой. Разбрызгивая кровавые капли, Мадхан бросился в их сторону.

[1] Лангуры — род обезьян из семейства Мартышковые. Название «лангур» происходит от слова «lungoor», означающего на языке хинди «длиннохвостый». Отличаются хитрым и пакостным характером.

Долина реки Сарасвати представляла собой обширную равнину, усеянную тут и там многочисленными деревушками. Жители этих поселений каждый день трудились на целой сети каналов, питающих поля, на которых выращивались всевозможные культуры — пшеница, ячмень, хлопок, бобовые растения и другие. Собранный урожай питал не только здешние деревни. Его отправляли крупными партиями в столичные города — Хараппу и Мохенджо-Даро. Каналы, обеспечивающие водой посевные площади, брали свое начало из вод могучей реки Сарасвати, которая, хоть и уступала размерами своему брату Синдху, но, тем не менее, обладала достаточным объемом водных ресурсов, дабы обеспечивать долину нужным количеством воды.

Последний раз Шанкар был в этих краях около трех лет назад после очередной охоты на диких зубров. Общая картина долины, ее дивные естественные красоты, вкупе с плодами трудов человеческих, произвели на него тогда неизгладимое впечатление. Охотник считал эту часть света одной из самых приятных и уютных уголков на земле. Полупустые грунтовые дороги, соединяющие одно поселение с другим, проходят меж широких полей, на которых поспевают золотистые злаки, колосящиеся на свежем ветру. Засевные площади плавно сменяются лугами для выпаса домашнего скота. Периодически встречаются местные жители, всегда приветливые и улыбающиеся, готовые принять путника в собственном доме и подсказать дорогу. Ближе к деревням людей на полях становится больше, жизнь не перестает течь ни на миг, подобно реке Сарасвати, наполняя регион своей силой. Таким запомнился этот край Шанкару.

Восседая на своем белоснежном коне, он покинул территорию джунглей, окружавших долину полумесяцем с запада и севера, и вступил на грунтовую дорогу, ведущую к одной из первых деревень. Цокот копыт о грунт гулко отдавался в полуденной тишине. Солнце, находившееся в самом зените, нещадно палило. В какой-то момент охотник начал жалеть, что покинул прохладную тень джунглей. Теперь он мечтал поскорее оказаться в деревне. Под спасительной соломенной крышей, и с кружкой пива в руке. Шанкар с трудом подавлял желание пришпорить лошадь и преодолеть оставшееся расстояние галопом. Однако кобыла скакала без отдыха с раннего утра. Она тоже изнывала от палящего зноя. Из ее пасти вырывался тяжелый храп. Поэтому он не стал рисковать и решил поберечь животное.

Вытерев тыльной стороной ладони пот со лба, Шанкар заметил, что луга, окружавшие дорогу с обеих сторон, выглядят далеко не так привлекательно, как они запомнились ему в последний раз. Трава сильно поредела и потеряла в высоте. Она утратила былую зелень, отдаваясь болезненной желтизной. Охотник прищурил глаза и озадаченно нахмурил брови. Почва изрядно выветрилась и просохла, покрывшись сеткой из многочисленных трещин. Если бы не растительный покров, она бы походила на каменистую пустыню. Шанкар почувствовал, как семена тревоги, посеянные несколько дней назад, дали всходы и теперь стремительно ползут вверх, словно молодые деревца, тянущие стебли к солнцу.

Продолжая двигаться по грунтовой дороге и взбивая копытами пыль, он заметил впереди высокий сал, раскинувшийся у кромки тракта. В тени его листьев лежал местный пастух в дырявой и грязной рубахе, выцветшей от долгого пребывания на солнце. Напротив через дорогу паслось небольшое стадо овец, щипавшее скромную траву. Подъехав немного ближе, Шанкар подметил, что пастух внешне напоминает своих подопечных. Кудрявые волосы песочного цвета. Приплюснутый нос и близко посаженные черные глаза. Широкий рот с полными губами, массивными челюстями и таким же массивным подбородком. Приблизившись почти вплотную, охотник увидел, что пастух держит между губами тростинку и перекатывает ее из одного уголка рта в другой. В глазах застыло выражение глубокой скуки.

Однако, завидев Шанкара, его взор слегка просветлел.

— Подходи, добрый путник, — приветливо помахал он рукой, — передохни от жары под сенью этого прекрасного сала, — он поднял взгляд вверх к кромке дерева, — ветерок так приятно играет его листьями. Звук их шелеста ласкает слух. Успокаивает и убаюкивает. Не правда ли?

— Что верно, то верно, — согласился охотник, спешиваясь и привязывая лошадь к салу.

— Вы издалека?

— Мохенджо-Даро, — Шанкар отстегнул флягу с водой от седла и, не без удовольствия, сел рядом с пастухом.

— Далековато, — присвистнул тот, — просто путешествуете или по делу?