Нелегал.Том I (СИ) - Корнев Павел Николаевич - Страница 75

Лёгкие начали гореть огнём, я протиснулся к окну и поднял раму, высунул голову наружу, с невероятным облегчением отдышался.

Выгорело! Ха! А ведь и вправду выгорело!

Всё как по маслу прошло, почти без осложнений!

Лёгким воздействием я усилил циркуляцию воздуха и очистил купе от усыпляющего газа, затем проверил пульс у оператора-конвоира и вколол антидот коменданту распределительного центра, который теперь не был ни лощёным, ни самодовольным, а выглядел весьма помятым и даже слегка побитым.

Впрочем, жалко мне этого старорежимного упыря отнюдь не было. От себя бы ещё добавил, если б не приказ. Вместо этого рассыпал стеклянное крошево раздавленной ампулы, выждал немного и отвесил коменданту пару хлёстких пощёчин.

Давай! Просыпайся!

Тот заворочался, и я принялся обыскивать оперативников, избавляя их от бумажников и табельного оружия, которое не преминул разрядить. При этом Волынского из поля зрения не упускал и наставил на него револьвер сразу же, как только тот уселся на полу.

— Ты кто? — просипел комендант распределительного центра.

Вместо ответа я кинул ему конверт.

Выдержке Волынского оставалось лишь позавидовать. Разомкнутые наручники с лязгом соскользнули с его припухших и ссаженных запястий, он молча надорвал клапан, вынул, открыл и закрыл паспорт, сунул его в карман, туда же убрал деньги. Немногим дольше читал послание от Городца, затем опёрся на сидение и поднялся на ноги.

— Дальше что?

Я указал глушителем на окно. Комендант хрипло хохотнул, спросил:

— Возьму?

Вопрос относился к бумажникам и оружию конвоиров, я кивнул, прижал руку с револьвером к боку и сдвинулся в сторону. На деле куда больше оружия полагался на сверхспособности, но как раз этого показывать и не стоило.

И вновь Волынский не стал ни суетиться, ни мешкать. Избавил бумажники от денег, рассовал по карманам все три пистолета и придвинулся к окну.

— Моё почтение, — сказал он и вывалился наружу.

Всё! Теперь избавиться от револьвера, баллончика и маски — и дело сделано!

Только бы не проколоться на какой-нибудь мелочи. Только бы ни на чём не проколоться…

День оператора сверхэнергии удался. Не обошлось без массовых шествий и митингов с транспарантами, концертов и выступлений, а ночные гуляния предварял невероятный по красоте фейерверк. Непосредственное отношение к празднику имела добрая половина горожан, поэтому для охраны общественного порядка на улицы вывели всех, кого только можно, в том числе усилили милицейские патрули представителями студенческой дружины. Ну и я с ними до самого утра по окрестностям института расхаживал в качестве делегата от студсовета.

А всё почему? Верно: кто везёт, на том и едут.

Уж лучше бы вчера в учебный лагерь забросили как обычно на выходных! Пользы не в пример больше получилось бы. Но — нет, у Герасима случились какие-то неотложные дела, вылет перенесли на вторник-среду.

И после дежурства тоже отоспаться не получилось — как-никак первое июля наступило. Понедельник в принципе день тяжёлый, а сегодня ко всему прочему ещё и предвыборная компания в совреспред официально стартовала. И в наблюдательный совет особой научной территории — тоже, а это было чревато конфликтами наиболее активных представителей студенческого сообщества с такими же пассионариями, только разделяющими иные убеждения. Да и аспиранты с преподавателями — живые люди; многие из них всерьёз вознамерились оставить научную стезю и заняться политикой, эмоции через край так и били. Мало ведь было просто захотеть — требовалось собрать инициативную группу, подготовить программу и добиться согласования своей кандидатуры научным советом. По умолчанию избирательный ценз проходила лишь профессура.

А тут ещё дебаты!

Свободное волеизъявление и открытая политическая агитация были для института в новинку, зрителей на диспут собралось как болельщиков на финал футбольного первенства. Буквально. Без всякого преувеличения. Дебаты проводились на стадионе, и на трибунах оказалось яблоку некуда упасть. Тут и там мелькали флаги Февральского союза молодёжи, красные полотнища пролетарских союзов и знамёна с символикой соцпартии, стяги не столь массовых движений, транспаранты студенческих клубов и кружков, а за импровизированной сценой вывесили огромный плакат, на котором запечатлели портреты Баюна, Черника и Рогача; ниже шла надпись «Кормчие республики».

Все кричат, орут, визжат, хлопают, стучат ногами, бьют в барабаны и дудят — у людей праздник, а я прикорнул самое большее три часа, и голова от этой какофонии моментально опухла, сама уже стала как барабан. Ладно хоть ещё представителям студсовета и прочим общественным деятелям были зарезервированы места на одном секторе с преподавательским составом института, ответственными сотрудниками деканатов и ректората, а то бы пришлось звуковым экраном отгораживаться.

Я к Стройновичу и прочим старшим товарищам присоединяться не стал, поскольку был на них откровенно зол, вместо этого сел рядом с Рашидом Рашидовичем.

— Не помешаю?

Тот лишь головой покачал.

— Как Валентина? — поинтересовался я.

Реабилитолог скривился.

— Лучше даже не начинай!

Я и не стал. Последнее время Рашид Рашидович пребывал в неизменно дурном расположении духа, и раз он без малого месяц терпел Валю у себя в интернах, то едва ли дела у блондинки обстояли совсем уж скверно. А даже если именно так они и обстояли, я слово сдержал, остальное не мои заботы.

С небольшим отставанием от графика началась официальная часть, первым трибуну занял проректор по развитию, а после его вступительного слова эстафетную палочку подхватил проректор по воспитательной работе. И пошло-поехало! Обратились к присутствующим второй секретарь горкома соцпартии, председатель студсовета, непонятный тип из наблюдательного совета и глава бюро институтской организации Февральского союза молодёжи, а ещё — весьма симпатичная, но чрезмерно говорливая барышня от скаутского движения и так далее и тому подобное.

Все они как один говорили правильные вещи, но раз за разом повторялись, что делало их выступления попросту лишёнными всякого смысла. Ёлки-палки! Да тут не было никого, кто бы ещё не слышал о непростой ситуации на наших западных рубежах и вынужденном характере мирного договора со Срединским воеводством, всеобщей поддержке присоединения к республике левобережных регионов Окреста и восстановлении исторической справедливости, народном единстве и прогрессе в обустройстве политической жизни, необходимости сохранять бдительность и решительно бороться с пятой колонной. Ещё неизменно упоминались главенствующая роль партии и заслуги главы совреспреда Баюна, комиссара внутренних дел Черника и маршала Рогача.

Впрочем, не могу сказать, будто эти речи оставили меня совсем уж равнодушным. Если уж на то пошло, от заявлений о единстве в движении к поставленным партией целям, прямо скажем, откровенно коробило. Это широкой публике о межведомственных трениях ничего не известно, меня-то в бюрократических жерновах едва не перемололо!

И ведь не по собственной дурости в чужие интриги вляпался, с этим кураторы подсобили, а теперь что один, что другой упорно делают вид, будто ничего и не было вовсе.

А оно — было! И если вскроется…

Впрочем, нет. Не вскроется.

Волынский будто в воду канул, да и не наделал его побег никакого шума — ни в газетах о нём не писали, ни по ориентировкам не проходил. А мой тогдашний визит в Зимске и вовсе ограничился формальным уточнением деталей убийства Вдовца и подрыва служебного автомобиля республиканского идеологического комиссариата. И трёх часов в общей сложности в здании РКВД не пробыл, причём большую часть этого времени дожидался, пока машинистка перепечатает протокол. И всё бы ничего, но окончательно расслабиться не позволяло время от времени возникавшее ощущение слежки.

А ну как и в самом деле в разработку взяли?

Но — отвлёкся. Наконец-то начался диспут, и жребий открыть его выпал Максиму Львовичу Ломовому. А тот мало того, что в силу работы на Кордоне никому из студентов знаком не был, так ещё и выбрал изначально неверный посыл. Тут всем битый час о достижениях республики вещали, буквально через тернии к звёздам, а он перво-наперво ляпнул о необходимости скорейшего внедрения разработок Общества изучения сверхэнергии.