Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ) - Иконникова Ольга - Страница 13

– Вы, ваше сиятельство, на сестрицу не серчайте. Я-то не хуже управлюсь, – деловито заявляет она.

Я усаживаюсь в кресло, и девочка достает из моей прически шпильки и ленты. Ее движения не так ловки, как у Вари, и пару раз я едва не вскрикиваю, когда она излишне усердно тянет мои локоны. Но я вижу, что она старается изо всех сил.

Мы с ней уже почти друзья. Конечно, она, в отличие от меня, считает, что между нами – пропасть, и никогда не забывает об этом. Но уже, кажется, не боится меня и иногда даже позволяет себе вот как сейчас запросто со мной поболтать.

На Рождество я подарила ей настоящую куклу – с фарфоровой головкой, с длинными волосами, в роскошном платье. Она долго не верила, что игрушка теперь ее, и прежде, чем взять ее в руки, тщательно вымыла их.

Лукерья Ильинична говорит, что Стеша посадила куклу на подоконник в комнатушке, которую они с сестрой и еще одной девушкой занимают во флигеле, и никому не разрешает ее трогать.

– А что же Варя-то, всё плачет? – спрашиваю я, уже переодевшись в ночную рубашку.

Девочка кивает:

– Ага! Она же, ваше сиятельство, думала, что суженым-то ее Вадим Кузнецов станет – его дом-то вона где, в самом конце деревни. А зеркальце-то ей другого показало!

В голосе Стешки совсем не слышно сожаления, и я удивляюсь:

– И что же, тебе ее не жаль?

Сама я в такие гадания не верю, но понимаю, что убеждать в этом здешних девушек – занятие бесполезное.

Девочка укутывает меня пуховым одеялом и совсем по-взрослому говорит:

– А что тут поделаешь? У нас, девок, воля не своя. Ежели тятенька за кого отдать надумает, так нас не спросит. Вы только, ваше сиятельство, Варю Пригодину не продавайте!

Я – тоже важно – киваю.

А уже на пороге Стешка оборачивается, и губы ее растягиваются в улыбке:

– А за Вадима, ваше сиятельство, я сама замуж выйду. Вот только маленько подрасту.

16. Кое-что о бухгалтерии

Я всё еще не теряю надежды вернуться домой и не расстаюсь с подаренным Паулуччи колье. Стараюсь носить платья с глухим воротом, если же надеваю что-то открытое, колье снимаю и кладу в карман. Хотя, может, дело вовсе и не в колье и даже не в Паулуччи. Кто теперь скажет?

Но я уже почти привыкла и к новой реальности. К наличию слуг. К отсутствию необходимости ходить на работу. К помпезным отношениям между даже очень хорошо знакомыми друг с другом людьми.

И раз уж я оказалась здесь, я решаю сделать хоть что-то хорошее для тех, с кем так неожиданно сблизило меня это путешествие в прошлое. Еще со школьных уроков я знаю, как нелегко жилось крестьянам при крепостном праве, а теперь я убеждаюсь, что это именно так.

И раз уж у нас в Даниловке живет настоящий доктор, я решаю устроить в поместье что-то вроде фельдшерского пункта. В имении несколько сотен душ, много детей и стариков, которые часто болеют.

Идея эта находит горячий отклик у самого Назарова, но неожиданно наталкивается на сопротивление управляющего Сухарева.

– Пустое это дело, ваше сиятельство, – уверяет он меня. – Никчемная трата средств. Старый граф когда-то тоже думал об этом, но отказался от этой затеи. А уж при Сергее Аркадьевиче расходы и вовсе пришлось насколько можно сократить.

Насколько я понимаю, старый граф относился к своим крепостным весьма по-доброму – установил для них всего два отработочных дня в неделю, поддерживал в голодные годы, разрешал доктору Назарову оказывать им медицинскую помощь. Но эти благие начинания не получили продолжения, когда владельцем Даниловки стал его племянник – тот сразу же добавил к двум отработочным дням еще один, а заниматься благотворительностью вовсе не посчитал нужным.

Но, как ни странно, такие перемены отнюдь не привели к процветанию поместья.

– Не понимаю, почему? – недоумеваю я.

Захар Егорович переминается с ноги на ногу:

– Да ведь известно, ваше сиятельство, почему – Сергей Аркадьевич шибко азартным человеком был. Весь доход от имения на уплату его карточных долгов шел. Простите за такое нелестное для его сиятельства напоминание.

Я киваю. Про его азарт я уже слышала.

– То есть, имение приносило хороший доход? – уточняю я. – И только расточительство его сиятельства приводило к убыткам?

Сухарев отвечает не сразу:

– Да не сказать, чтобы хороший, Анна Николаевна. Неурожаи были.

Но старого воробья на мякине не проведешь. А в сельском хозяйстве я – человек опытный. Зря, что ли, была директором акционерного общества «Даниловское молоко»?

– Что? – хмурюсь я. – Несколько лет подряд? А принесите-ка вы, Захар Егорович, учетные книги. Вместе и поглядим.

Он машет руками:

– Да к чему вам, Анна Николаевна, такими хлопотами себя утруждать? Ваш покойный супруг этим вовсе никогда не занимался. Да и старый граф во всем на меня полагался. А уж я ради его интересов и дневал, и ночевал на полях.

Но я не даю себя уговорить:

– Охотно верю, Захар Егорович. И всё-таки принесите.

Он вздыхает и выходит из комнаты, опустив голову. А на пороге еще оборачивается – будто проверить хочет, не передумала ли я.

Возвращается он через полчаса с толстенным гроссбухом в кожаном переплете. Я неплохо разбираюсь в современной бухгалтерии, но боюсь, что полторы сотни лет назад она была совсем другой. Не уверена, что хоть что-то пойму в записях управляющего.

Но я мысленно подбадриваю себя – ничего, если не пойму, то он сам и объяснит. Не думаю, что настоящая барыня разобралась бы с этим лучше.

Я листаю страницы с записями за тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год. Потом перехожу к пятьдесят седьмому и пятьдесят шестому. Почерк у Сухарева крупный, но неровный, и строчки будто заскакивают друг на друга. Цифр в книге много, и, наверно, полностью они понятны только самому управляющему.

– Вот, извольте убедиться, – говорит он, – всё в полном ажуре. Копеечка к копеечке. За прошлый год было продано четыре с половиной тыщи кулей муки и тыща восемьсот четвертей овса – больше чем на восемнадцать с половиной тыщ рублей.

Сумма эта ни о чем мне не говорит. Много это или мало, я не понимаю. Но на всякий случай спрашиваю:

– Это больше, чем годом ранее?

Сухарев чешет затылок:

– Меньше, ваше сиятельство. Мы прежде муку в московские магазины поставляли, но когда Сергею Аркадьевичу крупная сумма денег понадобилась, часть лошадей пришлось продать, и товар возить на большие расстояния стало не на чем.

Это похоже на правду. Не думаю, что он стал бы врать в том, что легко проверить.

– Мы что же, только муку и овес продаем? – интересуюсь я.

– Никак нет, ваше сиятельство! – рапортует Сухарев. – Еще масло. При старом-то графе еще и сыроваренный заводик был, но он ремонту требовал, а ваш покойный супруг денег на это дело не дал.

Мысленно делаю пометку – разобраться с заводиком. Может, стоит его восстановить?

– А каковы же расходы поместья?

Сухарев вздыхает и переходит к другой части записей.

– Почти четверть дохода идет в уездное общество взаимного кредита – Сергей Аркадьевич брал там большие суммы. В том числе и недавно – чтобы подготовиться к свадьбе.

Интересно, насколько состоятельна настоящая Анна Николаевна? Судя по всему, именно за счет ее капиталов граф надеялся поправить свое положение. Но об этом Сухарев рассказать мне точно не сможет.

– Ладно, – киваю я. – Что еще?

– Содержание усадьбы тоже немалых средств требует, – тыкает в четырехзначную цифру управляющий. – Дом уже не новый, а одних только комнат тут больше двадцати. Да и челяди дворовой почти тридцать человек. А перед вашим приездом его сиятельство велел и мебель, и гардины обновить. Упряжку с лошадьми новую купили. Опять же во флигеле, где доктор живет, ремонт делали.

– Хорошо-хорошо, – останавливаю я его. Этак он дойдет и до мелких расходов. – А давно ли вы, Захар Егорович, управляющим служите?

Он беззвучно шевелит губами, считает в уме.

– Да уж почти десять лет, ваше сиятельство.