Все, что шевелится - Федотов Сергей - Страница 1

• 1/91
• Следующая

В начале были пламя и пустота, а времени не было. Его и сейчас немного, а тогда и вовсе не имелось, как нет ничего в пустоте. В огне тоже ничего нет, но по-другому. Порой кажется: что-то такое всё-таки есть. Но покуда и самого времени не было, никто так и не собрался покопаться как следует: что же имеется в пламени? Зато смело высказался: в огне, мол, брода нет.

Брода! Нет там ни брода, ни бутерброда!

Итак, были пламя и пустота. И прошло много времени (которого нет), прежде чем оторвался язык пламени (в котором ничего нет) и повис в пустоте (в которой раньше и крошечного огонька не имелось). У огня были хотя бы свет и тепло, а с пустоты чего взять? Разве что космический холод.

Нет, всё было не так!

По новейшим данным (мужики после второй кружки пива рассказали), в начале была одна пустота. Как та же кружка – пустая, пока не наполнишь. Полной ей, правда, недолго быть, но всё-таки…

Была, значит, пустота. Пустая, но не порожняя. Безвременно разделилась она на тьму и холод. И расскользились две ипостаси пустоты в разные стороны. Так родилось Пространство. Затем тьма и холод бросились навстречу, желая слиться в объятиях, будто давно не виделись. В результате так сильно врезались, что посыпались искры, и родилось Пламя. И стало видно, что пламя состоит из света и тепла. Оглядели они тьму и холод, зрелище им не понравилось. Рождённые от удара других методов не знали, поэтому свет ухватил свою тёмную противоположность за волосы (роскошные чёрные космы) и принялся таскать по открывшемуся взору пространству. Лютый холод вцепился в умеренное тепло, желая оторвать градусов сто-двести. Кабы не инстинкт самосохранения, небесный квартет тут же и уничтожил бы дружка дружку.

От такой мысли тепло похолодело и запросило перемирия. Свет проморгался, отпустил космы и протянул руку холоду. Того бросило в жар от светлого дружеского пожатия. Тьма покраснела, чуток подумала (на долгие размышления времени всё ещё не было) и закрепила мир тёплыми похлопываниями. Закружились они в пространстве, сливаясь в космическом экстазе.

Из хоровода родилась Информация: есть свет и тьма, холод и тепло. Информация познала себя и назвалась Заян. Заян не было ни мужчиной ни женщиной, ни злом ни добром. Не различая понятий, решило Заян отделить свет от тьмы, а тепло от холода. И исчезло, разделившись на пустоту и пламя. Те вновь вступили в битву, почти самоуничтожились, но за миг до аннигиляции решили, что худой мир лучше доброй ссоры. Образовали хоровод, из которого родилась Информация, назвалась Заян и вновь решила заняться разделением. Но на сей раз делила по-другому: свет отрывала от тепла, а тьму от холода.

Тепло от света отдиралось плохо, искрило. Из тёплого света получилось Солнце. Из света без тепла – Месяц. Из искр родились звёзды, а тепло без света вроде бы ни на что и не годилось.

Ещё хуже отделялся холод от тьмы. Цеплялись так, будто корнями проросли. Кое-как Заян сумела выдрать кусок тьмы без холода. Из холодной тьмы получилась Вселенная, а тьму без холода пришлось мешать с теплом без света. Что это такое было – непонятно, поэтому Заян обозвала получившийся бесформенный ком Хаосом. Состоял он из грязи: земли, воды и воздуха.

Оглядела Заян свои творения и осталась довольной деяниями своими. Потому назвала себя Дзая-чи, чтобы стать небесным волеизлиянием; что хочу, то и ворочу. Жаль только, повелевать некем было. А хотелось. Тогда Дзаячи решила волевым усилием породить Эхе-бурхан, мать-богиню, прародительницу богов и людей. Но матери нужен отец, потому Дзаячи провозгласила себя мужчиной – создателем Всего.

Став мужчиной, Дзаячи не мог сообразить: как же теперь родить будущую мамашу? Сколько ни чесал в затылке, ни рылся по карманам, которые сотворил на себе в надежде чего-нибудь отыскать, чтобы родить будущую мамашу по-нормальному, не нашёл ничего подходящего. Пришлось Эхе лепить из хаоса и огня. Скатал Дзаячи три горячих кома грязи. Самый маленький шарик водрузил на средний, а внизу поместил самый крупный. Получилось нечто вроде снежной бабы, только без морковки.

Так грязная баба Эхе-бурхан осталась с носом: не то он есть, не то нет. Глаза ей Дзаячи проколупал пальцами, уши слепил из грязи. Про руки не подумал. И про ноги. Да и куда ей, собственно, ходить? Но не было и самого главного органа – детородного.

«Как же, интересно, родит она богов и людей?» – задумался Дзаячи. Величайшее противоречие мира привело его в такое неистовство, что создатель всего не удержался да и пнул грязную бабу как бы между ног. Образовалась вмятина, сами понимаете…

Из дыры Эхе-бурхан выпало существо, похожее на плоскую утку. Существо ткнулось носом в грязь и принесло в клюве комок её своей родительнице. Эхе-бурхан приняла грязь и машинально слепила Этуген («этот ген»), или Улген эхе («плод Эхенов»), что в переводе со всех языков означает одно и то же: мать-сыра земля. Понятно, что сырая, из грязи-то вышедшая.

Пока Эхе лепила, дочурку, утка под шумок обратилась в Улгеня («ошибка, недогляд Эхенов»). Улгень погрозил небу огромным членом, но никто на него внимания не обратил. Бабы всегда так – не обращают внимания на мужика, пока гвоздь забить не потребуется.

Улген эхе, слепленная из грязи, получилась почти квадратной и плоской, хотя и горбатой. Четырьмя углами ориентировалась она по сторонам света, но особо косилась на Запад. Дочуркой Эхе-бурхан осталась недовольна: ни кожи, ни рожи.

– Кто же с тобой, такой плоской, жить-то станет? – тоскливо спросила она, но тут кто-то её похлопал по плечу.

Сзади стоял Улгень и, скалясь по-дурацки, стучал себя кулаком в грудь: я, мол, стану! В правой руке он зажал то, чем намеревался жить с Улген, а в левой перекатывал яйца размером с Фобос и Деймос[1]: вот, дескать, мои страх и ужас!

– Ладно, живи, – согласилась мать-богиня, небрежно превратила его в лягушку и подсунула под квадратную Улген. Мать-сыра земля тут же принялась содрогаться в конвульсиях. Это Улгень насадил её на ось, пытаясь получить от вращения извращённое удовольствие.

– Алтан, Алтан, Алтан! – взвизгивала Земля. Мол, золотой ты мой.

– Кончайте, – велела Эхе-бурхан. Любовники, содрогаясь от сладострастия, исполнили приказ богини. От конвульсий и бешеного вращения земля, вода и воздух разделились. Вода стала стекаться в низины, а воздух, вырвавшись из грязной газировки, улетучиваться. Эхе-бурхан поскорей родила медный котелок и накрыла Улген, пока весь не вышел.

Котёл родился круглым, потому что квадратный рожать больно из-за острых граней. Но зато на Земле остались ненакрытыми все четыре угла. Дза-ячи посоветовал всеобщей матери поместить под колпак домашний скот: лошадей для езды, коров и баранов для еды и собак для их охраны. Он предвидел, что без зубатых сторожей будущие земляне украдут первых, вторых и третьих.

– А где я возьму скот? – спросила Эхе-бурхан. – Рожу, что ли?

– Ага, – согласился Дзаячи и подставил ладони, в которые и посыпался скот – каждой твари по паре.

Создатель всего заботливо подсунул их под котелок. Твари голодно заржали, замычали и заблеяли, и пришлось срочно рожать зелень для их прокорма. Собаки вопросительно уставились на Дзаячи: а нам-то чего жрать? Тот улыбнулся, оскаля зубы. Собаки поняли и стали питаться прочим скотом.

Всеобщей матери захотелось узнать, что творится под медным котелком без её догляда. Она пробила дырку в днище и прильнула глазом. Воздух под давлением в две атмосферы ударил в зеницу ока. Эхе-бурхан, едва не окривев, отпрянула и родила прозрачную откидную крышку. Только вот как её приладить к дыре? Пык-мык, ничего не получается.

– У тебя что, руки из задницы растут? – спросил Улгень, выбираясь из-под супруги и внимательно глядя на богиню. – Эх, да ты и вовсе как есть безрукая. Давай сюда, сам засажу.

• 1/91
• Следующая