Ирландские танцы (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 18

Перепутал вино со шнапсом? Ладно, будем считать, что я ему верю, тем более, что раз у меня все равно нет выбора, то придется поверить.

— Сергей Петрович, два прокола вы допустили. Первый — выпили, хотя прекрасно знаете, что напиваться на службе нельзя. Второй — стали приставать к женщине. Замужней, между прочем.

Про себя же подумал, что главный прокол не в том, что приставал, а в том, что делал это не очень-то аккуратно. Ну кто же клеит даму в купе плацкартного вагона? А вот пугать, что третьего прокола ему не простят, я не стану. Пугать вообще не в моих правилах. Но если Овсиенко не совсем дурак (а он не дурак!), то должен все понять правильно. А мне уже и на поезд пора.

До Берлина я добрался в изрядно издерганном состоянии. Уже начал себя накручивать — может, в здешнем торгпредстве тоже случился разлад? Масленников пустил все дела на самотек, сотрудники, бывшие с ним, разбежались, и теперь придется все начинать с нуля? Утешал себя тем, что за те три недели, или месяц, прошедший с тех пор, как я здесь побывал, совсем уж плохого не должно ничего случиться.

Но к счастью, опасения оказались излишними. И очень удачно, что я не стал заезжать на завтрак, а проехал сразу в торговое представительство, а иначе бы никого уже не застал. Кроме машинистки.

Масленников трудился как вол, а его сотрудники, в количестве трех человек — как буйволы. Даже француз, работавший, обычно «от и до», работал как все. Все паровозы уже закуплены, свезены в Гамбург, перегружены на пароходы и теперь ждут отправки. Дело за малым — нужно выдать чек на двадцать тысяч франков. Обещал ведь Масленников «вписаться» в двести тысяч, но не смог, потому что расходы оказались выше, чем он планировал.

Плохо, что не вписался. Кую я деньги, что ли? Но чек все равно пришлось выписывать, зато совершенно счастливый Юрий Васильевич побежал в банк, чтобы поменять франки на марки. Думаю, что при нынешнем курсе марки по отношению к франку, он еще и выиграет. Ладно, деньги все равно утекают.

Пять сотрудников, которых слезно просил Масленников для оперативной работы, пока не прибыли, хотя мы с Трилиссером договаривались об их немедленной отправке. Но тут уж все может быть — документы вовремя не оформили, народ застрял где-нибудь на границе, или еще что. Надо бы сразу отбить в Москву телеграмму — уточнить, что к чему, но пока этим заниматься некогда, потому что явился знакомиться человек, присланный наркоматом иностранных дел специально для создания совместной воздушной линии.

Товарищ, присланный из Москвы, был мужчиной лет сорока, с намечающейся лысиной, с небольшими усиками и бородкой. В нем угадывалось нечто такое, южное. Вроде и русский, но словно бы среди его предков были турки.

— Стомоняков Борис Спиридонович, — представился товарищ, крепко пожимая мне руку. — Содиректор будущего совместного предприятия «Дерулюфт». Все необходимые документы подписаны.

Стомоняков? И что за фамилия-то такая?

Пожав протянутую руку и, представившись в ответ, спросил:

— Вы давно здесь?

— Да уже неделю, — сообщил тот.

Оперативно сработали мои начальники. Подобрать нужного человека, оформить все документы, необходимые для заключения договора, да еще и доехать — быстро. Так и хочется сказать — ведь могут, когда захотят, но не стал. Ну, понятно, создать совместную авиалинию выгодно и нам, и немцам. Не знаю, кому более выгодно.

Оказывается, за неделю своего пребывания Стомоняков успел не только познакомиться с чиновниками из министерства, но и осмотреть самолеты фирмы «Юнкерс», предназначенные для перелетов, а еще присмотрел у одного разорившегося промышленника неплохую библиотеку технической литературы.

— Владимир Ильич попросил слегка разгрузить товарища Кустова. Дескать, слишком он много на себя взвалил, нужно чтобы ему хорошие люди помогли.

— Вот за это спасибо, — искренне поблагодарил я. — А что у вас с договором?

— Так договор составлен, теперь немцы желают получить часть денег, чтобы начать работу по созданию аэродрома, а я хочу купить пару самолетов. Договорюсь о покупке — отправлюсь в Москву, подпишу в Совнаркоме все документы, а потом нужно проконтролировать — как идет строительство наших аэродромов. Если все пройдет нормально (тьфу-тьфу), то весной можно будет открывать линию Москва — Берлин.

Весной? А почему же так поздно? А я-то рассчитывал, что авиасообщение запустим где-нибудь в ноябре — максимум в декабре. Но прикинув, понял, что все не так просто. И аэродромы построить, и инфраструктуру создать. Нужно и топливо, и машины, насосы. А еще и техники, обслуживающие самолеты, не говоря уже о пилотах. И линию правильнее бы назвать Москва — Кенигсберг, потому что от будущего Калининграда до Берлина придется добираться поездом. Но все равно — путешествие в двадцать четыре часа вместо прежних ста десяти часов (и это при самом благополучном раскладе!) — реальная экономия времени и денег.

— Сколько потребуется денег? — со вздохом поинтересовался я.

— Лично от вас, или от французского торгпредства — нисколько. Предприятие будет оплачено из иного фонда. Или вы считаете, что средства, доставшиеся от графа Игнатьева — это единственный источник доходов республики?

Скажу честно — если бы Стомоняков сейчас сказал, что мне придется заплатить миллионов десять франков, я обалдел бы меньше. На организацию авиасообщений от меня не потребовали денег? Да быть такого не может.

— Еще один важный момент. Владимир Ильич очень желал узнать — вы обидитесь или нет, если я возглавлю торговое представительство в Германии вместо вас?

Кажется, дальше обалдевать уже некуда. Если бы была возможность упасть, так и упал бы. Товарищ Ленин переживает, вместо того, чтобы отдать приказ? А я, если бы хватило дурости обижаться — утер бы сопли и приказ выполнил. Да я радехонек!

— Если вы увидите в ближайшее время Владимира Ильича, то передайте ему, что Кустов очень счастлив. А если бы он смог еще и сдать дела по и по австрийскому торгпредству, а и по французскому, был бы счастлив вдвойне.

— Нет, Австрия и Франция пока остаются с вами, — улыбнулся Стомоняков. — А вот ваших людей, которые помимо торговли занимаются еще и другими делами, я бы забрал. Сами знаете, как у нас с кадрами.

А мы уже с товарищем обмениваемся репликами, которые, как бы даже и секретные. Но он мне конкретно ничего не сказал, так что и я ему отвечу в том же духе.

— Это я знаю. Чисто формально — они так и так являются сотрудниками наркомата индел, но реально — вы понимаете…

— И это я понимаю. Я, накануне отъезда разговаривал с вашим непосредственным начальником.

Все чудесатее и чудесатее. Кажется, я уже успел изучить наши руководящие кадры. Но почему не знаю товарища Стомонякова? А он, судя по всему, давно знаком с Лениным. Да и поговорить с Дзержинским с глазу на глаз удается далеко не каждому. Возможно, что из плеяды старых большевиков, на время отходивших от дел, а теперь вернувшийся в строй. Такое бывало. Вон, тот же Красин.

И образование у товарища имеется. Техническое, скорее всего. Вон, я бы не рискнул сам осматривать самолеты или подбирать библиотеки с технической литературой. Южная кровь, странная фамилия, имеется легкий акцент. Но славянин. Так. Есть кое-какие соображения.

— Вы точно не желаете возглавить торгпредство в Париже?

— Точно, — покачал головой Борис Спиридонович.

Вот те раз. Облом-с. А я-то решил, что он болгарин. А болгары, если отрицают что-то, то кивают головой. Может, он серб или хорват? Можно бы спросить прямо в лоб, но неудобно.

— Кстати, к вам должны прибыть еще человек пять, — сообщил я. — Загружайте их своей работой, но по возможности оказывайте помощь. Потом прибудут и другие люди.

— Что может конкретно интересовать вас в этой стране? — деловито поинтересовался Стомоняков. — Я почему спрашиваю — у меня здесь имеются связи среди предпринимателей. Не самых крупных, конечно, но все-таки. Правда, во время войны кое-кого выбило, но кое-кто и остался, кто-то даже поднялся. Еще могу помочь с переводами статей из газет. Турецкий, болгарский. Немецкий и русский — это само-собой.