Ирландские танцы (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 1

Париж встретил меня прохладой, запахами цветов, а еще пронзительным ревом супруги. Впрочем, слезы любимой женщины были позже, когда я явился в дом своего тестя.

Вместо того, чтобы сразу мчаться в торговое представительство Советской России, я отправился в особняк графа Комаровского, отдать подарки любимой жене и узнать — как она там? С торпредством за пару часов (ладно, за сутки) ничего не случится, а вот супруга и будущий ребенок… В общем, вы поняли.

К моему удивлению, на вокзале не нашлось такси, хотя, обычно, к приходящим поездам выстраивается целая очередь, поэтому пришлось добираться общественным транспортом, потом на метро, а уже потом топать пешком, волоча тяжелые чемоданы.

Оказывается — к хорошему быстро привыкаешь. Скажите, разве пару лет назад я беспокоился бы о таких пустяках, как два чемодана? Донес бы, не развалился. И не то, что от станции метро, но даже от железнодорожного вокзала. А тут, видите ли, тяжело и нет таксиста, который помогает клиенту уложить багаж. Определенно, зажрался товарищ чекист.

А Наташа, которая Наталья Андреевна, ответственный работник Коминтерна и «старая большевичка», заперлась в своей комнате и не хотела ее открывать. А на мои увещевания и просьбы открыть-таки дверь, отвечала громким плачем.

— Ольга Николаевна, что случилось? — озабоченно поинтересовался я у своей тещи, стоявшей вместе со мной под дверью. Неподалеку торчала горничная. Тесть, будучи мудрым человеком, успел укрыться в собственном кабинете.

Может, пока я отсутствовал, Наталья меня разлюбила? Разлюбила, срочно оформила развод?

— Наташка себе волосы подстригла, — сообщила теща трагическим шепотом. Таким тоном актрисы, играющие роль маменек, сообщают папеньке о том, чтоединственная дочь сбежала с гусаром. Как по мне — сбежала, так и сбежала. С одним гусаром — это ерунда. Вот, если бы дочь убежала с целым полком, тогда хуже.

Я призадумался. Вообще-то, мне нравятся Наташины волосы, льющиеся по плечам, но короткая стрижка, скорее всего, ей тоже пойдет. Стоит ли так бурно реагировать из-за прически?

— Наташ, может быть, впустишь? — робко поинтересовался я. — Подумаешь, волосы подстригла. Ведь не под нуль же? Или под нуль? Так тоже, ничего страшного, я видел женщин, которые после тифа наголо стриглись. Я тебя даже с ежиком любить буду.

Из-за двери донесся очередной поток рыданий, а еще всхлипы о том, что ее никто не любит, а волосы ей нарочно сожгли.

— Я не виновата! — завопила горничная дурным голосом. — Ольга Николаевна, хоть вы скажите, что я нечаянно!

Да что за дурдом-то? Несколько дней назад я решал вопросы мирового значения, встречался с выдающимися людьми своей эпохи, а здесь какие-то крики и вопли.

С некоторым трудом, но удалось выяснить, что Наталья, получив мою телеграмму о возвращении, решила с утра пораньше сделать себе прическу, чтобы, так сказать, причепуриться, подготовиться к встрече с мужем, а так как парикмахеры еще спали, то поручила это горничной. А девушка перекалила щипцы для завивки и напрочь сожгла волосы у моей любимой. В результате — за парикмахером все-таки пришлось посылать, а тот лишь предложил сделать короткую стрижку.

Я даже и не знал, что можно сжечь волосы? Впрочем, щипцы из моего мира такого ущерба для женской красоты не наносили, а в этом мире я как-то не сталкивался с дамами, использовавшими щипцы для завивки.

Волосы подстригли, а увиденное в зеркале Наташе не понравилось и теперь она заперлась в комнате и ревет. Дескать — ее любимый Вова, как только ее увидит, то сразу разлюбит. Горничная — та вообще пришла в ужас. Она же знала, что мужа Натальи Андреевны зовут Олегом, откуда какой-то Вова взялся? Как это Вова возьмет себе в жены беременную женщину не первой молодости?

Счастье, что Дуняша горничная Ольги Николаевны. Наташка бы за такие слова ее уволила. И я тоже, если честно. Что такое тридцать три года? Это ж еще девочка.

Отправив маменьку с горничной заниматься делами — между прочем, я еще сегодня не завтракал, а вчера не ужинал, сделал попытку войти в комнату жены.

— Наташка, а я тебе шоколадку привез, — сообщил я, надеясь, что хотя бы это проймет. — Шоколад настоящий, московский, а не то, что ваша парижская дрянь.

На самом-то деле, у нее только обертка была московская, а потому что в Советской России еще не возобновился выпуск шоколада, зато обертка красочная, с изображением мальчишки со знаменем, олицетворявшим Первое мая. Кто-то из совбуров умудрился раздобыть большую партию довоенного шоколада, сделал новые революционные обертки и запустил их в продажу. И плитку я купил не в Москве даже, а на какой-то железнодорожной станции.

— Только, этот шоколад я бы не рекомендовал есть, — честно предупредил я.

Внутри комнаты раздалось некое шевеление, но на шоколад Наталья не отреагировала. И она права. Такую плитку только Блюмкину скормить, но с этим негодяем ничего не случится. Может, супруга на сушеную рыбку клюнет? Но тоже, вряд ли. Глубоко вздохнув, я сказал:

— Ладно, если ты меня не любишь, уеду обратно в Москву. Попрошу, чтобы сюда прислали нового начальника, а мне товарищ Дзержинский другую работу найдет. На Дальнем востоке скоро ЧК создадут, возьму и уеду.

Ну наконец-то! С той стороны раздались шлепки босых ног, лязгнул запор и на пороге встала моя супруга.

— Наталья Андреевна, — укоризненно сказал я, прижимая к груди любимую женщины. — Что у вас за мелкобуржуазные предрассудки? Разве старые большевики — пусть они даже не очень и старые, и не большевики, а большевички, уделяют столько внимания внешности?

— Дурак ты, товарищ Аксенов, — всхлипнула Наталья, прижимаясь ко мне изрядно располневшим в мое отсутствие животиком. — Первый раз в жизни решила сделать прическу, чтобы понравится любимому человеку и не выглядеть, как простая беременная баба, а как женщина, а тут — на тебе.

— Если муж дурак, так и жена у него тоже дура, — философски заметил я.

— Володя, прости, не знаю, что это на меня нашло, — вздохнула Наташа, постепенно превращаясь из расстроенной беременной женщины в ту самую Наталью Андреевну, которую я знал. Не знаю — кто мне больше нравился? Пожалуй, свою жену я приму в любом виде.

— Прическа, кстати, не такая и короткая, — сообщил я, делая вид, что рассматриваю свою жену. — В Москве уже такие в моду вошли.

Не стал говорить, что такую прическу я видел у сотрудниц наркоматов, а еще — у Лили Брик.

— Не обращай внимания, — пришла в себя Наташа. — У беременной женщины, понимаешь ли, бывают перепады настроения.

Я покивал. Я уже и забыл, каковой была моя супруга в той, прежней жизни во время беременности. Уже сколько лет-то прошло? Может, пока я здесь болтаюсь, у меня уже внуки появились?

Наташа вытерла слезы, потом сказала:

— Ты бы зашел внутрь, а что мы с тобой на пороге-то будем стоять?

Действительно. Чего это я, как бедный родственник стою в дверях?

Когда я вошел в комнату, сел, супруга сказала очень спокойным тоном:

— Ладно, товарищ Кустов, у меня к вам есть несколько дел. Одно сообщение, а второе поручение от Коминтерна. Или просьба. Знаю, что приказы тебе могут отдать только два человека, так что решай сам.

М-да… Это я соврал, когда говорил, что Наталья мне нравится в любом виде. Ее переход в ответственные работники мне не нравился. И уже заранее не нравилось то, что она скажет.

— Итак, английские товарищи установили, что по твою душу в Париж прибывает некто Освальд Райнер. Официально он станет просить у тебя помощи для посещения Москвы с целью наладить торговые отношения, а неофициально — хочет прощупать, что из себя представляет советский начальник торгпредства.

— Так был же один, что под фамилией вашего товарища приезжал. Кажется, Дилана или Дилона? Тот, что на самом-то деле Дринкуотер, — удивился я. — Я же тебе говорил — мой старый знакомец, который меня в белую контрразведку сдавал.