Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с опи - Визель Михаил - Страница 20
- Предыдущая
- 20/104
- Следующая
Впрочем, Носик до самого конца, когда ему напоминали про машканту, настаивал, что всё тогда говорил правильно – и если бы его все послушались, банки бы «прогнулись» и изменили условия ипотеки. Что в равной степени говорит как о носиковской прозорливости, так и о его упёртости, легендарном отсутствии в ментальной коробке передач заднего хода.
– А какие ещё истории выстрелили, кроме этой машканты? – допытывался я у Меламида.
Конкретных историй я не помню. Могу только сказать, что любой текст Антона «делал» номер.
– «Гвоздь номера»?
Да. Антон всё время делал скупы[97].
Часто бывает, что некий яркий артефакт, прославивший его создателя, появляется, на первый взгляд, случайно. Кит Ричардс уверял, что записал рифф «Satisfaction» спьяну – и потом долго искал его на магнитофонной записи среди своего храпа. Писсуар просто подвернулся Дюшану под руку, когда нужно было заполнить неожиданно образовавшуюся пустоту на выставке. Нечто подобное произошло и с первой статьёй про машканту. В интервью Шаулю Резнику в 2002 году Антон был настроен философически:
Статья про ипотечные ссуды, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, была опубликована лишь потому, что другой журналист не сдал в запланированный срок репортаж.[98] Моё скучное экономическое обозрение встало на разворот – и началась буча. Всё – воля случая.
Впрочем, случай, как известно, играет на стороне того, кто готов ему подыграть. Американка Элина, в настоящее время – топ-менеджер крупнейшей американской фармацевтической корпорации, а в описываемый период – девушка Носика, рассказала мне, что Антон применил хорошо известный всякому фрилансеру подход «плох тот журналист, который не продаст материал дважды», и к теме машканты. И опубликовал в другой русской газете под псевдонимом другой материал, в котором так же убедительно доказывал прямо противоположную точку зрения – к пущему веселью всей честной компании, не спешившей сообщать об этом начальству.
Трудно не согласиться со «старомодным» Эдуардом Кузнецовым: так же нельзя!
Почему же Антон считал, что можно?
Во-первых, вспомним ещё раз – «ржали в голос». Молодым бессемейным и бездетным богемным интеллектуалам, снимающим за гроши комнатушки в старом Иерусалиме, были совершенно чужды проблемы ипотеки: сами-то они брать её не собирались, живя совсем другими интересами.
Во-вторых, таким образом проявилась его природа трикстера.
Это красивое слово обозначает, как известно, проводника между мирами, ходящего туда-сюда и взбаламучивающего установленный порядок вещей. И ошибаются те, кто считает, что это имеет отношение только к академической науке, к средневековой литературе и фольклору. Ильф с Петровым едва ли читали учёные труды их современника Проппа, но их Остап Бендер выступает как типичный трикстер.
В отличие от вымышленного Остапа, реальный Антон был не только трикстером, но и созидателем. Судя по результатам – в первую очередь созидателем. Но трикстерское начало никогда не уходило из его жизни. С точки зрения близких, может быть – «к сожалению». До самого конца его привлекало и заводило только то, чего ещё нет, то, про что все говорят «это нельзя».
Как бы там ни было, можно сказать, что в этот момент, задолго до интернет-проектов, журналист Антон Носик уже вошёл в историю русских СМИ – мало когда сила «четвёртой власти» была продемонстрирована столь весомо, грубо, зримо.
Но уже совсем скоро колесо фортуны молодого самоуверенного гуру экономической журналистики с хрустом провернулось.
А.Б.Носик и «лихие девяностые»
1993
В отличие от идейных эмигрантов семидесятых-восьмидесятых, Носик вовсе не рассматривал свой отъезд в Израиль как прыжок на другой берег Леты. И приехал в Москву навестить маму уже в августе 1992 года. О чём и написал юмористический репортаж в свои «Вести»:
…В день моего приезда я побывал в пяти домах: у бабушки, у мамы, у соседей по дому, у друзей-художников. Пять раз я услышал: «Сними кипу, тебя за неё убьют». И пять раз поблагодарил за предупреждение. Таковы были мои встречи с российским антисемитизмом.
Что же касается голода – его я в самом деле опасался, ежевечерне наблюдая по кабелям за многокилометровыми очередями в московские продовольственные магазины, видя в репортажах пустые полки универсамов и читая в «Маариве» о постоянной краже неизвестными контейнеров с гуманитарной помощью. «Наверное, напрасно я не взял с собой консервы из Израиля, – думал я, проходя таможню. – Придётся худеть».
Но уже дома, на «Речном вокзале», отодвигая блюдце с чёрной икрой («Мне нельзя, мама, она некошерная») и намазывая крупные зёрна красной на ломоть рижского – с тмином – хлеба, в ожидании запечённой индейки из духовки, я расслабился: даст бог, с голоду не помрём.[99]
Но это был именно краткий визит интуриста. Хотя, конечно, не совсем интуриста…
…укладываясь спать в своей квартирке на «Речном вокзале» через несколько часов после прилёта в Москву, я поймал себя на крамольной мысли, что впервые за почти что 30 месяцев смогу уснуть в своей – действительно своей, не арендованной и ни у кого не одолженной – постели. Чувство престранное, но нельзя назвать его неприятным.
А вот бо́льшую часть 1993 года Носик, несмотря на декларируемое самоощущение жизни в Иерусалиме как «свой среди своих», снова провёл в Москве – уже не как турист. Почему? Не в последнюю очередь потому, что в 1992 году у него начались проблемы с налогами и банковскими кредитами. Лев Меламид описывает это так:
На самом деле он бежал отсюда. А бежал он, потому что у него было дофига долгов, в основном налоговому управлению. Это побудило его уехать из Израиля.
– А как эти долги образовались? Он же не играл в рулетку…
Не играл, но, как я говорил с самого начала, он очень талантливый человек, но тогда он был… для меня, кстати, стало большим удивлением, что Антон выбился в Москве в такие великие люди. Потому что в Израиле он был полным разъебаем. Абсолютным. Поэтому я не удивлён, что у него были долги.
Герман Зеленин с такой трактовкой про «бежал от долгов» категорически не согласен:
У него были проблемы, но если бы не звонок Медкова, он решил бы их как-то по-другому. Илья позвонил и предложил возглавить создаваемую им в Москве газету. «Сколько ты получаешь? – спросил он. – Я даю тебе в пять раз больше». Антон в два-три дня собрался и приехал в Москву.
Илья Медков, по свидетельству тогдашней спутницы Антона Элины, в самом деле приезжал в Израиль, они вчетвером (со спутницей Медкова) неделю разъезжали по достопримечательностям – и всё это время Илья «обрабатывал» друга на предмет возвращения.
Затеяв, в пику Березовскому и его «Коммерсанту», практически на кураже, издавать деловую газету, Медков положил своему другу $10.000 в месяц (буквально – принёс и положил в морозилку старого холодильника) и предоставил полный карт-бланш. Десять тысяч долларов фиксированного ежемесячного дохода в Москве в то время были не просто большими, а космическими деньгами. Я уже упоминал, что Аркадий Волож купил в Москве приличную квартиру за $3800.
Большая зарплата не просто задала определённый уровень комфорта, который Носик принял на всю жизнь. Важнее то, что она запустила 27-летнего журналиста на определённую орбиту – по которой он тоже следовал всю жизнь. Существует простое житейское правило: «при переходе на новую работу зарплата должна вырасти – иначе нет смысла переходить». Антон сразу оказался запущен в стратосферу – и всю последующую жизнь держался именно так, вне зависимости от реального положения дел.
А вот романтическая легенда о том, что Медков чуть ли не нелегально вывез Носика в Москву на собственном самолёте, – не более чем легенда. Как и то, что Антона «выкупили» у налоговой службы Израиля. Ему, вероятно, действительно помогли быстро собрать нужную сумму – но, очевидно, что с подобным «окладом» (плюс выписанные Медковым «подъёмные») он и сам мог урегулировать проблемы с долгами.
- Предыдущая
- 20/104
- Следующая
