Анна в тридевятом царстве (СИ) - Лей Лора - Страница 5

Куфштайн оказался, по сути, деревней у подножия гор и имел пристань на реке Инне: небольшой, довольно чистый, он тянулся вдоль реки и состоял из нескольких десятков каменных домов с черепичными или, если деревянные, обмазанные глиной, то с соломенными крышами. Дома стояли очень близко друг к другу. Посередине поселка располагалась торговая площадь, мощеная крупными булыжниками, с церковью наподобие готических соборов. Улица одна, тянулась вдоль реки и была обычной грунтовой.

Хенрик (он все-таки представился) потянул женщину за собой в таверну– единственную в городе, где взял номер на двоих и заказал ванну и еду через пару часов. Кстати, на церкви были башенные часы с одной стрелкой и боем.

Путешественники отправились на торг, где в одной из лавок приобрели новую одежду. Заодно немтырь , долго разговаривавший с хозяином лавки, выяснил, как и где нанять лодку для путешествия до Розенхайма.

-Да на пристани спросите, там много лодочников и купцов. На флейт попроситесь, а нет – так лодку наймите, только дороже будет. Грузовой корабль будет останавливаться реже, до нужного вам порта дойдете за пару дней при ветре. Можно и короткими отрезками на лодках, но беспокойства больше.

Хенрик прикинул количество монет и решил прислушаться к совету лавочника. Анна старалась меньше глазеть по сторонам, а потом плюнула и вертела головой во все стороны: было интересно. Город смотрелся как декорация исторического фильма: гомон, крики разносчиков на пристани, ржание лошадей и бой курантов, говор местных и суета мальчишек, бегающих под ногами. Хенрик постоянно оглядывался– боялся, что спутница потеряется. Но Воронцова бдила и от компаньона не отставала.

Флейт оказался судном с сужающимся к верху корпусом, высокими мачтами и узкими реями (именно на этих кораблях впервые был использован штурвал, что значительно облегчало управление судном). Оплатив места, Хенрик нанял ослиную повозку и вернулся с Анной в гостиницу.

Причиной такого передвижения стала боль в недавно затянувшихся ранах, о чем Воронцова догадалась по бледности и замедленности движений парня. В маленькой комнате, куда они с трудом поднялись, она развела бурную деятельность: знаками велела Хенрику раздеться, аккуратно обмыла его горячей (чудо!) водой, принесенной служками, велела, объяснив как смогла, пригласить лекаря, и уложила вояку на единственную кровать, от которой пахло полынью. Осмотр кожи вокруг ран успокоил женщину: воспаления не было, небольшое покраснение на ноге, скорее, результат потертости от узких штанов. Когда принесли ужин, среди прочих мисок она опознала плошку с медом и радостно намазала чистые порезы этим природным антисептиком, чем сильно удивила пострадавшего.

-Чего удивляешься? – правильно определила она взгляд парня. – Мед на многое способен, заживление пойдет лучше. Давай есть! Может, здесь по-вкуснее будет.

Анна Николаевна поставила поднос с двумя горшочками, тарелкой с темным хлебом и миской с медом на постель перед мужчиной и растерялась:

-А ложки –то где? Руками, что ли, лезть?

Хенрик улыбнулся, потянулся к суме и достал оттуда две деревянных ложки, отдал одну женщине и начал есть.

Аня поблагодарила и, перекрестившись мысленно, тоже попробовала варево. Вкуснее не было: нечто с овощами и мясом было горячим, сильно сдобрено перцем и солью и еще чем-то непонятным. «Совсем не умеют тут готовить, столько продуктов испорчено!» – подумала попаданка, но поела, куда деваться. Ложка меда примирила ее с ужином, а похожий на чай напиток заставил успокоиться.

Вайс отметил недовольство пришелицы готовкой, но виду не подал, ему и самому кушанье не понравилось. Однако для путешествия нужны силы, поэтому не до выкрутасов.

Вечер вымытые более-менее путешественники провели за игрой «угадай название»: показывая на предмет, Аня получала его аборигенное звучание, а в ответ называла русское. Язык действительно напоминал позабытый немецкий, но им не был, однако Воронцова стремилась расширить словарный запас и старалась запоминать названия крепко. Такие занятия они продолжали и в пути по Инне, длящемся с недолгими остановками больше трех недель. К приезду в поместье Вайсов Анна Николаевна могла поздороваться, поблагодарить, попросить о помощи и уловить общий смысл разговора, но сама вести беседу смущалась. Теперь в присутствии Хенрика она говорила меньше, боясь раскрыться, чем очень его огорчила, но по крохам мужчина все же собирал образ неожиданной находки и она ему все больше нравилась.

Путешествие в родные пенаты утомляло и раздражало мужчину: он привык преодолевать расстояния верхом и в малой компании, а тут пришлось тесниться в узких каютах или вообще в открытых лодках, если корабль останавливался в порту надолго, питаться сухомяткой (на флайте не было камбуза) или терпеть до длительной стоянки, находиться в замкнутом пространстве или на ветру без движения. Когда они, наконец, дошли до Крайбурга, откуда до замка отца оставалось около 3000 рут (примерно 12 км), он уже разве что не дрыгал ногами от раздражения.

А вот Воронцова была терпелива и сдержанна, хотя Хенрик видел и ее недовольство, и брезгливость, и печаль, тщательно скрываемую женщиной. Основное время она, конечно, молча, пристально рассматривала соседей, строения, пейзажи, вслушивалась в незнакомую речь, следила за ним (иногда останавливая от конфликта) и не жаловалась. Несмотря на то, что они проводили все время рядом, даже ночью, женщина не давала повода к иным мыслям в отношении него, кроме как спутника, подопечного или вообще, ребенка. Хенрика это задевало, но сделать он ничего не мог. Пока.

Попаданка хорошо держала лицо, но в душе до последнего надеялась однажды проснуться и оказаться в привычном мире. Нет, если отвлечься от тоски по дому, познавать окружающее было интересно и забавно. В целом, даже не побывав в той жизни в Европе, она по видеоклипам, фильмам, документальным сериалам могла представить и города, и села, и людей. Ну не совсем уж она была дремучая! Увиденное за это время было похоже на воображаемое, и нет.

«Все-таки это не реконструкция, это что-то иное. Эпоха похожа на Средневековье, или что там следующее было? Новое время, а! Одежда разнообразная, шерсть, шелк вон, на богатеньких, простолюдины во льне, но не совсем уж худые-то. И грязи особой на людях нет, моются точно. Женщины не забитые или это прислуга по-свободнее? Разбоя не случилось, слава богу! Кстати, верят-то в Христа, вернее, Спасителя, Мать его и Отца, крестятся по -нашему, а икон нет. Стекло варят, видела у капитана стакан в подстаканнике вроде, в последней гостинице одна дама в зеркало смотрелась, маленькое такое. Картошки нет, огурцы солить не умеют, сладкие какие-то подавали. Ни чая, ни кофе..Пиво слабое, фу! Водки нет тоже, херес или портвейн был- крепленое нечто с пряностями. Ну хоть здесь хлеб есть и черный, и белый, и эта их каша-малаша…Что ж так плохо готовят-то? Надо взять на заметку – чем мне тут на жизнь зарабатывать?»

Последняя мысль выбивала Анну Николаевну из мнимого равновесия только так. Привыкшая работать и содержать себя, женщина поняла, что в этой реальности применить свои знания она не сможет, потому как нет в них нужды. Ну, кому в эпоху лошадей и парусного кораблестроения нужен таможенный брокер или декларант? Да даже строительный сметчик! Бухгалтер – и то сомнительно: как ведется учет, какие системы измерений применяются, какие деньги ходят? Непривычные!

Впервые Воронцова ощутила свою полную, абсолютную бесполезность как профессиональную, так и социальную. Идти уборщицей, подавальщицей, прачкой? Нет, прижмет – так и пойдет, конечно! Да только обидно, черт побери! Это насмешка мироздания или партийное задание: выжить в квесте «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»? Впервые за тридцать-сорок лет Аня пожалела, что не имела хобби типа вышивания, вязания, плетения, мыловарения, не закончила химико-технологический, геологоразведочный или ветеринарный, пищевой, на худой конец, институт? Она даже на даче только сорняки полола да дом красила, не лезла на грядки и не носилась с рассадой, как соседка. И спортом, кроме лыж в школе, тоже не занималась. И научно-популярную литературу не уважала – скучно и сложно. Как ни напрягалась, никаких сведений о севообороте, особенностях кузнечного или столярного дела, астрономии и животноводстве, лекарственных травах или о составе асфальта и цемента вспомнить не смогла и бесилась от этого еще больше. В такие моменты она напоминала себе ученого кота из «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, который приходил в неистовство от того, что не мог закончить ни одну песню или сказку, начинал орать, как в марте, и убегал с дуба. У нее в голове прям звучало отчаянное кошачье «Мряяаааууу!».