Отшельник 2 (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 24

Да и о чём спрашивать оборванца в траченой молью старой лисьей шубе, сидящего около ветхого шатра с ясно различимыми заплатами? Что такого важного может знать нищий лыцарь? Разве что сообщит точное количество блох в перине ихнего короля, но Маментию это знание лишнее. Да и не за пленными их сюда послали — князь Еропка ясно дал понять, что лучший иноземец — мёртвый иноземец. Даже у благородного лыцаря можно найти что-то хорошее, но на покойнике искать как-то сподручнее.

— Иван, ответь Маментию, — Бартош нажал кнопку переговорника.

— Я слушаю, — коротко откликнулся Аксаков.

— Это хорошо, что слушаешь. Мы с Владом убираем лыцаря и его холопа, ты на всякий случай держи их в прицеле, а остальные пусть приготовят солнечных зайчиков.

Сбоку нервно и чуть слышно рассмеялся волошанин, три дня назад при первом применении светошумовых гранат едва не наделавший в портки от неожиданности. ОН и дал подаркам из далёкого Беловодья такое ласковое прозвище.

— Что ржёшь аки конь стоялый? — одёрнул дружинника десятник. — Жирный павлин твой.

— Спасибо, командир, — счастливо улыбнулся Влад. — Когда-нибудь я сына назову твоим именем.

— Да ладно уж… — слегка смутился Маментий, но аж раздулся от гордости. — Внимание всем — работаем согласно утверждённому плану, господа дружинники.

Хлопнула тетива самострела, но болт Дракула не попал в намеченную цель — за мгновение до попадания немецкого лыцаря загородил собой его боевой холоп. Иноземец поначалу глупо таращился на торчащее из спины своего слуги древко, а потом подскочил на ноги и принялся громко орать. Недолго орал, так как сам Маментий не промахнулся.

Следом раздались резкие щелчки пищалей, отправляя незадачливых караульных к их католическому чёрту. Глушители не могли полностью скрыть звук выстрела, но похожий на резкий щелчок кнута, он не был похож на обычный и привычный всем грохот огнестрельного оружия. Вот дым слегка выдавал местоположение стрелков, но когда до цели семьдесят-восемьдесят шагов доходящего до пояса снега, этим можно пренебречь.

— Вспышка!

Маментий не узнал дружинника по голосу, но опустил самострел, зажал уши руками, и ткнулся лицом в сугроб. К солнечным зайчикам нужно относиться с должным уважением!

Светошумовые гранаты рванули среди лошадей крестоносного воинства, привязанных к вбитым в лёд железным колышкам походной коновязи, и взбесившийся табун попросту стоптал своих хозяев в паническом бегстве. Следом за конями побежали и сами крестоносцы, кто был способен это сделать. Где-то десяток из неполной сотни был затоптан конями насмерть, человек пять провалились в собственноручно пробитые для водопоя полыньи, ещё пятеро ослепли от вспышки и пытались убежать на четвереньках, ощупывая снег перед собой руками, часть караульных перестреляли из пищалей…

— Славная охота, командир! — Влад Басараб поднялся во весь рост, держа наготове заряженный самострел. — Догонять будем, или чёрт с ними?

Бартош задумался. В прошлый раз они три дня кружили вокруг убегающего отряда крестоносцев пока не вырубили их вчистую. Но там и народу было всего полсотни. А потом пришлось уносить ноги, столкнувшись с целой тысячей. Ушли от превосходящего силой супостата налегке, бросив самую тяжёлую часть добычи. Нет, увлекаться явно не стоит.

— Добейте подранков, — сказал Маментий в переговорник. — Преследовать не станем, сбор через полчаса возле большого шатра.

— Статуй делать будем? — откликнулся Иван Аксаков.

— Обязательно!

— Это же дикари, Отто! Кровожадные дикари! — граф Зигфрид фон Гейзенау осматривал открывшуюся взору композицию и не находил себе места от злости. — Разве так можно делать с людьми?

Его двоюродный брат, барон Оттон фон Вестфален, невозмутимо пожал плечами и ответил вопросом:

— А ты помнишь, Зигги, как мы веселились во Фландрии и Брабанте пять лет назад?

— Помню, и что?

— Так мы делали то же самое, если не больше. Тем более бедолагу Манфреда посадили на кол уже мёртвого, а мы сажали живых.

— Ты не понимаешь, это другое! — со злостью сплюнул граф Гейзенау. — Там были сервы и вилланы, а бедняга Фред всё же полноправный барон. Благородных людей нельзя сажать на кол!

Барон фон Вестфален сильно недолюбливал изрядно задолжавшего ему покойного Рихтгофена и вообще-то был не согласен с двоюродным братцем. Несостоятельных должников, пусть даже они бароны с родословной от первых крестовых походов, нужно обязательно сажать на кол, желательно живьём.

Вслух, разумеется, он этого не сказал — хоть и дальний, но всё-таки родственник. На остальных вообще наплевать, хотя нужно отдать должное московитам, устроившим затейливую скульптурную композицию. Оказывается, не такие уж они и дикари, если понимают в искусстве.

Граф фон Гейзенау же отвратительное зрелище считать искусством категорически отказывался. Скорее, насмешкой над старинными обычаями европейского боевого товарищества и крепкой мужской дружбы. Неведомый скульптор, используя воду, лёд, несколько палок и трупы крестоносцев, изобразил аллегорию на библейский сюжет о Содоме и Гоморре, причём покойников раздели донага и поставили в соответствующие позы.

— Снимите барона, — скомандовал граф Зигфрид своим людям. — Отто, выделите кого-нибудь, чтобы сопроводили покойного в родной замок и проследили за достойным погребением. Сотню флоринов на похороны я дам.

Оттон фон Вестфален в удивлении округлил глаза. За такие деньги он был готов лично сопровождать покойника куда угодно с отданием соответствующих почестей. А если в самом деле…

— Зигги, ты же знаешь, что я почти любил нашего славного Манфреда, и готов сам сопровождать его. Я даже готов пожертвовать будущей славой!

Граф ответить не успел, так как в это самое время снимающие барона фон Рихтгофена кнехты задели едва видимые проволочки растяжек. Послышались негромкие хлопки и шипение, после чего повалил густой, но приятный по запаху дым, содержащий неизвестное нынешней науке вещество.

— Я хочу выпить твою кровь! — услышал граф Зигфрид и резко обернулся. На него смотрело чудовище с окровавленными клыками, облизывающее губы раздвоенным языком.

Барон фон Вестфален, которого не задело облаком дыма, так и не понял, почему двоюродный братец вдруг вытащил меч и воткнул ему в живот. Оттон молча повалился с коня, а вторым ударом граф срубил его оруженосца, стараясь попасть точно в свиной пятачок, внезапно появившийся несомненно дьявольским попущением.

— Сожрите его мозги! Заорала какая-то цапля с железным клювом и светящимися глазами. — Он охотился на меня с соколами!

— Отомстим убийце цапель! — подхватил восседающий на огромном барсуке скелет в тройной папской тиаре. — Дарую полное отпущение грехов за голову убийцы цапель! Патор ностер и мать вашу!

Десятка два крестоносцев, попавших под воздействие ядовитого облака, изрубили графа фон Гейзенау на куски и передрались между собой за право отделить голову от тела. В это сражение ввязывались всё новые и новые участники, как отведавшие ядрёного дыма, так и желающие отомстить предателям, взбунтовавшимся против командира и убившим его самым жестоким образом. Пять растяжек, рванувших в гуще событий почти одновременно, добавили огоньку, и вскоре на днепровском льду закипела настоящая битва, где каждый дрался против тысячи.

Впрочем, морозный воздух сильно ослабил действие отравы, и спустя какое-то время побоище пошло на спад. Или это произошло из-за того, что драться стало некому? Из тысячного отряда графа Зигфрида фон Гейзенау остались две жалкие сотни, в большинстве своём избраненные и потерявшие коней. Какая уж тут битва?

Эти две сотни после образовавшегося перемирия и короткого обсуждения подались на закат, проклиная диких московитов, не соблюдающих правила благородной войны, Папу Римского, объявившего Крестовый поход в эти страшные земли, и свою несчастливую судьбу, забросившую их в здешний морозный и кровавый ад. Там на закате спокойнее, там покорные сервы не норовят воткнуть вилы в брюхо, там не взрывается земля множеством железных злых осколков, там молочные реки величаво текут среди кисельных берегов, а на изумрудно-зелёных лугах пасутся коровы с золотыми рогами. Там есть шанс остаться живым.