Будет скафандр – будут и путешествия - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 39

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая

По большей части это действительно был «шум» в прямом смысле слова. Задам я вопрос, а кто-нибудь из терапевтов начнет объяснять. Поначалу ответ кажется понятным, но когда начинается сама суть, я не слышу ничего, кроме неразборчивого чирикания. Даже когда в роли переводчика выступала Материня, те объяснения, для восприятия которых у меня не было базы, звучали бодрым канареечным щебетанием.

Держитесь-ка за стулья покрепче: я собираюсь объяснить кое-что, чего не понимаю сам – как мы с Крошкой общались с Материней, хотя ее ротик не мог выговаривать английские слова, а мы не могли воспроизводить ее пение.

Веганцы (я называю их «веганцами», хотя с таким же успехом можно назвать нас «солнцеанами», но настоящее их название звучит, как шум ветра в каминной трубе. У Материни тоже есть свое настоящее имя, но я ведь не колоратурное сопрано. Крошка выучилась произносить его, когда хотела умаслить Материню, только ей это никак не помогало). Так вот, веганцы обладают изумительным даром понимания, умением поставить себя на место собеседника. Вряд ли это телепатия – умей они читать мысли, я вряд ли попадал бы все время впросак со своими вопросами. Можете назвать это свойство чтением чувств.

Но оно у них было развито по-разному; мы, например, все умеем водить машины, но лишь немногие обладают данными автогонщиков. Вот Материня…

Я когда-то читал об актрисе, которая так владела итальянским, что ее понимали даже те, кто итальянского не знал. Ее звали Дуче. То есть «дуче» – это диктатор. Ну, что-то в этом роде[15]. Должно быть она обладала тем же даром, что и Материня.

Первые слова, которые я усвоил с Материней, были «привет», «пока», «спасибо» и все такое. Употребляя их, она всегда умела объясниться. Ну, как человек может объясниться с чужим щенком.

Позже я начал воспринимать ее речь именно как речь. А она усваивала значения английских слов еще быстрее – помимо способностей, она ведь целыми днями беседовала с Крошкой, когда они были в плену. Но если легко понять «здравствуй» и «хорошо бы поесть», то изложить такие понятия, как, скажем, «гетеродин» и «аминокислоты» намного сложнее, даже если в языках обоих собеседников есть соответствующие реалии. А когда в языке одного из них нужных реалий нет, беседа обрывается. Вот потому-то мне и трудно было беседовать со своими ветеринарами – я не понял бы их, даже говори они по-английски.

Колебательный контур, посылающий радиосигнал, производит лишь мертвую тишину, если только сигнал не поступает на другой контур, настроенный на те же колебания, чтобы воспринимать их. А я не был включен на нужную частоту.

Тем не менее, я хорошо понимал их, если разговор не залезал в интеллектуальные дебри.

Существа они были очень милые, охотно болтали и смеялись, и вое друг к другу хорошо относились. Я с трудом различал их всех, за исключением Материни. (Я узнал, что, в свою очередь, единственное различие, которое они видели между Крошкой и мной, заключалось в том, что я был болен, а она здорова). Но они друг друга различали без труда, и их разговоры были так переполнены музыкальными именами, что казалось, будто слушаешь «Петю и волка» или оперу Вагнера. У них был даже специальный лейтмотив для меня. Речь их звучала жизнерадостно и весело, как звуки яркого летнего рассвета.

Теперь, если я услышу канарейку, я буду знать, о чем она поет, даже если она сама этого не знает.

Многое я узнавал от Крошки – ведь больничная койка не лучшее место для знакомства с планетой. Вега-пять была планетой с притяжением земного типа, с кислородной атмосферой, с циклом жизни, построенным на воде. Для землян она не годилась – не только из-за полуденного «солнца», которое может убить человека силой ультрафиолетовых лучей, но и из-за того, что атмосфера содержала смертоносное для нас количество озона; немного озона это хорошо, бодрит и освежает, но глотните чуть больше нормы – и… В общем, это все равно, что глотнуть синильной кислоты. Моя комната кондиционировалась, веганцы могли в ней свободно дышать, но находили воздух безвкусным.

Многое я узнал и как побочное следствие просьбы, с которой ко мне обратилась Материня: она хотела, чтобы я надиктовал ей подробный рассказ о том, как влип во всю эту историю. Когда я закончил, она попросила меня надиктовать все, что я знал о Земле, ее истории, о том, как земляне трудятся и уживаются вместе. Надо сказать, я по сей день диктую ответы на эти вопросы – потому что, как выяснилось, не так уж много знаю. Взять хотя бы Древний Вавилон – какое он оказал влияние на раннюю цивилизацию Египта? Я имел об этом самые туманные представления. Возможно, Крошка справилась с этой задачей лучше, поскольку, как мой отец, она навсегда запоминает все, что когда-либо слышала или читала. Но им, наверно, оказалось не под силу заставить ее долго сидеть на месте, а я к своему все равно был прикован. Материня интересовалась этой информацией по тем же причинам, которые заставляют нас изучать австралийских аборигенов, а также хотела иметь записи нашего языка. Была у нее и еще одна причина.

Дело мне выпало нелегкое, но ко мне прикрепили веганца, чтобы он помогал, когда у меня было желание работать, и который всегда был готов работу прекратить, если я уставал. Я прозвал его «профессор Джозефус Яйцеголовый». Слово «профессор» более-менее подходит в данном случае, а имя его все равно буквами не запишешь. Для краткости я называл его «Джо», а он, обращаясь ко мне, высвистывал мотивчик, который по-ихнему означал «Клиффорд Рассел, обмороженное чудовище». Джо обладал почти таким же развитым даром понимания, как Материня. Но как объяснить такие понятия, как «тарифы» и «короли» существу, в истории которого никогда не было ни того, ни другого? Английские слова казались бессмысленным шумом.

Однако Джо изучал истории многих планет и народов и демонстрировал мне различные сценки на цветных стереоэкранах, пока мы не определяли вместе, о чем идет речь.

Мы продвигались вперед; я надиктовывал текст в серебристый шар, висящий подле рта, а Джо, свернувшись как кот в клубочек, лежал на специальном возвышении, поднятом на уровень моей кровати, и диктовал в свой микрофон комментарии.

Его микрофон был устроен так, что голос я слышал только тогда, когда он обращался ко мне.

Когда случалась заминка, Джо прекращал диктовать и показывал мне различные изображения, пытаясь выяснить, о чем зашла речь. Изображения, казалось, появлялись прямо из воздуха и так, чтобы мне было удобно: стоило мне повернуть голову, и они перемещались вслед за ней. Цветное стереотелевидение с абсолютно реальным достоверным изображением. Что ж, дайте нам еще двадцать лет, и мы добьемся такого же результата.

Настоящее впечатление на меня произвела организация, которая за этим стояла. Я стал расспрашивать о ней Джо. Он пропел что-то в свой микрофон, и мы совершили быстрое турне по их «библиотеке Конгресса». Мой отец считает, что библиотечная наука лежит в основе всех наук, так же, как ключом ко всем наукам является математика, и что выживем мы или погибнем зависит от того, как хорошо справятся со своим делом библиотекари. Мне библиотечная профессия романтичной не кажется. Но, может, папа высказал не очень очевидную истину.

В этой «библиотеке» были сотни, а то и тысячи веганцев, просматривающих изображения; перед каждым из них стояла серебристая сфера. Джо сказал, что они «рассказывают память». Это соответствует печатанию карточек для каталога; с той только разницей, что результат больше походил на запись в мозговых клетках – девять десятых того здания занимал электронный мозг.

Я заметил треугольный значок, похожий на тот, который носила Материня, но его изображение быстро сменилось чем-то другим.

Такой же значок носил Джо (в отличие от других своих сородичей), но я как-то не удосужился спросить, что он означает, потому что созерцание этой невероятной «библиотеки» напомнило мне о кибернетике, и мы уклонились от темы. Потом я решил, что это, должно быть, знак принадлежности к ученым, потому что Материня выделялась интеллектом даже среди веганцев, а Джо особенно от нее не отставал.

• Предыдущая
• 39/55
• Следующая