Наследники - Федоров Евгений Александрович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/125
- Следующая
— Андрейка!
Смотря прямо в девичьи глаза, Андрейка узнал ее:
— Кончетта, вот где встретились опять!
Юноша робко взял ее за руку. Девушка не противилась.
— Коломбина! — наклоняясь к смуглому плечу ее, шепнул он.
— Нет, теперь я не Коломбина! — серьезно отозвалась она. — Коломбина я была только на этот день. Помнишь, как было раньше? Но почему ты вернулся к нам? — вдруг спохватившись, спросила она.
Юноша в смущении опустил голову:
— Хозяин-барин вернул. Я ведь писец у одного знатного иностранца! — признался он смело, и сразу стало легко на душе.
— О, это хорошо! — всплеснула руками девушка. — Значит, ты по-прежнему думаешь обо мне?
— Еще бы! — загорелся счастьем Андрейка и потянулся к ней.
Она погрозила пальцем:
— Нет, нет, не теперь.
— Идем к тебе, Кончетта!
— Что ж, идем! — Она непринужденно схватила его за руку и повлекла за собой.
Они миновали ряд длинных узких переулков. Все глуше становились места, но зато все чаще встречались огромные пустыри, поросшие травой и молодыми деревьями. В глубине одной из улочек девушка остановилась. Перед лачугой, скрывая ее, стоял тенистый широкий платан. Кончетта постучала в дверь. Андрейка тревожно взглянул на итальянку.
— Ты не бойся ее! — шепнула девушка. — Это моя тетка. Она злая, но будет рада, она ищет женихов мне, хочет, чтобы я скорее покинула дом…
Дверь приоткрылась, выглянула растрепанная голова седовласой женщины. Глаза ее на сером мясистом лице сверкнули злостью. Кончетта мышкой юркнула в приоткрытую дверь. Завидя юношу, старуха уперлась в бока, но лицо ее расплылось в предупредительную улыбку.
— Синьор! Синьор!.. — затараторила она и, заслышав за своей спиной стук легких шагов Кончетты, быстро оглянулась. На лице ее мгновенно вспыхнула ярость. — Ах, синьор, Кончетта такая шалунья, — снова улыбнулась женщина и сделала реверанс. — Я прошу синьора войти!
Андрейка учтиво поклонился старухе и, пройдя вслед за ней в крохотный дворик, увидел на скамейке Кончетту.
— Я прачка, простая прачка, но я желаю добра ей! — вдруг всхлипнула старуха. — Вы сами видите, синьор, как я ее держу… Опять ты, негодница, бегала на карнавал!..
— В этом нет ничего худого, — вступился Андрейка за свою подругу.
— Конечно, конечно! Сама была молода и очень красива. Красивее ее… Но, синьор, она заставила меня страдать…
Андрейка учтиво стоял перед женщиной, мял в руках шляпу. Эта сдержанность и внимание пришлись по душе старухе. Она растаяла и зашептала:
— Она взяла чужое платье. Я тут стираю… Ах, боже мой, какая может быть неприятность, если синьора Патуцци узнает!
Девушка раскраснелась, она глазами умоляла пощадить, но старуха не унималась. Она плакала, утирая грязным передником слезы.
— Я тоже была молода, горяча!.. — со вздохом повторяла она после каждой фразы.
Кончетта вскочила со скамьи и ласково выпроводила ее. Беспрестанно целуя старуху в щеки, она в тон ей повторяла:
— О, тетя была красива, очень красива…
Бедность проглядывала из всех щелей этого домика, но двор был очарователен. Солнце золотыми вечерними бликами трепетало на зеленой листве. Широкий прощальный луч его упал к ногам девушки. Она загляделась на это золотое пятно. Птицы возились в чаще.
Андрейка осторожно взял руку девушки. Она не отняла. Вглядываясь в нежное девичье лицо, в черный, чуть приметный пушок на ее верхней губе, он вздохнул. Она вскинула на него свои большие лучистые глаза:
— Тебе скучно со мной?
— Нет, нет! — Андрейка покачал головой и приблизился к ней. Ему хотелось многое рассказать о себе, признаться во всем. Но, встретив встревоженный взгляд девушки, раздумал, взял ее руку, прижал к своему сердцу.
— Ты слышишь, с сегодняшнего дня оно бьется только для тебя! — сказал он просто.
— О!.. — восторженно воскликнула Кончетта: радость сверкнула в ее глазах.
Больше они не находили слов для своей внезапно вспыхнувшей любви. Золотые блики на листве платана тускнели и гасли; птицы угомонились. Потухла и золотистая пыльца, которая кружилась в солнечном луче. Андрейка сказал:
— Я так и знал, большое приходит сразу. Завтра я снова вернусь к тебе и сыграю на скрипке.
Условившись о встрече, Андрейка ушел и долго блуждал по запутанным, кривым переулкам. Над городом простерлась ночь. В лачугах кой-где светились огоньки. А когда он вышел на Корсо, в тени застывших платанов бродили одинокие фигуры. В окнах особняков горели люстры: там продолжалось карнавальное веселье…
Демидовых не было дома. Андрейка тихо прошел в свою мансарду и, не зажигая света, распахнул окно. Волна свежего живительного воздуха обдала его. Он достал из потертого футляра свою старенькую скрипку и заиграл…
Из-за высоких крыш выкатился месяц, зеленоватый свет заструился над крышами. Притихший огромный вечный город спал внизу. Скрипка пела и ликовала в безмолвной тишине…
Глубокой ночью к нему в каморку поднялся Шубин. Писец сидел у стола, закрыв лицо руками, сладко улыбаясь.
— Что с тобой, дорогой мой?
— Я влюблен, Федот Иванович! — восторженно сказал Андрейка.
— А-а! — кивнул Шубин. — Старая, вечная история… Сегодня, брат, в Риме не один ты влюблен…
Горькие складки легли возле его губ. Взор помрачнел. Он замолчал, долго смотрел в распахнутое окно на бегущие прозрачные облака, осеребренные по краям луной. Потом встряхнулся и задушевно, как бы в раздумье, сказал:
— Не тому удивляюсь я, Андрейка, что ты влюбился. Это человеку потребно. Но при твоей жизни — это грозит мукой, брат…
— Пусть! Но я люблю ее! — с горячностью вырвалось у юноши.
— Кто же она, твоя чародейка? — улыбаясь, спросил художник. — Уж не та ли, за которой ты ныне по площади гонялся?
Андрейка в изумлении открыл рот:
— Вы подглядели?
— Не я, — перебил его Шубин. — Никита Акинфиевич увидел. Гляди, будет беда… Ах, Андрейка, Андрейка, пропащий ты человек! Но ничего, это пройдет, все пройдет! — вздохнул он. — Ночь-то какая, а?.. А у нас в России тоже, поди, весна в дверь стучит… Ну, Андрейка, спи и мечтай о своем ангеле…
Он ласково потрепал юношу по плечу и, бормоча себе под нос, ушел…
Утром Никита Акинфиевич, просматривая журнал, к своему неудовольствию нашел строки:
«Молодые девицы римские отличаются отменной красотой и добродетельностью…»
— Ну, это ты, брат, того, перехватил! Что касается красоты, то верно подмечено, а о добродетелях помолчим для прилику… Ты, я вижу, каждое кумеканье заносишь, а журнал сей не для потехи. Надлежит наиподробнейше вносить в летопись, с кем из высоких людей мы имели встречу, с кем свою трапезу разделили. Разумеешь, раб? — Топая башмаками, Демидов грузно прошелся по комнате и пригрозил: — Эка жалость, не на Москве мы, а то отослал бы я тебя на съезжую, там бы отпороли за нерадивость!
У Андрейки от обиды задергались губы, но он склонил голову и промолчал.
Демидовы представлялись его святейшеству папе римскому. Столь важное событие надлежало отметить в летописи путешествия, однако Никита Акинфиевич не пожелал, чтобы Андрейка сопутствовал им на аудиенцию. Писцу вменялось описать встречу со слов хозяина.
— Не можно того позволить, чтобы холоп лицезрел высокую особу! — поморщившись, сказал он. — Сие будет для папы весьма оскорбительно.
Андрейке было досадно, но то, что он на целый день был свободен, его обрадовало. Не теряя драгоценного времени, он отправился к девушке. Его приняли радушно. Кончетта с песней носилась по дворику, развешивая мокрое белье. Рукава голубенького платьица были засучены, маленькие загорелые руки проворно двигались. Ни минуты не знала она покоя: прыгала, распевала, глаза ее светились счастьем.
Андрейка подошел к старой итальянке, нежно обнял и по-сыновьи поцеловал. Прачка прослезилась:
— Идите, идите, погуляйте!
В этот день они отправились по древней Аппиевой дороге. Вокруг было много солнца, теплый воздух ласкал их лица. Какая-то птичка, вспорхнув с темно-зеленого кипариса, взвилась и со щебетаньем растворилась в голубизне неба. Андрейка вздохнул полной грудью. Кончетта, склонив голову, шла рядом, опираясь на его руку. По обеим сторонам Аппиевой дороги виднелись древние языческие памятники.
- Предыдущая
- 59/125
- Следующая
