Эмили. Отчаянная (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 57

Они сидели на диване после вкусного завтрака. Проснулись ближе к восьми, когда утро уже полностью вступило в свои права. Какое-то время нежились в постели, просто обнимаясь и любуясь танцем белоснежных красавиц. И Марсель поймал себя на мысли, что он умиротворен и счастлив. В полной мере, на которую способен простой смертный. И никто никуда не торопится, у них еще сутки на то, чтобы смаковать этот момент.

А сейчас разглядывал дивную картину — Эмили, облаченная в его синий доходящий ей почти до колен джемпер, служащий ей платьем со слишком длинными рукавами, которые пришлось подвернуть множество раз, а также теплые носки в тон — естественно, далеко не ее размера. Даже в этом мешковатом одеянии она умудрялась выглядеть эффектно. Да и выбора не было. Он же утащил ее, в чем была, не дав возможности собраться. На эмоциях вопросы комфорта кажутся второстепенными. И вот теперь ее рубашка, юбка, белье и колготки сушились, а девушка осталась «бесприданницей». Идея ходить голышом, балуя тело воздушными ваннами, не прошла одобрения у мадемуазель Тер-Грикуровой, хотя мужчина старался убедить ее в этом, перечисляя очевидные плюсы.

Вообще, настроение у Марселя было непривычно игривым и радужным, словно сегодня долгожданный праздник. Скажем, тот же Новый год, но с задержкой в два месяца.

— Зачем ты так упорно хочешь нырнуть туда? — хмуро качает головой, отвечая вопросом на вопрос.

— Мне интересна твоя жизнь. Это же очевидно. Прошлое. Настоящее. Будущее… — осеклась.

И глаза…ее абсолютно необыкновенные, взирающие с такой душевной обнаженностью.

Нет, сегодня он ей отказывать ни в чем не станет.

Мужчина опускает взгляд на фотографию со свадьбы Ваграма, где приобнимает рядом стоящую Амалию, на которую и указывает пальчик с аккуратным маникюром.

Прежде чем начать, Марсель внимательно вглядывается в черты девушки, сидящей на расстоянии вытянутой руки. Она застыла в ожидании. Для нее ведь это важно. По-настоящему важно. То, что ему кажется незначительным и канувшим в Лету, для Эмили имеет какое-то особое значение.

Что ты хочешь услышать, девочка? Боюсь, я тебя разочарую…

— Нет.

— Вообще?

— Получается, так.

На ее прекрасном лице отражается изумление. И это забавляет. Да, наверное, для человека, так отчаянно отдавшегося своим чувствам, пронесенным сквозь годы, странно слышать, что ты никогда в жизни не испытывал подобного…

— Я думала, — заправляет прядь за ухо и откладывает альбом, сцепив ладони на бедрах, — ты поэтому и уступил Амалию Антону, потому что считал, что сам не справишься. Говорят, когда любишь, готов отпустить. Если это во благо.

— Как ты? Как собираешься сделать ты, да?

Девушка вздрагивает и отводит взор. Но лишь на пару секунд. Затем возвращает к нему и твердо проговаривает:

— Да.

И в эту минуту, осознав, насколько она не ребенок, коим он ее еще недавно считал, Марсель внезапно ощутил дикую боль. Но не только за нее, как ни странно, а и за себя тоже. И эта боль переплеталась с чем-то парадоксально светлым. Оксюморон.

Она понимала. Он понимал.

Им просто нельзя быть вместе в силу множественных факторов. Увы, существуют вещи намного выше той же любви, о которой неустанно твердит Эмили.

Ему кажется, что-то ускользает от него. Безмерно существенное, новое по своей природе, неизведанное, но…первостепенное. Что-то…

— Нет, Эмили, — качает головой, отгоняя наваждение, — не заблуждайся на мой счет. Я не такой благородный. И вряд ли бы «отпустил» свое. Амалию я не любил. Это был вызов. Молодость, в крови — вседозволенность, дерзость. Потом пришла…привязанность, благодарность. Я искренне желал ей счастья и хотел, чтобы она встретила достойного мужчину. По-моему, ее муж с этим прекрасно справляется. А Нелли… Нелли очень хорошая девушка. Замечательная хозяйка, с ней уютно и есть стремление построить семью. Если же что-то из этого смахивает на любовь по твоему мнению, тогда, быть может, так оно и есть.

Марсель пожал плечами, закончив монолог. А у слушательницы напротив появился такой сосредоточенный вид, словно ей задали сложную задачку.

Учитывая, что их разделяет пропасть в целое поколение, вполне закономерно, что они смотрят на различные аспекты по-своему. И вот сейчас девушка вникает и переваривает услышанное. А он любуется этим деятельным зрелищем.

— Но ты всё же спас её, Марсель.

— Кого?

— Амалию. Развернул машину…

Он никак не ожидал такого поворота.

— С чего ты взяла? — настороженно.

— Она как-то рассказывала, делилась воспоминаниями. И уверена, что лишь по твоей милости осталась жива.

— По моей милости она попала в ад длиною в шесть лет, — резко, не сдержав истинных эмоций. — Если бы не я, аварии могло и не быть…

— Неправда! — Упрямо поджимает губы. — Амалия…

— Прекрати. Я был под дозой, Эмили.

Выплюнул. Словно отрезал. Жестко. С презрением. Потому что до сих пор не простил себе этого. На собственное существование ему было плевать. А вот если бы что-то случилось с ней, доверившейся и сидевшей рядом в тот роковой день… Определенно точно Марсель не пережил бы такого сценария. И это не просто слова. Он бы сошел с ума.

Наверное, всё это отразилось на лице, потому что девушка изумленно молчала.

— Не приписывай мне высокопарных поступков. Ты не знаешь, кем я был. Чудом удалось избежать жертв. Наркотики в крови притупили реакцию и бдительность. И если бы не моя зависимость, ничего бы…понимаешь, ничего бы не случилось.

— А если бы не случилось, ты бы умер в один прекрасный день от передозировки? Это лучше, Марсель?

— Еще скажи, что авария спасла мне жизнь, — горькая усмешка.

— Скажу. Спасла и тебе, и твоим родителям. Как ты выразился вчера, мы этого уж никогда не узнаем. И слава Богу.

Её упорное стремление обелить его почему-то рождало ответный протест, вылившийся в раздражительное:

— Со стороны ведь виднее.

Захотелось встать и уйти, чтобы успокоиться и не обижать её. Ведь понимал же, что незаслуженно задевает Эмили. Даже спустя столько лет мужчина не мог спокойно реагировать на этот эпизод, перевернувший всю жизнь. Безоглядно. Он никогда и ни с кем не говорил об этом. Не мог. Это только его боль, ставшая результатом промаха, оплошности, добровольного самоуничтожения. Есть такие мысли, что паразитами кучкуются в подсознании и коварно бьют в самые неподходящие моменты, стоит дать лишь малейший повод. Так вот, сейчас был один из них. Ворох гадких воспоминаний вихрем пронесся перед ним, будто это было вчера, а не больше десяти лет назад.

Марсель поднялся.

Но нежная ручка на его запястье не позволила ступить и шага.

Он опустил взгляд и встретился с прямым требовательным взором, исполненным участия, но не жалости. И желания вникнуть, принять, стать частью этого мира, который скрыт от окружающих.

— Тогда дай мне своё видение. Сделай так, чтобы я взглянула на ситуацию твоими глазами. Это тебе посильно? Позволить мне прикоснуться к настоящему Марселю на один день. Сможешь?..

Бл*дь!

И как же она сумела прочесть его? Распознать незатянувшуюся рану? Которую никто не желал лицезреть?..

Смогу, девочка. Когда ты на меня смотришь ТАК, будто мне всё по плечу. Будто я и впрямь единственный. Лучший.

Ты только не отворачивайся, когда всё услышишь.

В свои тридцать пять лет непостижимым образом он вдруг осознал, что страшно хочет быть понятым. И кем?

Маленькой женщиной с глазами-блюдцами.

«…не важно, как ее звали, не важно, что разрываю когтями цветастый лён.

не важно, что я из стали, и даже не идеален,

важнее, что я влюблён».

Джио Россо

Возвращаться туда, где ты сломался и упал на колени перед собственными достоинством и совестью, крайне тяжело. Картинки прошлого, старательно забытые, как казалось раньше, но никак не стертые, кадрами немого кино проносились перед глазами. И ему оставалось лишь комментировать их.