Эмили. Отчаянная (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 12

— Сука! Убил бы! А толку? Даже не знаю, что теперь делать.

— Карту забрать, — безапелляционно проговаривает севшим голосом. — Окружить тотальным контролем. Других вариантов нет. Пока не произошло непоправимое…

А ведь он был уверен, что это непоправимое уже произошло…

«Острее жалит боль,

когда её причиняет кто-нибудь близкий». Бабрий

До боли любимые глаза напротив смотрели необычайно зло, а черты приобрели такую невозмутимую строгость, что она граничила с равнодушием. И это было для Эмили непривычно.

— Почему вдруг? — голос со стороны казался чужим, хотя шевелились её губы.

— Вдруг? Я больше трех лет ждал, что ты повзрослеешь и возьмешь себя в руки. Жить отдельно — ты самостоятельная, верно? Ну, значит, и до работы своими родными ручками тоже вполне доросла.

Девушка горько усмехнулась. Наказывает. Пытается вывести на эмоции… Вскрыть еще сильнее ни на секунду не перестающие кровоточить раны. Нет, папуля. Не получится.

— Как скажешь.

— Так ты мне объяснишь, на что тратила эти суммы?

— Не объясню, — сухо, не отрывая упрямого взгляда.

— Ты не была такой хамкой, Эмили.

— Времена диктуют правила. Всё меняется.

— Дочка, ну что с тобой такое? — протягивает отчаянно, потерянно осматривая её лицо. — Скажи мне, тебя обидели? Что именно произошло?

— Меня предали.

Левон Смбатович сокрушенно вздыхает. Эмили знает, что в голове он сейчас прокрутит тысячи сценариев.

Ком застревает в горле. Как она ненавидит это удушливое состояние. Свою тщедушность и слабость, этот страх узнать правду, услышать что-то, что сделает еще хуже…

«Ты меня предал, ты…», — вертится на языке, который изменяет ей, внезапно отнявшись.

— С тобой тяжело, — признается проникновенно, прикладывая ладонь ко лбу и напряженно потирая его. — Я же помочь хочу. Вывести тебя из этого состояния.

— Тогда не блокируй мой счёт, — прёт нагло, зная, что уже проиграла.

— Я повторяю: ты можешь выйти на работу в PR-отдел по своей специальности. Хоть завтра. И тогда сама будешь зарабатывать и даже гордиться собой.

Эмили рассмеялась.

— Боже, серьезно? Думаешь, меня можно взять на слабо? Разбудить совесть и стыд, типа, я до сих пор сижу на шее родителей?

Мужчина потрясенно замолк. Никогда в жизни он не повышал голоса на своих детей, не говорил им ни единого плохого слова. И сейчас услышать тихое твердое и достаточно злое шипение, сходное с рычанием, было неожиданно:

— Эмили, я сказал всё, что хотел. Квартира Ваграма в твоем распоряжении. Но расходы отныне — исключительно не моя забота. Ты можешь вернуться и домой. Такой вариант я тоже принимаю. Денег никто давать больше не будет. Я уже запретил твоей матери и сестрам помогать тебе.

— Я и не собиралась просить.

— А теперь уходи. Разговор окончен.

Она была рада, очень рада исполнить последнее. Потому что перед глазами уже темнело от накативших эмоций, горло продолжало нещадно сжиматься, а в голове стоял гул из-за беснующегося рёва пульса.

«Только не перед ним, только не перед ним, Боже».

Девушка хватается за шею и сбегает по ступенькам в полуобморочном состоянии, не разбирая дороги. По возможности — кого-то из проходящих огибает, кого-то обходит. Кому повезло меньше — бьет по той или иной конечности, согласно неизменной инерции, не успев сориентироваться вовремя. Главное — сесть куда-нибудь и успокоиться. Что она и сделала, завидев скамью.

Упав на неё и больно ударившись лопатками, Эмили оттянула ворот блузки в стремлении хоть как-то унять это накатившее удушье. Почти задыхалась, её всю трясло. Даже и не помнила, когда ей было настолько плохо последний раз… Может, года три назад, в самом начале?

В таком состоянии свояченицу и настиг Ваграм. Молча поднял на руки и понёс в сторону бизнес-центра. Даже сквозь туман в голове она понимала, что это недопустимо.

— Остановись, — прошептала, уткнувшись ему в плечо. — Мне надо быть на воздухе…

Мужчина повиновался — резко остановился, затем развернулся и понес её в небольшой садик у здания, где бережно усадил на траву под деревом, прислонив спиной к стволу. А затем начал интенсивно натирать ей ладони, предварительно сняв с неё легкую куртку, которая явно сейчас усугубляла ситуацию. Может, неловкость перед ним, а, может, забота и учтивость — Эмили не знала, но почувствовала, что дрожь постепенно ослабевает, глубокое дыхание помогает нормализовать работу сердца, а мозг потихоньку проясняется.

— Вот, возьмите, Ваграм Тигранович.

Девушка медленно поднимает веки и различает очертания Леночки — помощницы отца. Первой реакцией было стойкое желание застонать в голос. Если она здесь, то и отец в курсе. Но, к счастью, зять её спас ненароком:

— Ты ведь никому не сказала? — одновременно прикладывая ко рту пострадавшей принесенную бутылку воды.

— Нет! Вы же предупредили! — почти перекрещивается та.

— Молодец, спасибо тебе большое, можешь идти, чтоб твоё отсутствие не заметили. И постарайся вести себя непринужденно, а то эмоции на лбу написаны, сразу расколешься, стоит только спросить, что случилось.

Говорил он беззлобно, но серьезно. Каждый, абсолютно каждый, кто был с Леночкой знаком и успел пообщаться хотя бы пять минут, прекрасно знал, что особа она экспрессивно-депрессивная. Сдерживаться не умела, плакала на щелчок пальцев, а уж язык и вовсе…жил своей независимой жизнью. Поэтому та не обиделась. Кивнула и посеменила обратно.

— Спасибо, — Эмили наконец заговорила, громко сглотнув.

— Тебе лучше? Что-нибудь ещё нужно?

— Нет, сейчас окончательно отпустит.

— Давно такое?

Его искреннее беспокойство греет душу, но признания дорого обойдутся. Каждое опрометчивое слово чревато плачевными последствиями.

— Я перенервничала, так бывало во время экзаменов.

Не верит. Однозначно. Но кивает, не предпринимая дальнейших попыток выпытать что-либо.

Садится рядом, нисколько не заботясь о сохранности дорого костюма, и ослабляет узел галстука. Странно его видеть таким. Эмили из-под ресниц рассматривает его мужественный профиль. Лали не могла не влюбиться. И Аэлита, бывшая пассия, не могла не влюбиться. И все остальные, кто был с этим потрясающим мужчиной, тоже не имели ни единого шанса на равнодушие. Да чего уж там, она и сама в детстве смотрела на него со слепым обожанием.

У него была правильная красота. Мужская. По-настоящему мужская. И веяло от него уверенностью и надёжностью. Сильный, высокий, чертовски умный, да ещё и красавчик. Да уж, сестре повезло. Хотя, у них там своя непростая история. Но они смогли.

А она? Почему она не может? Почему её воротит от всех, кто пытается к ней приблизиться? Ведь их было столько…статных, красивых, наглых, дерзких. О которых другие мечтают, пуская слюни. Где бы ни находилась — лучший из присутствующих, не говоря уже об остальных, обращал на неё своё внимание, добиваясь расположения. А у неё — пустошь внутри. Ничего не хочется ни с кем. Только Марсель был перед глазами, хоть и пыталась его забыть. Как проклятая, ей-богу. Готовая отказаться от своей красоты и вымолить то, что нужнее — счастье. Видимо, перед тем, как появиться на этот свет, она пропустила очередь, в которой раздавали сей нужный компонент. На кой черт ей безупречная внешность в этом случае?

— Давай, мы с тобой договоримся, что этот разговор останется между нами, — начинает размеренно, — я видел, как ты вылетела из кабинета, и, так уж вышло, знаю, о чем там шла речь. То, что я собираюсь предложить, исходит из личных побуждений… Дело не только в том, что ты сестра моей жены, Эми. Я же помню даже день, когда ты родилась, ты росла на моих глазах, ты для всех нас — светлый лучик… — на этом её нижняя губа предательски задрожала. — Я тебя люблю, как родную, понимаешь? Иначе и быть не могло. Сейчас, когда у меня у самого есть дети, я отдаю себе отчет в том, что такое родительская любовь. Действия твоего отца оправданы. Целиком и полностью. Но я не об этом. В общем, я уверен, ты здесь работать категорически не хочешь. Гордость, обида, желание что-то доказать. Поэтому, расклад такой. Я даю тебе денег на первое время. И одновременно помогаю устроиться в одно хорошее место…