Дракон Фаунил - Худ Дэниел - Страница 48

Однако в конечном итоге Лайам не выдержал и вновь соскользнул мыслями к насущным делам. Его охватила неудержимая потребность заняться хоть чем‑нибудь ну хотя бы, что ли, пройтись. Что он и решил незамедлительно сделать.

«Шествие, пожалуй, затянется», – подумал Лайам, шагая по опустелым улицам, и снова пожалел носильщиков увесистой Урис.

Он двигался в западном направлении, мимо открытой эстрады – служащей, как лишь сейчас уразумел Лайам, летним приютом компании «Золотой шар» – к Муравейнику, самому густонаселенному району Саузварка, представляющему собой мешанину из узких улочек в скрюченных переулков, где все дома были корявы и неимоверно высоки. Они через траншеи улиц тянулись друг к другу, словно ища поддержки, и почти соприкасались на высоте четвертого‑пятого этажей.

Обычно люди кишели здесь, как муравьи, но, должно быть, дух празднества повлиял и на этот район. Народ с улиц словно повымело, а редкие прохожие были опрятно одеты, видно решив, что раз в году приодеться в честь Урис не составляет большого труда. Даже вездесущих попрошаек нигде не было видно, они тоже, наверное, понимали, что это не их день.

Кессиас говорил, что комнаты, которые снимает загадочная незнакомка, находятся в Муравейнике. Лайам задумался – сначала о ней, по том вновь обратил мысли к Виеску. Вопросы иерарха Кансе почему‑то выбивали маленького аптекаря из колеи, и Лайаму хотелось понять, чем же этот человечек так взвинчен. В принципе, за его беспокойством могло крыться нечто, связанное с убийством Тарквина. Но с тем же успехом могло оказаться, что аптекарь просто погряз в грехе, имя которому прелюбодеяние, и не желает о том говорить с духовным лицом. Не исключено, что, прикинувшись иерархом, Лайам сам перекрыл себе путь к откровенному разговору с Виеску и этим загнал дело в тупик. А возможно, это сама Урис разгневалась на Лайама за то, что он самовольно внес себя в списки ее служителей, и хочет его наказать.

И все же загвоздка в том, что Виеску хотел ему что‑то сказать, но не сказал. И теперь, пока он не выяснит, что не сказал аптекарь, ему не будет покоя.

Мысли Лайама двигались столь же беспорядочно, как и он сам. Лайам уже довольно сильно углубился в лабиринт Муравейника, когда услышал донесшийся с востока, со стороны Храмового двора, отдаленный и частый колокольный трезвон. Заслышав этот сигнал, Лайам тут же двинулся в обратном направлении. Обсуждать ему с Кессиасом было особенно нечего. Известие о том, что оплата комнат произошла, практически ничего не меняло. Впечатления, оставшиеся от разговора с Виеску, Лайам решил держать при себе. Но по крайней мере хорошо уже то, что этот бесконечно длящийся день наконец‑то подходит к финалу.

Лайам заспешил к дому эдила, потом, опомнившись, умерил шаги, чтобы не заявиться туда раньше хозяина. Он даже приостановился у какой – то лавчонки и купил там кувшин вина, подумав, что будет не лишним прийти в гости не с пустыми руками.

Оказалось, что медлил он зря. Когда Лайам постучался в дверь, открыл ему сам хозяин, и в руках у него уже дымилась кружка с горячим сидром.

– А, вы тоже кое‑что принесли?

Освободив Лайама от его ноши, Кессиас впустил гостя в дом и провел на кухню. Сейчас это помещение выглядело куда опрятнее, чем утром. Заметив оценивающий взгляд Лайама, Кессиас расхохотался:

– Бурс трудился весь день как заведенный. Просто в кануны праздника Урис убираться запрещено.

Слуга оторвался от котла с закипающим сидром, кисло улыбнулся и без лишних слов вручил Лайаму полную кружку:

– Если не возражаете, Ренфорд, ваше вино мы прибережем для другого случая, а сейчас прикончим эту бадью. Завтра я пить этот сидр уже не стану, а к послезавтрашнему дню он сделается и вовсе бурдой.

Кессиас уселся за стол, кивнул Лайаму, приглашая его присаживаться напротив, и вскинул свою кружку. Лайам чокнулся с ним, и некоторое время мужчины молча прихлебывали горя чий напиток.

– По правде говоря, это просто благодать божья – выбраться из всей этой праздничной амуниции, – через некоторое время произнес Кессиас. Эдил уже успел надеть свою будничную тунику, малость засаленную и в пятнах, но волосы его по‑прежнему были в порядке. Словно вспомнив об этом, эдил тут же запустил в них пятерню. – Я бы лучше сделал какое‑нибудь пожертвование, чем ходить на эти процессии. Очень уж это все утомительно.

– Представляю, каково пришлось носильщикам Урис.

– О, да! – согласился эдил. – Лучше я уж буду носить доспехи на теле, чем богиню над головой. Впрочем, я вообще предпочел бы быть рядовым верующим. Я чту Урис не меньше всех прочих, но вся эта напыщенность и показуха мне не по душе.

Бурс, очевидно, решив, что сидр больше не нуждается в присмотре, встал и вышел из кухни.

– Ну, а теперь скажите, Ренфорд, что вы думаете по поводу аккуратно внесенной оплаты?

– Тут все вроде бы ясно. Комнаты оплатили, значит, теперь мы твердо знаем, что эту женщину содержал не Тарквин. Впрочем, я никогда в том и не сомневался. Значит, нам следует обратить свои помыслы к Лонсу.

– Ага. Я гляжу, вы наконец‑то сбросили Марциуса со счетов. Что ж, это разумно.

– Погодите, Кессиас, и послушайте, что я скажу. Я не могу вам доставить каких‑либо доказательств своей правоты, но все‑таки по‑прежнему думаю, что убийца не Лонс.

Упоминать о Виеску Лайам не стал. То, что он обнаружил, – по крайней мере ему казалось, что обнаружил, – в слова не укладывалось. Да, вроде бы аптекарь хотел ему что‑то там рассказать, но это было лишь смутное, секундное ощущение. Ничего такого, о чем бы стоило сообщать Кессиасу, по крайней мере сейчас.

Кессиас пожал плечами:

– В принципе, я бы мог с вами и согласиться. Но там, где есть точное знание, домыслам места нет. Мы знаем, что у актера был очень веский мотив и что орудие убийства вышло из театральной среды. Все ниточки ведут к нему. И потому он от меня не уйдет.

На миг эдил устремил взор в кружку, потом поднял голову и произнес уже совсем другим тоном:

– Впрочем, тут есть еще одна новость, которая может вас заинтересовать. Аптекарь передавал вам привет.

– Виеску? Он говорил обо мне?

– Да, – кивнул Кессиас. – После процессии, уже на ступенях храма. Он, должно быть, заметил – еще на площади, – как я отправил к вам человека, и спросил, не знаком ли я с иерархом. Я сперва не сообразил, что к чему, потом все быстренько понял и сказал, что да, безусловно, знаком. Виеску стал мямлить, что ему необходимо рассказать вам о чем‑то, о чем вы расспрашивали его во время вашей последней беседы. У него каша – во рту и в мозгах, его трудно понять нормальному человеку.

– И все‑таки, о чем же он говорил?

– По правде говоря, он так бормотал, юлил и запинался, что мне хотелось послать его – надолго и далеко. Он говорил, что его подвигла открыться светлая аура Урис и молитвы других верующих и что он просит вас не винить его за то, что он что‑то таил. Наконец он признался, что та самая девушка приходила к нему еще раз, в другой день, и снова выпрашивала у него ту отраву. Ренфорд, это наша красавица или нет?

– Наша, но мы уже знаем, что ее содержал не Тарквин, – отозвался Лайам, досадливо мотнув головой.

– Напомните‑ка мне, что там была за трава?

– Сантракт, но это неважно. Тарквин умер, а не выкинул плод.

– И то правда, – согласился Кессиас. – Хотя за всем этим все‑таки что‑то кроется. Эта ведьма, как видно, запугала нашего Виеску вконец. Даже упомянув о ней, он затрясся как лист, побелел и стал озираться по сторонам.

– Ну так и что же? – Лайаму стоило большого труда сдержать свое раздражение. В нем словно что‑то вдруг лопнуло. Как мыльный пузырь. И то, что таил от него Виеску, лопнуло, как мыльный пузырь. И вся его беседа с Марциусом – такой же пузырь, и вся эта кровь девственницы пошла пузырями. Зряшная возня, суета, даром загубленное время. Все это уже просто бесило Лайама. Проблемы греховности и благочестия к смерти Тарквина не пристегнешь, как и проблемы купли‑продажи! Кто убийца – вот в чем вопрос! А убийца – Лонс, сказал себе Лайам и внезапно почувствовал, что ему становится легче. Убийца – Лонс! И все, и вопрос закрыт! Он вновь помотал головой и посмотрел на эдила.