Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 47
- Предыдущая
- 47/89
- Следующая
Однако то были второстепенные (сопутствующие) переживания. Музу до нервного срыва бесили разглагольствования о "бевериджской" или "бисмаркской" моделях здравоохранения. У нее был только один подход-оценка: приносит пользу или не приносит человеку определенная организационная акция. Богатые государства, с цивилизованным и культурным населением, могли позволить себе игрушки выбора. Но страна, в которой еще действуют старухи-шептуньи, заговаривающие онкологические опухоли, или шаманы-плясуны, проводящие роды у ритуальных костров, должна опекаться разумными руководителями, способными отличать черное от белого, адаптивное от совершенно неподходящего в данный момент и в конкретном месте. Если народ приучили к интеллектуальному и поведенческому иждивенчеству, то и система здравоохранения должна действовать в автоматическом режиме. Иначе говоря, дурака необходимо брать за шиворот и лечить в приказном порядке, особенно, когда он может стать источником страшных бед для окружающих.
Какой же смысл сравнивать поведенческие реальности наших кретинов с жителями Германии, Голландии, Франции, Англии и прочих цивилизованных государств. Там действуют иные дистанции и уровни цивилизованности: они ушли минимум на пятьсот лет вперед. Попробуй наверстай, догони буржуев! Непонимание этого – явление, подобное совещанию с народом о государственной символике и гимне. Совещаться-то надо с авторитетными профессионалами, а не с пропившим мозги сбродом. Музыку должны обсуждать композиторы, слова – поэты, морды орлов – специалисты в геральдике и художники-эстеты. Во главе такого вече разумно поставить ответственного историка, а не заурядного функционера, прославившегося разрушением коммунального хозяйства в огромном городе. Другое дело, что обсуждение даже в таких компаниях может перейти в обычный российский базар. Вот и приходится самому главному администратору страны топать ногой и стучать кулаком по столу: хорошо, если делает он это элегантно и с положительным результатом.
Муза опять порылась в архиве и с радостной ухмылкой выволокла из его недр очередную бумажку, позволившую ей провозгласить еще один продукт свободного творчества Сергеева. Трудно сказать, какие события подвигнули стихоплета к аллегориям мирового и, вместе с тем, сугубо бытового, масштабов. Однако слово из песни, как говорится, не выбросишь. Сейчас это был стих под названием "Удача":
Муза продолжала давать пояснения, но они все тяготели к мрачным тонам. Выходило так, что опасно сегодня отдавать свое здоровье в руки отечественной медицины. Но не потому, что у нее не было достойных традиций. Здесь как раз все было в порядке: вспомнили крупнейших российских акушеров, да педиатров – Нестора .Максимовича, Антона Красовского, Кронида Славянского, Алексея Лебедева, Дмитрия Оскаровича Отта, Викторина Груздева, Владимира Снегирева, Ивана Лазаревича, Николая Феноменова, Василия Строганова, Александра Рахманова и таких, более современных эскулапов, как Гентер, Окинчиц, Скробанский, Лурье, Жорданиа, Бутома. Да, всех достойных и не перечислишь, не упомнишь. Главная беда, тем не менее, состояла в том, что дерьма плавало на поверхности отечественной медицины все равно больше!
Муза вновь принялась склонять Сабрину к поездке за границу. Напомнила, что первые акушерские клиники возникли в Париже еще в семнадцатом веке. Здесь же создавалась выдающаяся школа акушеров. Ф.Морисо написал капитальный труд – руководство по акушерству. Не отставала от успехов Франции и наука Германии. В акушерской практике она, наверное, лидировала. В затылок им дышала Англия, Голландия. Транспортировали в Россию передовые знания зарубежные ученые благодаря личной заинтересованности монархов, знати. Сиволапый же народ оставался на попечении "народной мудрости" – в лучшем случае, повивальных бабок, да знахарок. Из кладовых бесплатного опыта выволокли некоторые универсальные приемы, способствующие ведению родов: беременную на сносях тащили в баню, обеспечивая тем самым и относительную асептику, и релаксацию, и охранительный режим. Роженицу заставляли много ходить: излюбленный прием – хождение вокруг стола с глубокими поклонами у каждого угла. Бабки-повитухи использовали поглаживания живота, поясницы и боков роженицы, сочетая простую технику массажа с заговорами (суггестия). В доме отпирались все запоры – дверей, шкафов, сундуков; развязывали все узлы. Отхождение последа ускоряли простыми приемами: роженица дула в бутылку или вызывала у себя рвоту, для чего пила теплое масло, мыльную воду, вкладывала в рот собственные косы.
Светская медицина в России развивалась в основном стараниями иностранных лекарей, но самым ранним Руководством по медицине считают эпистолярное творение царицы Зои – внучки Владимира Мономаха, в жилах которой текла, безусловно, не абсолютно чистая славянская кровь. Все властители Киевской Руси тогда были носителями доминирующих генов Рюриковичей, скандинавов.
Муза, сообщая эти сведения, прямо за шиворот тащила Сабрину за кордон, в зарубежную акушерскую клинику. Но новоявленная россиянка совершенно неожиданно оказалась "упертой" больше, чем стопроцентная хохлуха.
Музе пришлось на ходу перестраиваться: решили срочно вставать на учет в женской консультации по месту жительства. Оказалось, что таковым медицинским пристанищем является женская консультация Снегиревского родильного дома, что на улице Маяковского. Ох, уж эти российские логические абракадабры: Музе страшно не нравилось сочетание имени пролетарского поэта-бунтаря, "горлана, главаря" с клиникой родовспоможения. Несколько успокоило то, что в соседнем доме, оказывается до 1927 года проживал известный юрист А.Ф.Кони. Всплывала надежда на то, что бунтарские астральные матрицы, снующие вихрем туда-сюда по улице Маяковского, обуздает законопослушание известного юриста. Хотя, если правду сказать, Муза не доверяла полностью юристу-новатору, защищавшему революционеров экстремистского толка.
В консультацию двинулись не спеша. На подходе к приемному покою с любопытством разглядывая классическое медицинское строение, обликом напоминающие снаружи детскую больницу имени Раухфуса. Видимо, в архитектуре дореволюционных больниц доминировала немецкая эстетика и здравый организационный план. Мерещились иные времена Санкт-Петербурга: казалось, что сейчас подкатит к главному крыльцу снегиревки экипаж на дутых шинах, из которого постанывая выберется известная куртизанка с огромным животом, страшно перепуганная предстоящими муками – расплатой за неаккуратный грешок с именитым, богатым петербуржцем. Но ничего такого не случилось, а в помещении женской консультации женщин ожидала встреча с бедностью, безалаберностью и отсутствием вкуса тех, кто оформлял интерьеры учреждения, когда-то славившегося высокой культурой.
На обветшалых стульях приткнулись, топорща свои округлые животы, страдалицы – единичные, как лейкоциты в поле зрения у здоровой женщины, только что сдавшей мочу на анализ. В период социальных катаклизмов народ безмолвствует и не выражает особого желания размножаться. Голодные люди изредка ограничиваются безопасным сексом. На фоне вторичного иммунодефицита, приходится больше заниматься лечением банальных вульгарных инфекций. Половая сфера, из-за неразборчивости в выборе партнера, отсутствии коммунальных удобств, превращается в микробную помойку, где долго тлеет, теплится неприятная зараза.
- Предыдущая
- 47/89
- Следующая
