Кошка Белого Графа - Калинина Кира - Страница 21

– Так да или нет? – нахмурился Даниш-Фрост.

Попробовала пожать плечами – чуть не упала. Не годятся человеческие жесты для кошачьего тела.

– Ладно, спрошу по-другому. Ты служишь богине?

«Нет».

То есть на службе у нее не состою, но послужить обещала.

Хотела опять кивнуть вдогонку и… передумала.

– Она говорит с тобой?

«Да», – наконец-то можно ответить с чистой совестью.

– Уже лучше, – Даниш откинулся на спинку дивана. – Давно это происходит?

«Нет».

Дело двигалось туго. Через час казалось, что голова у меня вот-вот отвалится, да и граф явно устал подбирать вопросы, на которые я могла дать однозначный ответ. Но теперь он хотя бы знал, что богиня просто спасла меня от стужи, что я не могу стать человеком, потому что оказалась не в том месте не в то время, и должна попасть в Альготу, чтобы вернуть свое тело, а его сон я подсмотрела невольно и прежде со мной такого никогда не случалось.

– Что ж, – вздохнул граф. – Будем считать все это совпадением, – хотя по тону было ясно, что в совпадения он не верит. – Как бы там ни было, причин удерживать тебя против воли я не вижу. Довезу до Альготы или высажу в Лейре – как пожелаешь, и можешь быть свободна. Но если хочешь моей помощи, без разговора в снежном шаре не обойтись. Решай, готова ли ты мне довериться. А пока, прошу, не делай глупостей. Бегать за тобой по лесу я больше не буду.

Как будто он бегал! Закатал меня в снежный ком, как неживую, и проволок кувырком по сугробам. Спасибо, головой о какой-нибудь пенек не приложил.

Но бежать в белый свет – а ведь и правда белый, в самом прямом смысле – было глупо. Здесь тепло, здесь кормят, и едет граф туда, куда мне надо. Вряд ли он отпустит снежную кошку богини так легко. Но пусть доставит в Альготу, а там видно будет.

Дальше катили молча. Граф читал книгу или невидящим взглядом смотрел в окно, хмурясь все сильнее, так что кожа над переносицей морщилась.

Не знаю, о чем он думал. А мне не давали покоя его расспросы.

С особой настойчивостью Даниш-Фрост допытывался, не сотворила ли я чего-нибудь преступного, даже спросил, не убийца ли я.

Я мотала головой так, что едва не свалилась с дивана.

Он же это не всерьез?!

О своем наставнике граф говорил по-доброму. Значит, не считал злодеями всех оборотней без разбора. Так в чем дело? Он думает, меня отсекли от Небыли за какое-нибудь страшное прегрешение? И оставили в кошачьем теле?

Лесок кончился, за окном потянулись сахарно-белые поля, песнь снегов стала веселее и звонче.

Навстречу попались крестьянские сани. Молодой бородатый возница принял в сторону, пропуская барскую карету, его каурая лошадка провалилась по колено. Граф взглянул – и снег из-под ее копыт отхлынул, будто волна при отливе.

Не знаю, как отнесся к этому чуду бородач – мы проехали мимо слишком быстро. Я успела заметить в санях женщину с ребенком. Кажется, малыш спал.

Вспомнилось: «Придет оборотень-кот, твою душу заберет…»

Так вот что это значит!

Похититель вселяется в чье-то тело, не позволяя душе хозяина вернуться в него из мира снов, и для всех человек с виду остается прежним, но изнутри меняется – словно у него украли душу. Лишь посвященные знают, что похитителю нужна вовсе не душа.

Граф решил, что, лишившись человеческого тела, я подыскиваю себе новое и способна его занять, вытолкнув хозяина вон!

А может, все проще. Ему откуда-то известно, что секач Дакха ищет кошку-убийцу?..

Я посмотрела в окно и увидела, что мы выехали на тракт.

Позади осталось одно село, другое. Над крышами, заваленными снегом, поднимались дымы, по улицам сновал народ. Жители выходили к обочине, предлагая проезжающим пироги, караваи, наливку, шали, тулупы, махровые ковры и валяные сапоги. Как же хотелось выпрыгнуть из кареты и побежать туда, где люди, жилье, где можно укрыться от секачей, графов и богов!

Мальчишки строили на выгоне снежный городок. Граф улыбнулся – и низкие комковатые стены взлетели на высоту человеческого роста, над ними поднялась башня со снежными зубцами. Мальчишки разразились радостными воплями.

На выезде из села стояла кривобокая хибара. Худая старушонка и девочка лет десяти, налегая на деревянный скребок, пытались разгрести снег у ворот. Граф шевельнул пальцем – и от хибары до тракта скатертью раскатилась ровная широкая дорога.

На меня он не смотрел, но ясно было, что он пытается произвести впечатление. Показать, что он добрый, заботливый и достоин доверия.

Может, и правда достоин. Но что-то мешало мне принять эту мысль. Один вопрос: если он сохранил дар повелевать снегами и так печется о простых людях, почему не исполнит свой долг – не накинет узду на эту лютую зиму?

Словно подслушав мою мысль, граф прислонился затылком к спинке дивана и на пару секунд прикрыл глаза. Но моих сомнений это не развеяло. Сначала он сметает сугробы мановением брови, а теперь вдруг исчерпал силы?

Лейра мы достигли уже в темноте. По названию это был город, по сути же – сильно разросшееся притрактовое село, обязанное своим богатством выгодному положению при слиянии двух рек и на пересечении трех трактов. А еще – железной дороге, ведущей на восток, к порту Варск.

Ригонию и Вайнор разделял залив Долгий. В районе Варска он сужался настолько, что можно было рассмотреть вывески портовых кабаков на другом берегу. Так писали в «Вестях со всего света», имея в виду кабаки Дайера, самого южного и самого крупного порта Вайнорского королевства. От него до Бенхафта, столицы Вайнора, было всего сорок миль. Не- удивительно, что большая часть торговли с северо-восточным соседом шла именно через Дайер и Варск.

Мы ехали по широким улицам мимо солидных деревянных домов с огромными подворьями. Было людно, и чем дальше, тем больше становилось народу. Жителями владело радостное возбуждение. Праздник у них, что ли? Сани двигались все медленнее и наконец встали, уткнувшись в галдящую толпу.

Я бывала в Лейре и узнала место. Гостевой дом Керсона, самый большой и дорогой в городе. Двор был ярко освещен и забит повозками, людьми, лошадьми и мамками в беловатых зимних шубах. Ворота стояли открытыми, но перед входом и вдоль ограды выстроилось оцепление из полицейских и жандармов, у всех ружья и сабли, усы подбелены инеем, а форменные полушубки перепоясаны красными парадными кушаками. В гомоне толпы то и дело звучало: «Вайнор… Вайнор». Я прислушалась: за забором и впрямь говорили по-вайнорски.

К нам подошел один из жандармов и неласково велел Сельфану поворачивать.

Граф поднялся с места, отвесив мне шутливый поклон:

– Простите, сударыня Кошка, вынужден позаимствовать вашу перину. Хочу, чтобы меня узнали.

Набросив волчью доху, он выскочил на улицу:

– В чем дело?

Я кинулась к окну и встала на задние лапы.

– При всем почтении, благородный господин, – с графом, успевшим прикрыть голову меховым капюшоном, жандарм говорил уважительно, не то что с кучером, однако оставался столь же непреклонен: – Пускать никого не велено. Извольте найти другой ночлег. Могу рекомендовать…

Граф не дал ему закончить:

– Никого, вот как? Даже меня?

Взвился снег, окутал его фигуру и, опав, побежал поземкой понизу, а Даниш-Фрост остался стоять – шуба в алмазной пыли, в руке ледяной посох. В толпе ахнули, шелестом пронеслось: «Белый Граф… Белый Граф…»

Посох стукнул оземь, и все накрыла метель. На жандармских треухах с кокардами выросли маленькие сугробы. Воздух зазвенел смехом снежных фей, которые резвились в белой круговерти, рассыпая вокруг себя голубые огоньки. Метель распалась на завихрения, из завихрений свились узоры, какие мороз рисует на стекле, а из узоров – подвижные картины. Над двором гостевого дома распускались цветы с длинными витыми лепестками, проносились сани, запряженные лебедями, и скакали олени с серебряным месяцем в рогах. Жители Лейра задрали головы и раскры- ли рты.