ЛСД – мой трудный ребёнок - Хофманн Альберт - Страница 16

Танец духов ветра (0.075 мг ЛСД 23 июня 1961, 13:00)

После того, как я принял эту дозу, которая считается средней, я оживлённо беседовал со своими коллегами примерно до 14:00. После этого, я отправился в одиночестве в книжный магазин Вертмюллер, где препарат определённо начал действовать. Я заметил, что темы книг, в которых я спокойно копался в глубине магазина, совершенно мне безразличны, в то время как случайные детали обстановки внезапно сильно выделялись, и казались «многозначительными»… Теперь, спустя десять минут я встретился со знакомой супружеской четой, и мне пришлось вступить с ним в разговор, который, признаюсь, никак не был для меня приятным, хотя и не был особенно мучительным. Я следил за беседой (даже за собой) «как бы издалека». Вещи, о которых мы говорили (речь шла о персидских рассказах, которые я переводил) «принадлежали к другому миру»: миру, в котором я все ещё мог выражать себя (я совсем ещё недавно жил в нем и ещё помнил «правила игры»), но с которым у меня не осталось эмоциональной связи. Мой интерес к нему пропал – я просто делал вид, что этого не замечаю.

После того, как мне удалось освободиться, я прошёл дальше по городу по направлению к рынку. У меня не было «видений», я видел и слышал все так же, как и обычно, но, тем не менее, все изменилось неописуемым образом; «невидимые стеклянные стены» были повсюду. С каждым шагом, который я делал, я все больше и больше становился похожим на автомат. Меня особенно поразило, что я, как казалось, потерял контроль над мышцами лица – я был уверен, что моё лицо окаменело, стало совершенно невыразительным, пустым, вялым, похожим на маску. Единственное, что заставляло меня идти и продолжать двигаться, это то, что я помнил, что шёл и двигался «раньше». Но чем дальше я вспоминал, тем больше я сомневался. Я помню, мои собственные руки мешали мне: я опускал их в карманы, оставлял их болтаться, соединял их за спиной… как какие-то обременительные предметы, которые мы таскаем с собой, но никто не знает, куда их спрятать. У меня была такая же реакция на все моё тело. Я больше не знал, почему оно было там, и куда мне следовало идти. Смысл таких решений был утерян. Их можно было лишь с трудом воссоздать, косвенно, через воспоминания о прошлом. Я приложил определённое усилие, чтобы пройти короткое расстояние от рынка до дома, до которого я добрался примерно в 15:10.

Я ни в коем случае не испытывал чувства опьянения. То, что я ощущал, было скорее постепенным умственным угасанием. Мне совершенно не было страшно; но я представляю, что при развитии некоторых психических заболеваний – естественно растянутом в большом промежутке времени – происходит весьма похожий процесс: пока воспоминания о прошлом существовании в мире людей ещё остаются, пациент который от него отстранился все ещё в состоянии (до какого-то момента) найти дорогу назад: однако, позднее, когда воспоминания угасли и навсегда исчезли, он полностью теряет эту возможность.

Вскоре после того, как я вошёл в свою комнату, «стеклянное оцепенение» отступило. Я присел, глядя в окно, и сразу же пришёл в восторг: окно было широко распахнуто, прозрачные занавески из тонкой ткани, напротив, были опущены, и теперь лёгкий ветерок снаружи играл с этой вуалью и силуэтами горшков с цветами на подоконнике и их веточками, которые солнечный свет очерчивал на занавесках, колыхающихся на ветру. Это зрелище полностью очаровало меня. Я «погрузился» в него, я видел только это мягкое непрестанное волнение и покачивание теней растений посреди солнца и ветра. Я знал, чем «это» было, но я искал название этому, формулу, «волшебное слово» известное мне, и оно у меня было: Totentanz, танец мёртвых… Это то, что ветер и свет показывали мне на экране из тонкой ткани. Было ли страшно? Боялся ли я? Наверное – сначала. Но затем, восхитительное веселье проникло в меня, и я слышал музыку безмолвия, и даже моя душа танцевала с вернувшимися тенями под насвистывание ветра. Да, я понял: это занавес, и этот занавес сам по себе является тайной, тем «изначальным», что всегда сокрыто. Зачем разрывать его? Тот, кто делает это, лишь разрывает себя самого. Потому что там «за пределами», «за занавесом» находится «пустота».

Полип из бездны (0.150 мг ЛСД 15 апреля 1961, 9:15)

Эффекты начались уже спустя приблизительно 30 минут с сильного внутреннего волнения, дрожащих рук, холодной кожи, металлического привкуса на небе.

10:00 Обстановка комнаты превратилась в фосфорицирующие волны, бегущие от пяток даже сквозь моё тело. Кожа, особенно пальцы ног, заряжены электричеством; все ещё постоянно растущее возбуждение мешает ясному мышлению…

10:20 У меня не хватает слов, чтобы описать моё теперешнее состояние. Как будто кто-то «другой», совершенно чужой овладевает мной частица за частицей. Очень трудно писать («сдерживаемый» или «несдерживаемый»? – не знаю!).

Этот зловещий процесс прогрессирующего самоотчуждения вызвал во мне чувство бессилия, желание беспомощно сдаться. Около 10:30 сквозь закрытые глаза я увидел бесчисленные пересекающиеся линии на красном фоне. Тяжёлое как свинец небо давило на все; я чувствовал, как моё «Я» сжимается, и я ощущал себя маленьким карликом… Незадолго до 13:00 я избавился от все более гнетущей атмосферы компании в студии, где мы только мешали друг другу полностью раскрыться воздействию ЛСД. Я уселся на полу в маленькой, пустой комнате, спиной к стене и смотрел через единственное окно над узким фасадом напротив меня на серо-белое небо в облаках. Оно, как и вся обстановка в целом, казалось в этот момент безнадёжно нормальным. Я был удручён, и сам казался себе настолько отвратительным и ненавистным, что я не осмелился бы взглянуть (и, действительно, весь этот день отчаянно этого избегал) в зеркало или в лицо другому человеку. Мне очень хотелось, чтобы этот дурман скорее закончился, но моё тело все ещё было в его власти. Я представил, что ощущаю, под его давящей тяжестью, как мои конечности обвиты сотнями щупальцев полипа – да, я действительно воспринимал все это в мистическом ритме; электрические прикосновения, как бы настоящего, хотя и невидимого, злобного существа, к которому я обращался громким голосом, чертыхаясь и вызывая его на открытый поединок. «Это всего лишь проекция зла внутри тебя самого», уверял меня другой голос. «Это чудовище, рождённое в твоей душе!» Это понимание возникло как сверкнувший клинок. Оно прошло сквозь меня со спасительной отчётливостью. Щупальца полипа отвалились от меня, как отрезанные, и до этого пасмурное, мрачное серо-белое небо в раскрытом окне заискрилось, как залитая солнцем поверхность воды. Пока я смотрел на него, словно околдованный, оно превратилось (для меня!) в настоящую воду: на меня хлынул подземный источник, прорвавшийся мгновенно оттуда, и теперь устремившийся ко мне, желая стать штормом, озером, океаном из миллионов миллионов каплей – и на всех, на каждой из этих капель, танцевал свет… Когда комната, окно и небо вернулись в моё сознание (было 13:25), действие вещества ещё не закончилось, но его арьергард, прошедший мимо меня в последующие два часа, очень напоминал радугу, которая возникает после бури. Как отчуждение от окружающей среды и отчуждение от собственного тела, пережитые в обоих предыдущих опытах, описанных Гелпке, так и ощущение чужеродного существа, демона, который овладевает телом – являются характерными чертами воздействия ЛСД, которые, несмотря на многообразие и непостоянство переживаний, встречаются в большинстве отчётов об экспериментах. Я уже описывал одержимость ЛСД демоном в качестве жуткого переживания из моего первого запланированного эксперимента с собой. Тогда тревога и страх овладели мной чрезвычайно сильно, потому что я ни в коей мере не подозревал, что этот демон отпустит свою жертву.