Вдовья трава (СИ) - Воздвиженская Елена - Страница 29

– Мы все умрём, если не одолеем колдуна! – глаза Насти горели решительностью.

Шёпот стал просто оглушающим. Появилось пламя. Сначала отдельные языки, а потом и целые потоки огня выползали из щелей, и текли к печке – последнему убежищу отчаянных храбрецов, посмевших бросить вызов колдуну. Медленно, неотвратимо, сантиметр за сантиметром, огонь приближался к ним. Шёпот казался оглушающим. Теперь не только дядя Веня но и Инга отчётливо слышала слова.

– Смерть, смерть. Вы все умрёте и будете вечно мне служить, как верные псы… Как псы… Смерть…

И вдруг печка ожила, лёгкая волна, словно дрожь, пробежала по кирпичам. Холодные камни нагрелись от невидимого жара, потеплели, и теперь испускали жар. Троица уже потеряла всякую надежду и не обратила на это внимания. Из кринки вырвалось вдруг голубое пламя. Оно обвило цветок и ринулось вглубь колдовского войска. Голубой огонь смешался с красным. Это надо было видеть. Такое огненное шоу не способен был организовать ни один пиротехник. И красный огонь отступил, попятился, оставляя после себя черноту. Всё новые и новые порции голубого огня вылетали из печки. Шёпот уже превратился в крик, больше похожий на визг.

Колдун отступал. И не просто отступал. Он терял свою силу, мощь. Голубое пламя рвало на части красные языки и ошмётки их разлетались в разные стороны. Не ошмётки – души. Синее пламя освобождало их из многовекового плена. Освобождало и отпускало на волю. Они пролетали сквозь стены. Они были свободны. Души кружили над деревней, где они жили, когда были людьми, а затем взмывали ввысь, и таяли в черничном небе среди звёзд. Поликарпыч всё-таки сумел победить колдуна. Вот почему он улыбался. Сумел победить даже после смерти. Фонтан голубого огня исчез. Люпин поблек, но вдруг снова вспыхнул красной искрой. Сгусток красного света оторвался от цветка и запарил в воздухе. Облетел дом, покружился над дядей Веней, подлетел к Инге. Улыбка. Посторонним В. смотрел на неё и улыбался. Это была его душа, душа Владимира Поликарповича Проворина. Не понимая, что она делает, Инга подмигнула. Лицо подмигнуло ей в ответ, сделало круг над её головой, и улетело сквозь стену.

– Кажется пора слезать. – прохрипел дядя Веня.

Девушки, как по команде спрыгнули с печи.

За окном чернела почти августовская ночь. Лишь кое-где её пронзали вспышки, то красного, то голубого огня.

– Битва выиграна. Колдун повержен. Интересно, а его душа тоже улетела? – спросила Инга.

– Не знаю, но вряд ли, – ответил дядя Веня, глядя в окно.

– Очуметь! Это круче американских горок, – снова обрела дар речи Настя.

На улице толпился народ. Разошедшиеся, было, зеваки снова вышли на улицу. Дядя Веня, Инга и Настя как ни в чём не бывало прошли мимо, не подав и вида. Было уже поздно, но пережитый страх не позволял разбрестись по своим берлогам. Это зевакам хорошо. Они даже не подозревали, какой опасности подвергались эти трое, думая, что наблюдают некое чудо природы, сродни северному сиянию.

– Айда на речку! – махнула рукой Инга.

Над рекой клубился туман. Было прохладно, но никто не замечал этого, всем хотелось выговориться. Бревно возле купальницы идеально подходило для беседки. Первым начал дядя Веня.

– Да, не ожидал я, что этот кошмар закончится. И Поликарпыч, земля ему пухом, всё хитро спланировал. Я понял. При жизни колдун не подпускал его к поляне, но после смерти Поликарпыч оказался там и сделал так, чтобы Настя пошла на эту поляну, и сорвала именно его цветок. Спросите, как? Отвечаю: Настя поселилась в его доме. А что в доме не менялось со времён Поликарпыча? Печь. Она прекрасно работала, и тётя Дуся даже не думала её переделывать. А в печке, похоже, и было спрятано главное оружие. Не зря он ездил даже в Зимбабве.

– Зямбугва. Он мне приснился и сказал: «Зямбугва» – перебила рассказчика Инга.

Дядя Веня продолжал:

– Расчёт был, по-видимому, следующий: если цветок сорван – колдун обязательно придёт в деревню. А Поликарпыч запускает свою магию – и колдуну крышка. Но как заставить случайного человека сорвать именно его цветок? Ведь он рос далеко от края поляны. Долго ему пришлось ждать. И вот, наконец – Настя. Девушка получает от печки импульс и идёт на танцы. Несколько глотков алкоголя делают её не просто пьяной, а сильно пьяной. В таком состоянии человек ничего не соображает и легко подвержен постороннему влиянию. Настя полностью выполняет заложенную в неё программу. Цветок оказывается в кринке, как ключ в замке. Бомба активирована. Сорвав люпин, Настя открыла колдуну дорогу в деревню. Вот только, придя сюда, он натолкнулся на подарок, приготовленный для него Поликарпычем.

– А как же теперь поляна? – спросила Настя.

– Это можно узнать. Заглянем туда завтра? – предложил дядя Веня.

– Тогда в девять у меня, – ответила Инга.

– Лады, только если просплю, разбудите – согласилась Настя.

От люпинового моря не осталось и следа. Черные стебли растений совершенно не скрывали голую землю. Все цветы погибли. Но только они. Пленённые в них души получили свободу. Вот и могила колдуна – чёрный камень посреди поляны. Всё, что осталось от его былого могущества. Вокруг кипела жизнь – жужжали осы, пчёлы, мухи, по земле бегали насекомые. Они знали: им уже ничего не угрожает. Колдун превратился в прах и интересовал разве что червей. Магия поляны исчезла вместе с ним. А вместе с магией исчезли и люпины, тоже стали прахом. Темницы душ, порождение злого гения, обманутого знахаря, они гнили прямо на глазах.

Троица вышла с поляны на тропинку, и пошла по ней – Инга, Настя и дядя Веня, довольные увиденным. Теперь люди могут спать спокойно, им уже ничто не угрожает. Дошли до кладбища. Дядя Веня остановился. Девушки подошли к нему поближе.

– Вот, Владимир Поликарпович, и сбылась твоя мечта. Спи спокойно теперь, – голос дяди Вени звучал торжественно и радостно.

Посторонним В. улыбался. И девушки улыбались. У Инги зазвонил телефон. Мама.

– Здравствуй, доча! Бабушке легче. Уже с нами разговаривает. Доктора говорят, что кризис миновал. Знаешь, она сегодня сказала, что ты молодец. И велела мне тебя навестить обязательно. Так что я еду. И не возражай!

– Ура, здорово! Обязательно приезжай скорей. И бабушке привет передавай.

«Бабушка поправляется. Я молодец. Неужели она знала, нет, не знала, чувствовала, что здесь происходило нынешней ночью? Молодец бабуля!»

– Ладно, я пошла. Мама приезжает, бабушка поправляется! – воскликнула Инга в ответ на вопросительные взгляды.

И ей вновь показалось, что Посторонним В. ей подмигнул.

Подходил к концу спелый, душистый август, наполняя воздух ароматами цветущих флоксов и гладиолусов. Нескончаемо и громко верещали в траве кузнечики и цикады, воспевая гимн уходящему лету. Вода в речках стала холодной, с заходом солнца по земле ползли потоки стылого воздуха, обволакивая, заключая в свои объятия, намекая о скорой осени. Листья на деревьях ещё не пожелтели, но уже давно утратили свою свежесть, напоминая грубо вырезанные куски пластмассы. За городом уже пахло пожухлой картофельной ботвой, пчёлы и шмели яростно атаковали последние луговые цветы, борясь за крошечные капельки нектара.

Скоро в школу. Ещё год, одиннадцатый класс, и дальше кто куда. Год рутины, контрольных и скучных уроков. Эх, как быстро бежит лето! Сейчас бы что-нибудь эдакое, чтобы потом весь год вспоминать, а лучше – всю жизнь. Махнуть на край света, окунуться в бездну океана? Где вот только деньги на это взять? В маленьком провинциальном городишке, что раскинулся на берегу широкой и полноводной реки, доходы были не ахти, и не у всех. Речной порт закрыли, лесобазу – тоже. Небольшая пристань, куда время от времени причаливали круизные суда, чтобы туристы смогли осмотреть пару церквушек да развалины давно опустевшего монастыря, крыши которого поросли молодыми берёзками, приносила некоторый доход лавочникам и торговцам копчёной и вяленой рыбой. Ещё были молокозавод и пекарня, котельная, общественная баня, пара краеведческих музеев и дом купца Хрякина. Ну, и те самые церквушки – всё. Здесь можно жить, имея постоянный доход или увесистый счёт в банке – места шикарные, природа-а-а. Берега реки утопали в сосновых борах, где грибы и ягоды не переводились всё лето. А какая здесь изумительная рыбалка! Рыба сама бросается на крючок – по крайней мере, так утверждают многие местные аборигены.