Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич - Страница 96

• Предыдущая
• 96/108
• Следующая

Следующий год Курицы (1225) Чингиз-хан оставался с своих родных кочевьях и обнародовал "Ясак", наставлял монгольский народ на "Путь разума и довольства", как был назван сборник 173  его поучений.

Чингиз-хан не мог оставаться спокойным, когда услыхал, что царство непокорных тангутов снова возмутилось. Великий хан не забыл своего обещания наказать их царя Бурханя. Он стал готовиться к походу и послал за сыновьями, уведомив их, что сам поведет войско.

Опять прибыли три сына, кроме старшего, упрямого Джучи.

Второй сын кагана, Джагатай, правитель Мавераннагра, всегда враждовавший со старшим братом Джучи, во время семейного совещания сказал:

– Джучи полюбил страну кипчаков больше, чем свой коренной улус. Он в Хорезме не позволяет монголам даже тронуть кого-либо из кипчаков. Джучи открыто говорит такие бесстыдные слова: "Старый Чингиз потерял разум, так как разоряет столько земель и губит безжалостно столько народов". Джучи хочет во время охоты убить нашего отца, и заключить союз дружбы с мусульманами, отделившись от монгольской коренной орды.

Тогда Чингиз-хан загорелся яростью и отправил в Хорезм своего брата Утчигина и верных людей с приказом, чтобы Джучи немедленно прибыл к отцу. "Если же он откажется приехать и останется в Хорезме, — сказал Утчигину на ухо Чингиз-хан, — тогда ты молча ударь и без упреков убей!"

Джучи послал отцу ответ, что не может выехать вследствие болезни и остался в степи у кипчаков. А верные люди написали Чингиз-хану, что хан Джучи здоров, часто ездит на облавную охоту и что поэтому они остались возле Джучи, чтобы выполнить тайный приказ великого кагана.

Джагатай выехал обратно для управления своим улусом в Самарканд, а Чингиз-хан с двумя любимыми сыновьями, Угедэем и Тули, в начале года Собаки (1226) повел свое войско против тангутов и достиг места Онгон-Талан-Худун. Здесь он увидел страшный сон и стал говорить о близости смерти. Он послал за сыновьями, которые находились в другом отряде.

На другой день на рассвете прибыли Угедэй и Тули. Когда они насытились поданным угощением, Чингиз-хан сказал другим лицам, присутствовавшим в юрте:

– У меня с сыновьями предстоит тайный совет. О наших заботах я желаю переговорить с ними в полном уединении. Вы все удалитесь.

Когда все ханы и прочие люди удалились, Чингиз-хан усадил возле себя обоих сыновей. Сперва он давал им советы относительно жизни и управления государством, затем сказал:

– Внимательно запомните все, дети мои! Знайте, что, против моего ожидания, настало время моего последнего похода. С помощью покровителя монголов, бога войны Сульдэ, я покорил для вас, мои сыновья, царство такой необычайной ширины, что от пупа его в каждую сторону будет один год пути. Теперь говорю мой последний завет: "всегда уничтожайте ваших врагов и возвеличивайте ваших друзей", а для этого вы должны быть всегда одного мнения и все действовать, как один. Тогда вы будете жить легко и приятно наслаждаться своим царствованием. Моим наследником я оставляю, как приказал раньше, Угедэя. После меня он должен быть объявлен великим каганом и поднят на белом войлоке почета. Стойте крепко и грозно во главе всего государства и монгольского народа и не смейте после моей смерти извращать или не исполнять мой "Ясак". Жаль, что сейчас здесь нет моих сыновей Джучи и Джагатая. Жаль! Пусть же не случится так, что, когда меня не будет, они извратят мою волю, будут между собой враждовать и заведут в царстве губительную смуту! Хотя всякий желает умереть дома, но я отправляюсь в последний поход ради достойного конца моего воинского имени. Разрешаем вам идти.

После этого Чингиз-хан двинулся с войском дальше. По пути правители встречных племен и городов приходили один за другим и заявляли о своей покорности. Один хан явился с подносом крупных жемчугов и сказал: "Мы покоряемся!" Но великий хан, чувствуя близость кончины, не обратил на жемчуг внимания и приказал рассыпать его в степи перед войском. Все воины собирали, но много жемчуга потерялось в пыли, так что и потом люди искали его и находили.

– Каждый день для меня теперь дороже подносов с жемчугами, — говорил Чингиз-хан и был полон забот и тревоги.

Тогда царь тангутский прислал вестников к Чингиз-хану. Он их не принял, и тангутские послы передали такие слова великому советнику кагана Елю-Чу-Цаю:

– Наш царь несколько раз восставал против великого кагана, и после того всегда в нашу страну вторгались монголы, убивали народ и грабили города. Нет толку в сопротивлении. Мы пришли на служение Чингиз-хану, просим мира, договора и взаимной клятвы.

Елю-Чу-Цай ответил послам:

– Великий каган болен. Пусть царь тангутов подождет пока Чингиз-хану будет лучше.

Болезнь Чингиз-хана день ото дня усиливалась; он ясно видел близость кончины и приказал:

– Когда я умру, то ничем не обнаруживайте моей гибели, не подымайте плача и воплей, чтобы об этом не узнали враги, не обрадовались и не воодушевились. Когда же царь и жители тангутские выйдут из ворот крепостей с дарами, бросайтесь на них и уничтожайте!

Великий каган лежал на девяти сложенных белых войлоках. Под головой была седельная замшевая подушка, на ногах покрывало из темного соболя.

Тело, длинное и исхудавшее, казалось невероятно тяжелым, и ему, потрясавшему мир, было трудно пошевельнуться или приподнять отяжелевшую голову.

Он лежал на боку и слышал, как при каждом вздохе раздавался тонкий звук, точно попискивала мышь. Он долго не понимал, где сидит эта мышь. Наконец он убедился, что мышь пищит у него в груди, что, когда он не дышит, замолкает и мышь и что мышь — это его болезнь.

Когда он переворачивался на спину, он видел над собой верхнее отверстие юрты, похожее на колесо. Там медленно проплывали тучи, и раз он заметил, как высоко в небе пролетел едва видный косяк журавлей. Доносилось их далекое курлыканье, зовущее вдаль, в новые, невиданные земли.

Каган вспоминал, как он хотел проехать до Последнего моря, но уже на границе Индии не выдержал жары и все его тело покрылось красными зудящими пятнами; тогда он повернул войско обратно в прохладные монгольские степи.

• Предыдущая
• 96/108
• Следующая