Возвращение блудного Брехта (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 2

Ну, теперь уж чего. Отлично всплывали в памяти и приключения в теле князя Витгенштейна. Тоже можно было за несколько даже минут до гибели попроситься. Шальное ядро защитников Парижа такую классную карьеру прервало. Вполне мог стать императором. Откусить можно было у Пруссии и Франции немецкие земли и добавив север Италии создать замечательную империю.

Ладно, потерявши голову по волосам не плачут. Дал же архангел Иегудиил ему ещё один шанс и даже торговаться не стал, все прежние знания и умения в голове оставил. Осталось только выяснить в чьей он голове и почему эта голова трещит? Иван Яковлевич вновь попробовал через трещащую преграду пробиться к знаниям реципиента и опять не получилось.

— Твою налево! Кристалл! — Брехт открыл глаза и огляделся.

Он лежал в кровати. В перинах. Роскошные такие, до половины тело было в них погружено. Потолок над головой дощатый, побелен известью или мелом. Стены кирпичной кладки и тоже побелены. Только побелку давно не обновляли, и она местами вытерлась, открывая красно-чёрно-коричневый кирпич для осуждающих взглядов. Хотя таких мест было не очень и много, комната была метров пять на три и большую часть стен занимали гобелены. Старинные, толстые и пыльные. На них ещё просматривались какие-то сценки с рыцарями и барышнями полуголыми, но выгорели и выцвели краски прилично, так что разглядеть что либо, было сложно.

Брехт решил осмотр недвижимости пока прекратить и заняться движимостью. Потрогал голову больную. Цела вроде ни бинтов, ни шишек, ни шрамов. Волосы длинные и на ощупи сальные. Если голова цела, то может с похмелья колбасит? Пальцем одним Иван Яковлевич залез в рот и проверил зубы. Считать не стал, но на первый ощупь все на месте и даже не болят. С учётом того, что век, если архангел не обманул, восемнадцатый, то с зубными врачами тут не просто. Пётр вон был любитель зубы рвать, интересно, а вставлять он тоже пытался? А чего, взял молоток и забил гвоздик небольшой с фигурной шляпкой в десну. Вкручивают же в будущем на шуруп, чем гвоздь хуже. Если Пётр жив, то нужно ему предложить.

После зубов пальцы шаловливые переместились пониже, ощупали покрытый двухдневной щетиной подбородок. Ну, зря волновался. Не в женщину Иегудиил запулил его душу. Тогда чего хитро-ехидно улыбался? Пальцы прошлись по груди. Ничего кроме шёлковой рубахи. Длинной. Это самое она скрывала. Но там чего-то было. Это получается, он в ночнушке мужской спит. Так семнадцатый век. Все сейчас так спят. Ощупывать ниже живота новое тело Иван Яковлевич не стал. И рубаха длинная мешала и чувство какое-то брезгливое. Вроде как чужого мужика за всякие места хватать стрёмно. Нужно сначала привыкнуть к новому телу. А вот живот потрогал, собрал жировую складку. Ссука! Складка приличная. Толстенький попался реципиент. Ничего, зарядки, пробежки, тренировки и прочие марш-броски пузико и разные другие излишества изведут. Что ещё? Точно. Главное забыл. Брехт потрогал бицепс у своего нового тела.

— Ешки — матрёшки! Корюшки — сапожки. Где, блин, мышицы? Ляськи-масяськи! Это чего за кисель? — Брехт тяжко вздохнул и стал из объятий перины выгребать. И мышицы ему в этом совсем не помогли. Пришлось перевернуться на пузу и сползти ногами сначала на пол. Холодный! Потом встать на колени. Больно. И голова совсем на пополам разломилась. Даже пятна радужные перед глазами пошли. Иван Яковлевич сел на ноги и глаза прикрыл. На секунду мысль промелькнула в больной голове, что можно позвать кого на помощь.

— Ну, да. На каком языке и кого? Кристалл нужен, — Брехт отдышался и глаза вновь приоткрыл.

Свезло. В первый раз повезло. Синий кристалл уже рассыпался в голубые крупинки и все они горкой небольшой кучно лежали прямо перед ним.

Бабах. Дверь чуть не ногой отворили и на пороге показался мужик в кафтане коротком коричневом, высоких сапогах и с сивым кудрявым париком на голове.

— Guten Tag, Herr Büren. Ein Bote von der Herzogin von Anchen ist gerade angekommen!

— Чё⁈

Событие третье

Любое варенье станет вкусным, если сделать из него самогон.

Я понял, что такое живая и мертвая вода… Мертвая вода — это вчерашний дедов самогон, а живая — это сегодняшний дедов рассол.

Шампанское и дамы — это вам не самогон и бабы!

Голова соображала… Она ворочала колёсиками и прочими шестерёнками плохо смазанными, и они скрипели, пробуксовывали и болели. Потому процесс шёл не быстро. Язык был немецким, и Брехт его знал. Даже два с половиной немецких знал. Один — это литературный. Учил же и в школе, и в институте и потом ещё. На четвёрку, в общем, знал. Второй достался от Штелле, который присвоил себе фамилию Брехт. Это был язык выходца из Эльзаса восемнадцатого века и настолько отличался от литературного, что использовать его почти невозможно было. Третий, который довольно сильно похож на эльзасский, был баварский. Он же рулил Баварией, вот и занимался с преподавателем языком, да ещё и глубокое погружение в среду. Только всё это длилось не сильно долго и освоил тоже на четвёрку.

Это был совсем другой немецкий. Он отличался от остальных, как болгарский, скажем, от русского. Так, знакомые слова проскальзывали. И он был странным. Словно латыш какой выучил хреново немецкий. Гласные растягивались, и говорил при этом мужик в парике ещё и медленно, словно подбирал слова. Может, для него этот немецкий тоже не родной.

Однако Иван Яковлевич понял, хоть и с трудом, что ему сказал вошедший. Он, оказывается — хер Бюрен и какая-то герцогиня Анхен прислала гонца. И чего? Мужик продолжение своего рассказа забыл, наверное. Стоял и пучил глаза в угол.

Мать — перемать. Надо выгнать товарища и проглотить голубой порошок, а то влипнешь тут в какую непонятку, решил, наконец, Брехт. Ещё бы знать «КАК»?

— Шнапс. — Иван Яковлевич, щёлкнул пальцем по горлу. Побриться нужно.

— Вас?

— Еin Glas! Шнель! — Брехт старался говорить неразборчиво и медленно одновременно и схватился ещё руками за голову, показывая, как ему хреново.

Коричневый мужик покачал головой из стороны в сторону, то ли хотел сказать, что не будет тебе, хер Бюрен, водки, то ли осуждая приём стакана шнапса со сранья, не почистив даже зубы. Ай-я-яй!

— Айн глааас шнааапс. — Хер Бюрен снова себя за голову схватил.

— Das ist nicht gut! — возопил товарищ в парике и выскочил за дверь, со всей силы ею хлопнув.

— СССССука!

От образовавшегося порыва ветра голубые кристаллы смело под кровать. Опять, как и в прошлый раз, потеряются. Хорошо хоть лужи с блевотиной нет.

Привычными движениями Брехт стал щепотью собирать кристаллики и в рот засовывать. Хотел даже, как в тамбуре вагона нагнуться и слизывать их прямо с пола, но одно открытие его от этого действа отвратило. Открыл Иван Яковлевич трупик таракана, что находился под основной массой не просыпавшихся под кровать голубых крупинок. Нет, он не так чтобы уж совсем брезгливый человек и яблоко с земли поднимет и съест. Но… лизать тараканьи трупики — это перебор. Потому дело продвигалось медленно. Брехт еле успел разделаться с теми кристалликами, что не занесло под кровать, когда за дверью затопали сапоги и давешний мужик в кафтане и парике, пинком открыв дверь, вломился в комнату. В руках он держал поднос. Настоящий. Чуть ли не Жостово. Правда, из дерева, но цветочками расписанный. На подносе стояла керамическая коричневая чашка. Блин. Может тут и нет стаканов-то? Брехт мысленно выругался. Всё же восемнадцатый век и со стеклом должно быть не всё просто. Дорогое удовольствие?

Пришлось встать с колен. Кристаллики голубые ещё только начинали работать и мысли в голове путались, а ещё она болела. Прямо бооолееелааа! Хер Бюрен приземлил довольно пухлый зад на перину и протянул руку. Тряслась. Не так чтобы ходуном ходила, но тряслась. Вот же Иегудиил сволочь подсунул жирное тело какого-то алкоголика с трясущимися руками.

Иван Яковлевич под осуждающим взглядом мужика в кафтане коричневом снял с подноса коричневую же чашку и глянул в неё. Там была непонятного цвета жидкость. Не белого, но мутного. Брага что ли? Брехт мысленно перекрестился. Побоялся ошибиться. Чёрт его знает, православный он или лютеранин, а может вообще католик. Ещё не с той стороны начнет крестное знамение делать. Выдохнул и опрокинул в себя это пойло.