Врата чудовищ (СИ) - Богинска Дара - Страница 14

— Ты кричала.

— Что?

— Ты кричала, что нам нужно бежать.

Только тренировки и выучка позволили Чонсе бежать так быстро. Девушка с пухлыми бедрами, сажающая в саду семена и танцующая в ночь конца года так бы не смогла. А она — бежала. Проклинала свои органы чувств, закрывая уши и болезненно морщась, но бежала.

Слишком много всего… Чужой ужас, этот звук, эти цвета, всего этого было слишком много. Чувства сгибали её, заставляли жмуриться. Ей было страшно. В конце концов она упала, Джо догнал её, обхватил поперек талии и понес. Он бежал вниз, к площади, добравшись — перепрыгнул через чье-то затоптанное тело, в котором Чонса запоздало узнала косоглазого служку, по его заячьей шапке, из неё выкатилась серебряная монетка. Она увидела пятна крови на земле и то, что мальчишка был не единственной жертвой беспощадной толпы. Паника. Шум в ушах. Кто-то перевернул стойки с факелами. Солома вспыхнула, огонь пополз по стенам, загорелись стропила, что поддерживали строения. Лишившись опоры, покатились камни. Истошно плакал ребенок, потом резко перестал, кто-то походя больно ударил Чонсу локтем в живот, толкнул, их с Джо закрутило в толпе, словно две попавших в водоворот соломинки. Кто-то наклонился поднять монетку. Его затоптали. По небу ползли огненные кометы. Гул. Слишком много. Боль!

— Заткнитесь все! — закричала Чонса, падая на колени. Слезы текли по её лицу. Страшно. Больно! Мамочки! Монетка… Феликс говорил — беги, а её ноги дрожат, как у олененка. Она не может. Облака резали существа, и они не были похожи на китов, киты красивые, а эти…

Она умрет здесь!

Нагромождение крыльев, лап, клыков и щупалец, гигантские насекомые, чьи тела сверкали в сполохах небесного огня. Облака, красные облака, тяжелые от скопившейся крови. Эти вопли — небо словно в родовых потугах исторгало из себя все новые и новые кошмары. Страшно! Крик. Несколько человек рядом с ней рухнули без сознания.

Внезапно стало светло как днем. Чонса прищурилась, ослепла, увидела перед собой два тёмных пятна на белом и забрызганном красным — Джо держал её лицо в ладонях, заставляя смотреть на себя. Она жалобно замычала.

— Нам надо спрятаться! — закричал Колючка ей в ухо, — Спрятаться!

Прятаться было негде. Конец света оказался похож на сказки вроде «Центурий».

— Джо! Ищейка! — от Брока пахло кровью и пивом. Он накрыл их плечи руками, высокий и сильный — и Чонсе показалось, что это первое и последнее их объятие. Но вместо нежностей и слов прощания старик кинул их в сторону обрыва. Чонсу поймал Лукас. Обнял. Она прижалась к его груди, он сцепил вокруг неё руки и что-то зашептал на ухо, быстро и сбивчиво, потом сделал шаг назад. Шестипалая не разобрала ни слова.

Из-за рёва пламени, визгов небесных тварей и людских криков не все и не сразу заметили еще один звук. Тот, с которым с горного перевала над ними сползало белое облако снега, льда и камней.

Земля сотряслась. Удар от столкновения небесного тела с этим миром был слишком мощным.

Всё закончилось быстро.

Глава IV. Отшельник

Все мы знаем историю о мальчике Ронни, герое сказок, что был способен криком оглушить великана. Немногие знают, что Рональд, исторический прототип героя сказки, однажды завопил во время ссоры и тем самым убил свою жену. К тому времени ему было пятьдесят лет и ни до, ни после этого никаких более талантов он не проявлял.

Известные всем нам малефики могут то, что не был способен Рональд — контролировать себя. Они проходят обучение и сражаются на стороне людей до тех пор, пока рассудок не покинет их. Известно, что немногие малефики доживают до двадцати лет, более сорока процентов умирают либо своей смертью, либо от мечей своих стражей.

Более сильные экземпляры из этих сколяров имеют уникальные дары, что, как я считаю, зависят от особенностей мутаций и/или черт личности. Увы, многие из них были убиты во время глупой войны с Шором. Сейчас количество таких малефиков можно исчислить дюжиной. Очевидно, они более живучи.

Я предполагаю, есть и другой уровень способностей. Более высокий.

На что же способны они?

Знаете, мне не нравится слово «малефики». Оно предполагает наличие какой-то мистической, дьявольской силы. Я же считаю, что все прозаичнее. Это что-то на уровне крови, жил, соединений клеток.

В своих исследованиях я буду называть их носителями гена, который Церковь отчего-то держит в секрете.

«Природа малефеция» неизвестного автора

Почему первой всегда приходит боль? Проклятый закон. Почему не память, почему не запах домашнего пирога, не звук лютни?

Всегда она. Всегда боль, её старая знакомая. Боль и голос:

— Мне жаль, но ногу отрезать. Слышишь меня, леле? Вот и славно. И не приходи в себя.

Следом за голосом — звук, с которым пилят кость. От него заныли зубы.

Чонса разлепила ресницы, что далось ей не сразу и не так просто. Движение глаз под веками — это мука, голова болела до последней кости, до каждого нерва. Кажется, она еще и прикусила себе язык, и он, распухший, ворочался во рту мертвой рыбой на волнах дыхания. Мир плыл кольцами света, Чонса смогла различить в игре пламени лохматое существо, склонившееся над чем-то, откинувшее что-то в сторону. Ворвался шум и она удивилась, как раньше не расслышала грохот воды. Девушка сухо сглотнула, по ощущениям — горло расцарапал в кровь ледяной сырой воздух. Она застонала.

Существо оглянулось. Это было из-за жара или больного рассудка, но во тьме глаза у него горели, как у дикой кошки. Два жёлтых кругляша сощурились, существо что-то сказало — Чонса не расслышала. Чонса снова потеряла сознание.

— Она прекрасно справилась.

Я не верю ему. Не поверю, пока не увижу её живой и здоровой, насколько это возможно в лазарете. Феликс еле за мной поспевает, я слышу его шаркающие шаги, но не сбавляю скорость даже в угоду его возрасту. Знакомая мне дверь обшита железными полосами, скрипит как кашель в груди престарелого наставника, когда я её открываю. Ряд сколоченных коек благоухает хвойной смолой, одна от другой закрыта ткаными простынями, и все пустуют, кроме той, где лежит ребенок. Стражи на входе подпрыгивают с лавок при моем появлении, но Феликс просит их успокоиться, пока я прохожу в помещение. Здесь холодно, но кровать малышки греют угли в маленькой жаровне. Рядом табурет. На табурете дремлет человек.

— Брок?

Старика застигли врасплох, он вскидывает тусклый взгляд и не сразу осознает, что перед ним викарий. Брок поднимается и кланяется, а я без сантиментов оттесняю его в сторону. Девочка просыпается, моргает, когда я убираю с её лица белокурые кудряшки. Хвала всем богам, Феликс не соврал мне. Она и вправду цела.

— Привет, маленькая.

Она неуверенно улыбается, перехватывая мою руку за запястье.

— Как ты, Кэйлин?

Девочка супит брови, по-птичьи наклоняя голову к плечу. Я замечаю следы перенесенного: как красна пуговка её носа, как белы пухлые щеки и темны веки. Лоб её блестит от испарины. Я поясняю с улыбкой, подтягивая табуретку ближе:

— Ну, ты так и не сказала нам своё имя, верно? Поэтому я попросила Феликса называть тебя так. Это означает «котёнок».

Она улыбается шире. Мужчины отступают в сторону, чтобы не мешать нашему воркованию. Я немного рассказываю ей о том, как будет устроен её быт после только она поправится, говорю, что я была на её месте и прочие глупости для успокоения то ли ребенка, то ли своей совести. Во время болтовни даже хитростью заставляю её съесть не самый вкусный овощной суп (она морщит нос), и, наевшись, Кэйлин начинает сонно моргать.

Я сижу с ней, пока она не засыпает. Меня охватывает приятное тёплое чувство — словно в моей груди стало больше места.

— Наигралась в дочки-матери, Ищейка? — хмыкает Брок, — Я думал, до тебя еще c первого раза дошло.