Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ) - Фоменко Михаил - Страница 26

Мирзо тихо рассказывал:

— Голуб-яван очень плохо. О-о!.. Горы живет высоко. Долина не любит. Большой ледник любит. Здесь не был. Недавно из другой долина пришел. Потому барс убежал. Голуб-яван все боятся. О-о!.. Кого нашел, к себе тащил. В земля тащил. Потом кушал… Очень злой, очень сильный…

— Какой он из себя? — спросил Петр Васильевич, потирая над костром озябшие руки.

— Совсем как человек, только поменьше, бегает шибко, шарабара не надевает, совсем голый.

— Глупости, — сказал Петр Васильевич, — замерз бы насмерть.

— Зачем замерз, — возразил Мирзо. — Шерсть хороший есть. Такой шерсть, как у медведь, только серый.

— Глупости, — повторил Петр Васильевич и поспешно оглянулся.

Утром рабочие потребовали перенести лагерь. Работы в этой долине были почти закончены, поэтому Петр Васильевич возражал главным образом из упрямства. При ярком солнце после сытного завтрака все ночные страхи казались ему наивными и смешными.

— Кого испугались? — уговаривал он рабочих. — Выли барсы, а может, волки. Сегодня ночью мы с Мирзо пойдем и подстрелим парочку. Как, Мирзо, пойдем?

Мирзо дипломатично молчал. Рабочие продолжали настаивать. Атмосфера накалялась.

Петр Васильевич попробовал изменить тактику:

— Чабаны нас засмеют, если уйдем. Они вон не думают уходить…

Словно в ответ на эти слова невдалеке послышались гортанные крики, дробный шорох сотен маленьких копыт, и плотно сбитая масса баранов и коз подобно потоку потекла мимо нашего лагеря вниз по долине.

Уход чабанов прекратил спор.

Вечером мы разбили новый лагерь в самых низовьях долины. Однако и здесь рабочие не чувствовали себя в безопасности. Они по очереди сторожили лагерь и жгли большой костер.

Осенью, возвратившись в Хорог, я рассказал о нашем приключении геологу Сергею Ивановичу Клунникову — старожилу и замечательному знатоку Памира. Признаться, я побаивался, что Сергей Иванович начнет подтрунивать надо мной. Однако этого не случилось.

Выслушав мой рассказ, Клунников совершенно серьезно заметил, что и он не раз слышал от бадахшанцев и таджиков, населяющих долины Западного Памира, о существовании каких-то таинственных животных на азиатских высокогорьях.

Несколько лет назад знакомый охотник даже показывал ему клок грубой грязно-серой шерсти, срезанной с убитого голуб-явана. Охотник ни за что не хотел расставаться с этим клочком волос, считая его талисманом. Голуб-явана убил дед охотника. Семейная реликвия переходила от отца к сыну. Впрочем, приятелю Сергея Ивановича талисман не принес счастья. Охотник пропал без вести на ледниках Язгулемского хребта. Может, провалился в трещину, а может, как уверяли в кишлаке, его утащили снежные люди. Вместе с охотником исчез и талисман.

— Фактов, к сожалению, слишком мало, — заметил в заключение Клунников, — а легенд и фантазии слишком много. Жаль, что вы так стремительно ретировались, услышав голоса голуб-яванов. Кто знает, может, вы стояли на пороге разгадки тайны.

Я признался, что теперь, спустя несколько месяцев, мне самому все наше приключение кажется неправдоподобным. Таджики могли ошибиться. Может быть, мы слышали вой шакалов или рычание барсов. Что это за фантастические существа, живущие среди снегов и льдов? Почему о них ничего не знает современная наука?

Сергей Иванович усмехнулся.

— Начну с конца, — сказал он. — Современная наука кое-что знает о них. Жители Тибета, Непала и особенно индийцы из горного племени шерпов не раз рассказывали европейским путешественникам о снежных людях, будто бы обитающих в недоступных высокогорных долинах Гималаев, Куэнь-Луня и Каракорума. Многие путешественники встречали следы этих существ. Таинственные следы на снегу впервые описал Уэдделл, участник гималайской экспедиции 1889 года. Он видел следы на границе Тибета, на перевале Донкья-Ла, на высоте более пяти тысяч мет-ров над уровнем моря. Носильщики-тибетцы в один голос заявили, что следы оставил йети, или метох-кангми, — страшный волосатый человек, живущий среди снегов. Следы йети видели все участники первой экспедиции на Эверест: шестеро европейцев и двадцать шесть носильщиков-шерпов. Это произошло на северных склонах Эвереста на высоте шести тысяч семисот метров над уровнем моря. Следы были совсем свежие. Близость страшного йети так смутила шерпов, прозванных за свое мужество и выносливость тиграми Гималаев, что начальнику экспедиции Говарду-Бю-ри стоило немалого труда предотвратить панику и заставить носильщиков продолжать подъем.

Наконец, лет двенадцать назад, кажется, в 1925 году, итальянец Томбози как будто видел даже живого йети в Центральных Гималаях, у подножия пика Кабру. Йети пропрошел по снегу метрах в трехстах от притаившегося путешественника и исчез среди хаоса морен. Томбози писал, что йети похож на человека, покрыт темной шерстью и быстро двигается на двух ногах…

Сергей Иванович замолчал, что-то припоминая. Мы сидели на открытой веранде, повисшей над зеленоватым пенистым Гунтом. Прямо перед нами круто уходили вверх ребристые серые скалы Шах-Дарьинского хребта. Вдали, на противоположной, афганской стороне Пянджа, поднимались в темно-синее небо острые, покрытые снегом пики.

— Центральная Азия, Гималаи, Гиндукуш и даже Памир почти не изучены, — продолжал Клунников. — Исследователи встретят здесь тысячи загадок и неожиданностей.

— Но йети, — перебил я, — если они действительно существуют, кто они?

— Таджики считают их сродни шайтану. Отсюда панический страх и легенды, рассказы о том, что йети могут околдовать человека, свести с ума, превратить в змею, в жука, в камень или, что, по-видимому, гораздо проще, сожрать.

— А вы что думаете, Сергей Иванович?

— Я думаю, что йети — потомки древнечетвертичных обезьян. То самое исчезнувшее звено, которое должно связывать древних человекообразных обезьян и людей. Родственник, более близкий нам с вами, чем горилла и шимпанзе. Какая-то ветвь древнечетвертичных обезьян могла акклиматизироваться в суровых условиях высокогорья и существует по сей день. Они, вероятно, умны, сильны и осторожны. В этом источник легенд и в этом причина, что мы о них почти ничего не знаем.

— И вы утверждаете, что на Памире. — начал я.

— Я ничего не утверждаю, — махнул рукой Клунников. — Я слышал лишь рассказы о них. Вы знаете больше. Может быть, вы слышали их голоса. Если даже йети, или, как их называют таджики, голуб-яваны, и сохранились, то здесь, на Памире, они стали большой редкостью. Хотите познакомиться с ними ближе, поезжайте в Гималаи.

Прошло несколько лет. В Гималаи я не поехал, но перед самой войной снова попал на Памир. В конце лета с группой носильщиков мне пришлось переваливать через Ванчский хребет. Мы переночевали у подножия крутого скалистого склона — единственного пути к перевалу Гудживас. Рано утром начали подъем.

Связавшись веревками, мы с трудом карабкались по узким карнизам, крутым оползающим осыпям, обледеневшим снежникам. Лишь в полдень, измученные и задыхающиеся, достигли широкой седловины. Носильщики побросали груз и повалились в снег.

С юга, от синеющих вдали ледяных гребней Язгулемского хребта, дул пронизывающий ветер. Он свистел в черных, запорошенных снегом скалах и швырял в лицо острую ледяную пыль.

Я взглянул на анероид. Стрелка показывала пять тысяч метров. Ряды снеговых хребтов громоздились на севере и на юге.

Внизу перед нами чернел глубокий провал Язгулемской долины. Туда вел наш путь. Я крикнул проводнику, что пора двигаться дальше. В разреженном воздухе голос прозвучал, как далекое эхо. Рабочие нехотя начали подниматься.

Вдруг послышался крик. Несколько человек рассматривали что-то на снегу. Остальные поспешно окружили их. Когда я подошел, они молча расступились. На голубоватой поверхности свежевыпавшего снега были видны отчетливые следы босых ног. Следы вели из долины Язгулема на северный склон хребта и исчезали в скалах, откуда вихрь уже успел сдуть снег.

— Голуб-яван проходил здесь утром, начальник, — тихо сказал проводник. — Он смотрел, как мы шли на перевал. Заряди револьвер, если он не заряжен…