Великий диктатор (СИ) - "Alex Berest" - Страница 22

Из всего словесного поноса, что он вывалил на меня, я смог понять, что он стал ущербным из-за какого-то, по его мнению негативного, на него влияния домового. А так как тот пришёл ко мне, значит, и я виноват. Немного прифигев от подобного заявления, я быстро сообразил что делать. И подойдя к нему, спросил:

- Ахти, ты против того, что подобен Христу?

- …, - ожидаемо завис братец.

- Иисус Христос не курил. И значит, по-твоему, он тоже ущербный? Ведь мы все созданы по образу и подобию создателя, как и сын божий! А, значит, ты сейчас возводишь хулу на него!

Брат ошалело лупал глазами, шевелил губами, но ответил мне не сразу. А только через несколько минут, когда я уже вовсю занимался Андреасом и Ларсом, объясняя им, как нужно прорезать бойницы в слепленной из песка башне.

- Матти, а ты точно знаешь, что Христос не курил? - задал мне этот хитрый и коварный, как ему наверное казалось, вопрос братец, но я решил переложить ответственность на более компетентного человека в этом.

- Ахти, сходи и спроси у отца Харри. Он священник, он должен это знать.

И Ахти пошёл, и спросил. Пастырь у нас был умным и образованным дядькой, и прекрасно знал откуда взялся табак в Старом Свете и в каком году. А уж что брат ответил своему оппоненту на очередных посиделках после подтверждения священником, то мне неведомо. Но волны от его ответа захлестнули наше маленькое Яали и, не удержавшись в нём, пошли распространяться дальше.

Но сначала забурлило местное общество, и священнику пришлось рассказывать в церкви, что Христос и первые христиане были некурящие. Недовольные курящие прихожане, хотя им никто и не запрещал курить, написали письмо в Улеаборгский диоцез, из-за чего к нам приезжал епископ Отто Иммануэль Колляндер, который провел разбор жалобы.

Но так же, как и наш священник, подтвердил, что Иисус Христос был некурящим. Дабы избежать повторных жалоб диоцез даже выпустил разъяснение об этом, разослав его во все приходы. Позднее эту бумагу продублировали остальные епископства княжества. Но сначала допросили всех причастных к этому казусу.

И первым на допрос к нему были вызваны мы с Ахти. Брату что? Он всё на меня свалил, а мне пришлось отдуваться по полной.

- Проходи, малыш, не бойся, - пробасил лысоватый мужчина лет пятидесяти на вид, когда я робко вошёл в кабинет нашего пастора.

Прошёл и сел на деревянную и очень неудобную скамью. Поёрзал, устраиваясь поудобнее, и принялся рассматривать епископа. Простая темно-синяя сутана с непомерно большой белой колораткой, видимо, это отличительный знак епископа. И довольно массивный золотой крест на золотой же цепи. Острое, вытянутое лицо с редкой, седой бородкой. На переносице, очки-тишейды, которые в моём будущем переименовали в ленноны. За их стеклами пронзительно-холодные карие глаза, которые тоже внимательно осматривали меня.

- Вот ты какой, Матти Хухта, - мужик скосил глаза на стол, на котором лежали какие-то исписанные листы. - Читал я твои стихи, хорошо придумываешь, добро. Но только увидев тебя, убедился насколько ты мал и юн. И одолевают меня сомнения, что не ты пишешь те стихи, а кто-то за тебя. Хотя и не понимаю, зачем? Если ты не пятилетний простой ребёнок, а уже вполне сформировавшиеся личность, способная писать, считать, мечтать и сочинять, то пройдешь мою проверку.

Мля, это что сейчас такое было? Это, случаем, не инквизиция в поисках всяких вселенцев? Или дедушка и вправду сомневается, что я способен был написать стихи, а за меня их кто-то другой пишет.

- Ваше Преосвященство, - обратился я к епископу так, как и учил меня наш пастор отец Харри. - А что вы хотите узнать?

- Всё, малыш! Всё, что ты знаешь и умеешь!

- Ну, я знаю три языка хорошо. Финский, шведский и русский. И один со словарём, английский.

- А зачем тебе английский? - перейдя на шведский, поинтересовался дедок.

- Мой дядя купил американский дровокол, вот я и взял почитать техническое приложение к нему. А там всё на английском, - ответил я на шведском.

- И зачем тебе это? - перешёл на довольно корявый русский, епископ.

- Так интересно же! - ответил тоже на великом и могучем и специально выпучил глаза. - Вот как паровая машина работает? Вы знаете?

- Хм. Поверхностно, - сознался этот очкарик, вернувшись к общению на шведском. Видимо, он ему родной.

- Вот! А я хочу знать точно! Интересно же!

- Хорошо, убедил! Ну, а стих какой-нибудь, при мне сможешь сочинить? Старые-то я твои знаю.

И придвинул ко мне листок бумаги и карандаш.

«Что же ему написать? Что нибудь про бога? А что я помню? - я воздел глаза к потолоку и принялся копаться в своей памяти. - О! Точно! Блок! Не совсем про бога, и помню только половину, но стихи заумные, и даже, можно сказать, что издевательские по отношению к нему и моему странному допросу. Должны они этому деду зайти».

И я принялся быстро записывать текст на листе. Спасибо моему автопереводу, сразу на финском.

Есть лучше и хуже меня,

И много людей и богов,

И в каждом — метанье огня,

И в каждом — печаль облаков.

И каждый другого зажжет

И снова потушит костер,

И каждый печально вздохнет,

Взглянувши другому во взор…

Дописал и протянул лист священнику. И уселся назад на лавку, ожидать вердикта.

- Эхх, - печально вздохнул епископ, отчего я ехидно ухмыльнулся. - Улыбаешся, мелочь пузатая? Уел старика, как есть уел. Прости за сомнения. Должен был я тебя проверить, чтобы понять как с тобой разговаривать. А теперь скажи мне. С чего ты взял, что сын божий был некурящий?

- В британской энциклопедии прочитал, - ответил я растеряно, не понимая как трактовать его вопрос. - А что? Он был курящий? - все-таки не выдержав, ляпнул я.

- Нет. Всё верно. Христос табак никогда не курил. Но, что конкретно ты прочитал, чтобы прийти к такому выводу?

- Что табак стали выращивать и завозить для курения в Старый Свет только в середине семнадцатого века. А значит, шестнадцать с половиной веков, христиане не курили. Ведь наше летосчисление идёт от рождения сына божьего. Так?

- Да. Именно. Всё так, - как-то грустно ответил мне епископ. - Но это ты знаешь, я знаю, ваш священник знает. Но другие про это не знают.

- Но курить же вредно и опасно для здоровья. Вон, мой брат задыхается, когда курит. Да и дорого к тому же. Табак привозной. Пять марок за полфунта.

- С чего ты взял, что курение опасно всем, кроме твоего брата, - удивился дедок.

- Так, это, - мои глаза остановились на закопченном камине. - Вот, Ваше Преосвященство, посмотрите на камин. В нём горят дрова, дым поднимается вверх по трубе, оседая внутри неё сажей. Раз в год надо нанимать трубочиста, чтобы прочистить дымоход. А кто и как чистит сажу от табачного дыма внутри человека? Ведь она там наверняка скапливается. И потом, со временем, люди начинают кашлять и задыхаться. Может от того, что сажей табачной всё забито?

- Вполне разумно! Вполне! - за круглыми стеклами очков священника азартно блестели глаза. Он явно что-то понял для себя и теперь внутренне развивал эту тему, и ему стало не до меня. - Ступай, сын мой, - он меня перекрестил и взмахнул ладонью, типа всё, свободен, вперёд в пампасы. Чем я и сразу и воспользовался, даже забыв забрать листик со стихом.

Через неделю «Улеаборгский вестник» напечатал статью авторства нашего епископа, в которой он использовал почти все мои примеры из нашей беседы, даже пример с трубочистом. Упоминался в этой статье краем и я, дескать, наш юный земляк-поэт полностью поддержал идею диоцеза о заботе о здоровье прихожан.

Эта антитабачная идея — «по образу и подобию», за несколько лет распространилась по всей стране и стала очень популярна. Особенно популярна среди женщин. Наш неугомонный епископ сам додумался до вреда пассивного курения. И постоянно проводил проповеди, призывая курящих прихожан не курить в присутствии женщин и детей. А женщин призывал воздействовать на мужей, напирая опять-таки на здоровье и экономию средств. Дошло до того, что даже мой, не очень верующий отец, и то бросил курить благодаря агитации матушки.