Не спешите нас хоронить - Фарукшин Раян - Страница 21

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая

Кто-то из подвальных генералов консервного завода, в благодарность за доблестный ратный труд, презентовал нам настоящий отпуск: дал ночку отдыха на полное восстановление организма от усталости трудного, унёсшего несколько десятков жизней, дня. Ротный объявил отбой.

Ротный у нас вообще мужик клёвый. Интеллигент, по-английски базарит, не сквернословит, о бойцах заботится. Молодец.

А взводного у нас нет. После гибели 31.12.1994г. лейтенанта ***, нам через неделю назначили нового, молодого «пиджака» после гражданского вуза, так он, на следующий день, в первом для себя бою, потерял кисти обеих рук. По глупости, по незнанию, по неумению пользоваться оружием. Жалко его.

Следующего взводного убило через два дня после назначения к нам.

После такой чёрной череды сплошной невезухи, комполка решил взводных нам не назначать, ограничившись наличием командира роты.

— Мужики, отдыхать!

Нормальные люди все спать легли, а мы — нет. На нашей БМП днём побило «половину разных нужных приборов», вот Соседу и взбрендило, в неумную его голову, отыскать поблизости какую-нибудь расколошмаченную бэшку и свинтить всё необходимое оттуда. Чудак. Зачем ему понадобились рисковые приключения посреди ночи, не знаю.

По словам Соседа, ничего особенно сверхъестественного в осуществлении его «классной задумки» не было, «просто нужно перебежать через дорогу, и там уже чего-нибудь да сообразим, там наших подбитых бэшэк — не меряно».

Легко, если забыть о том, что на город опустилась тёмная и омерзительно ветреная ночь, что идёт война, и кругом молотят из всего попадающегося под руку, и что ещё неизвестно, кто там, через эту хренову дорогу, хозяин.

Несколько секунд интенсивно шевеля немногочисленными извилинами коры головного мозга своего лопоухого черепка, и отчаянно борясь со сном, я пытался поднапрячься и серьёзно подумать о предложении.

Трудновато, засыпаю на ходу, но чую — выбор не богат.

И что же делать? Поохать и завалиться спать — слишком просто и неинтересно; разбрасываясь слюнями и нецензурными выражениями, поубеждать Соседа в его неправоте — трудоёмко и заведомо безрезультатно; плюнув на страхи и предрассудки, побежать сломя голову фиг знает куда — чистое безумие и самоубийство; притворясь чертовски усталым, молча отпустить Соседа одного — просто предательство.

Пойти на встречу со смертью, потеряться и кануть в безвестность, мне хотелось меньше всего, определённый опыт уже имелся, как говориться: «это мы уже проходили», но отпускать Соседа «в однюху» не позволила совесть. Совесть пока ещё у меня есть. Приходится идти.

— Ну ты идёшь или как? — Сосед корчит обезьянью гримасу, обозначающую у него крайнее нетерпение.

— Или как! — я двусмысленно улыбаюсь в ответ. — Да ладно уж, ладно. Вместе навсегда! Сосед forever! — закинув автомат на плечо, я выхожу из подъезда первым.

По привычке быстро, но внимательно оглядываю зону предполагаемого боестолкновения: местами — абсолютно непроглядная темень, местами — высоко-высоко, вспыхивают и гаснут яркие угольки трассеров, местами — чудовищно-сюрреалистическая картина пожаров — неровными факелами горит газ, вырываясь из тонких, обрубленных снарядами труб газопроводов. Картина, в общем, привычная, но всё равно, страшно. Страшно, что это навсегда.

Группа бойцов сидит на вырванном с корнем, толстом изогнутом дереве у низенького, грозящего вот-вот потухнуть, костра; позади, сжавшись в зародыши, с опущенными от усталости плечами и головами, на пустых малахитовых цинках, застыв, сидят ещё трое и, видимо, засыпают; двое, торопливо перебирая ногами и спотыкаясь, куда-то несут на носилках молчаливого раненого; другие двое, без оружия, стоят чуть поодаль от выжженной груды металла подбитого танка и курят, по недавно наработанной привычке осторожно пряча дымящиеся сигареты в ладони; ещё двое, сидя на башне одной из трёх БМП, почти в полной темноте, разбирают и чистят автоматы.

У всех свои, отдельные, субъективные, личные проблемы, но у всех одна общая, главная цель — выжить.

Проходим мимо них всех, выходим в соседний, такой же совсем маленький и полностью раздолбанный дворик. Всё то же самое: двухэтажные двухподъездные дома со снесёнными крышами, выломанными дверьми и выбитыми окнами, сломанные надворные постройки и детская игровая площадка, раскиданные в беспорядке бытовая утварь и обломки стройматериала, железный остов сгоревшего бэтра и брошенная прямо посередине двора легковушка — чистая, словно только что помытая, белая «шестёрка». Внешне — сходство стопроцентное. Разница лишь в людях. Там, откуда мы пришли, люди есть, а здесь, куда мы пришли, людей нет. Только трупы. Полный двор, в различных позах и в разном состоянии.

Чуть не наступил на обгрызенный собаками труп женщины. Еле успел заметить и перешагнуть. Посмотрел под ноги — рядом труп поменьше, видать — её ребёнок, тоже изрядно поеденный дикими голодными тварями. Из-под разодранного пальтишка торчат белые блестящие рёбра, череп обглодан полностью, от ног остались одни, изношенные до больших овальных дыр, ботинки.

— Трындец, бля, — комментирует увиденное Сосед.

— И не говори…

Выходим из квартала. Приглушенное эхо взрывов и назойливый треск автоматных очередей становится громче, а значит и ближе. Где-то недалеко идёт мочилово и кому-то там сейчас приходится не сладко. Бог вам в помощь, пацаны!

Из-за домов выбежала группа людей в штатском. Человек десять. Вооружены. Возбуждённо переговариваясь, бегут прямо на нас. Осталось метров двадцать-тридцать. А разговаривают-то по-чеченски! Что делать?

Прячемся в ночь, в темноту — за уродливо-широкое, но невысокое ветвистое дерево и осторожно вертим глазами в поисках путей дальнейшего отступления. Я, прижавшись к грубому стволу ветерана природы спиной, боюсь пошевелиться и камнем застываю, с трудом сдерживая своё горячее дыхание. Пульс отдаётся в ушах и сотрясает всё моё, быстро покрывшееся мелкой испариной и давно не знавшее тёплой воды, тело. Я потею, как конь на скаку. Сердце бьётся так громко, что, кажется, выдаст меня своим грохотом. Указательный палец нежно обволакивает спусковой курок автомата и монументально застывает в ожидании драматического действа. Отступать некуда — будем биться. Но как? Если повезёт, используем фактор внезапности — подпустив духов вплотную, расстреляем их в упор. А если не повезёт? Двое против десятерых, шансов у нас — абсолютный ноль. Нет, лучше будем надеяться, что повезёт. И эта надежда нам поможет. Ведь надежда всегда остаётся последней, хотя бы и на ненадёжный русский авось. Авось духи пройдут мимо и не заметят. Будь, что будет, мы заложники своей судьбы.

Неожиданно, издав громкие радостные вопли, боевики развернулись и побежали обратно туда, откуда прибежали. Может, им по рации чего сообщили? Неважно, главное — пронесло.

— Фууу, пронесло… — сухой, от перенесённых только что переживаний, ладонью вытираю пот с лица. — Спасибо дереву!

А странно ведь — вокруг нас более десятка сваленных и поломанных войной деревьев, а самое широкое дерево стоит, как ни в чём не бывало. Парадокс, панимашь. Ладно, зато, в случае чего, оно нас ещё раз спасёт.

Ну, вроде, больше ничего непредвиденного нет. Можно идти дальше.

Трусцой перекатываем через широкую дорогу. Напротив нас — три одинаковые панельные пятиэтажки, между ними — проходы шириной метров в десять. Раз, два, три! Устремляемся в один из проходов.

Большой и ровный, монотонно-бесцветный квадратный двор, двести на двести метров, открывается нашему взору. Пара глубоченных воронок от авиабомб и остатки детских качелей — единственные местные достопримечательности.

— Лазить сюда опасно, не может быть, чтоб здесь никого не было. Место-то открытое, наверняка снайпер где-то сидит. Давай, лучше вернёмся, — предлагаю я. Но натыкаюсь на жёсткий ответ:

— Раз пошли за товаром, вернёмся с товаром!

Послышалась негромкая речь. Снова нерусская. Снова надо спрятаться. Ближайшее укромное место — подъезд. Бежим туда. Забегаем.

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая