Лейтенант Хорнблауэр - Форестер Сесил Скотт - Страница 54
- Предыдущая
- 54/77
- Следующая
XV
Посыльный, постучав, просунул голову в каюту Буша:
– Мистер Хорнблауэр свидетельствует свое почтение, сэр. Над мысом Москито развевается адмиральский флаг, и мы сейчас начнем салют, сэр.
– Очень хорошо, – сказал Буш.
Лежа на койке, он мысленно следил за всем, что происходит на судне. Сейчас оно лежит на левом галсе, и все паруса, кроме марселей и кливера, взяты на гитовы. Значит, они прошли Пушечную Банку. Буш услышал голос Хорнблауэра:
– Брасы с подветренной стороны! Команде поворачивать судно!
Буш услышал, как заскрипели тросы рулевого привода: руль положили на борт – обходят мыс Порт-Ройал, «Слава» встала на ровный киль – перед этим она шла с небольшим креном… накренилась на левый борт… так слабо, что Буш, лежа на койке, почти не почувствовал этого. Громыхнула первая пушка салюта. Несмотря на то, что Хорнблауэр любезно предупредил его, Буш все-таки был захвачен врасплох и даже вздрогнул от неожиданности. Он обругал себя, решив, что стал слабый и пугливый, как котенок. С интервалами в пять минут гремели выстрелы, Буш заново устраивался в постели. Двигаться ему было непросто, не столько из-за слабости, сколько из-за многочисленных швов, наложенных на его раны. Он был весь прошит, как стеганое одеяло: каждое движение причиняло боль.
Когда салют стих, показалось, что на корабле необычно тихо. Буш насчитал пятнадцать выстрелов; видимо, Ламберт стал вице-адмиралом. Судно скользило к северу по заливу Порт-Ройал. Буш попытался вспомнить, как выглядит Солт Понд Хилл и горы за ним – как же они называются? Лиганея, или что-то в этом роде – никогда не мог он выговорить эти испанские названия. Моряки называли их просто Долгие Горы за фортом Рок.
– Марса-шкоты, – слышался сверху голос Хорнблауэра. – Марса-гитовы!
Значит, корабль приближается к стоянке.
– Руль под ветер!
Повернувшись к ветру, судно потеряет скорость.
– Молчать, на шкафуте!
Буш мог вообразить, как оживленно болтают матросы при входе в гавань – старики рассказывают новичкам о тавернах и притонах Кингстона.
– Отдать якорь!
Ни один моряк, даже такой прозаичный, как Буш, не может без душевного трепета слышать звук скользящего в клюз якорного каната. Звук этот вызвал у Буша смешанные чувства. Это не возвращение домой, это конец одного эпизода, но начало целой серии новых. Ближайшее будущее сулило крупные неприятности. Не смерть и не ранения угрожали Бушу, но он предпочел бы любую опасность предстоящему испытанию. Несмотря на слабость, тело его напряглось, когда он попытался заглянуть в будущее. Буш хотел бы двигаться, чтоб дать выход этому напряжению, по крайней мере, извиваться и ерзать, раз он не может ходить, но со своими пятьюдесятью тремя швами он не мог даже ерзать. Практически наверняка предстоит расследование событий на судне Его Величества «Слава», а возможно, и трибунал – или целая серия трибуналов – по его завершении.
Капитан Сойер мертв. Кто-то из испанцев, опьяненный кровью, ворвавшись в каюту, зарезал несчастного безумца. В аду не найдется пламени достаточно жаркого, чтоб покарать мужчину – или женщину – совершившего подобное злодеяние, хотя в каком-то смысле это было милосердным избавлением несчастной души, так долго мучимой воображаемыми страхами. По иронии судьбы в то же время, как безжалостная рука перерезала глотку безумца, кто-то из вырвавшихся на свободу пленных пощадил Бакленда, лежавшего в койке, и связал его простынями, так что все время кровавой битвы за свое судно тот пролежал беспомощным. Бакленду немало придется объяснять на следствии.
Буш услышал свист дудок и навострил уши, чтоб расслышать приказ.
– Команда гички! Гичку спускать!
Ясное дело, Бакленд отправляется доложить адмиралу. Как раз в тот момент, когда Буш пришел к этому заключению, Бакленд вошел в каюту. Естественно, одет он был крайне тщательно, в безупречно-белые штаны и лучший форменный сюртук. Лицо его было гладко выбрито, а аккуратность, с какою был завязан шейный платок, лишний раз свидетельствовала, что он отнесся к своему туалету весьма серьезно. Но заговорил он не сразу, просто стоял и смотрел на Буша. Его и без того втянутые щеки ввалились от переживаний, остекленевшие глаза смотрели в одну точку губы дрожали. Так может выглядеть человек, идущий на виселицу.
– Вы собираетесь на берег, сэр? – спросил Буш, подождав, чтоб старший заговорил первым.
– Да, – сказал Бакленд.
Кроме треуголки, он держал в руке запечатанные донесения, над которыми немало потрудился. Он попросил Буша помочь ему составить первое, касавшееся отстранения капитана Сойера от командования; второе донесение включало часть, написанную самим Бушем. Оно дышало сознанием своих заслуг и описывало капитуляцию испанцев на Санто-Доминго. Но третье донесение, касавшееся восстания пленных на борту и содержавшее признание, что Бакленда захватили в постели спящим, было составлено уже без Буша.
– Лучше б меня убили, – сказал Бакленд.
– Не говорите так, сэр, – ответил Буш настолько бодро, насколько позволяли его собственные тревоги и слабость.
– Это было бы лучше, – повторил Бакленд.
– Ваша гичка у борта, сэр, – послышался голос Хорнблауэра. – А призы только что стали на якорь у нас за кормой.
Бакленд обратил на него остекленевший взгляд. Хорнблауэр выглядел совсем не так аккуратно, хотя и он, очевидно, потрудился над своим нарядом.
– Спасибо, – ответил Бакленд, потом, после паузы, спросил со страстью: – Скажите мне, мистер Хорнблауэр – это последняя возможность – как случилось, что капитан упал в люк?
– Я решительно ничего не могу вам ответить, сэр, – сказал Хорнблауэр.
Ни в его словах, ни на его бесстрастном лице нельзя было прочесть ни малейшего намека.
– Мистер Хорнблауэр, – взмолился Бакленд, постукивая пальцами по донесениям. – Я хорошо обращался с вами. Вы увидите, что в этих донесениях я отдал вам должное. Я хвалю вас, как только можно, за то, что вы сделали на Санто-Доминго, и за то, как вы взяли на абордаж судно, когда восстали пленные. Как только можно, мистер Хорнблауэр. И вы… вы не…
– Я действительно ничего не могу добавить к тому, что вы уже знаете, сэр, – сказал Хорнблауэр.
- Предыдущая
- 54/77
- Следующая
