В провинции, у моря (СИ) - Охалова Полина - Страница 24

– У какой Польки?

–– Да у Полины Разумовой, она тут недалеко на ИванВазова живет, в доме, где «Застраховки,» не знаешь ее? У нее еще пальмы на балконе торчат, как два члена! –Анфиса залилась пьяным смехом. – Так что извини, в другой раз покажу.

–– А вот когда этот мужик с пирса свалился, ты фотографировала? Может, прям тот момент, когда он свалился, сняла?

–– Неа, а жаль вооще! Такая сенсейшен была бы, залайкали бы меня до смерти!

–– А он один там был на пирсе, этот, как его, Николай?

–– Не, там еще какой-то кент болтался. Думаешь тот того и столкнул что ли? – язык у Анфисы уже заплетался, и она хихикала и иногда пьяно икала

–– Ну может, тот другой Николаю отомстить за что-то хотел? Может, этот Николай, например, мать его убил?

–– Ой, держите меня, – залилась пьяным смехом Анфиса .– Мать-перемать! Какая мать, дурилка ты картонная, сейчас если укокнут кого – так из-за денег! Денежки, мани-мани – вот и все. Дай мне тыщ сто, и я твою мать пришью! С удовольствием! Чики-чики, – Анфиса покатилась со смеху и стала делать какие-то непристойные жесты руками.

–– А ты что, мамочку свою любишь? Утю-утю. Она тебе до сих пор ссанные штанишки меняет? – Анфиса совсем сползла с камня и уткнулась в песок лицом. Мишаней вдруг вновь, как позавчера на пирсе, овладела какая-то дикая животная злоба – на эту идиотку Анфису, на убитого им ненароком Николая, на весь мир, который съел его маму Лену и собирается, икая и чавкая, сожрать и его. Он надавил на плечи Анфисы, вжал ее голову в песок, чтобы не слышать этого мерзкого пьяного хихиканья. Когда он разжал руки, Анфиса не шевелилась. «Эй!», – он перевернул девушку и посветил ей в лицо фонариком от мобильного. Рот и нос Анфисы были забиты песком, а глаза неподвижно и мертво смотрели в небо, не реагируя на свет фонарика. Михаил перевернул девушку обратно лицом вниз и тихонько завыл. Потом встал, отряхнул брюки, оглядел темный и пустой пляж и поплелся домой.

-– Ну а на следующий день я еще этой Полине позвонил, сказал, что из полиции, зачем-то по голове ее бутылкой с водой стукнул и телефон забрал Анфисин. Она ведь телефон-то, наверное, и так отдала бы. А сейчас, может, лежит овощем, как мама моя. Вот, так Ксения Петровна, я двоих убил не за что не про что и одну еще, может, инвалидом сделал. Что мне делать, можете Вы сказать?

–– Ну, во-первых, насчет Полины не беспокойся, жива она и здорова. (У нее голова вообще, может, соломенная или деревянная, – про себя подумала Ксения). – А что тебе делать я не знаю. Правда не знаю. Ты ведь как-то, получается почти случайно их убил, не хотел ведь убивать, так получилось просто…

–– Не хотел. А, может, и хотел? Знаете, тетя Ксеня, во мне оба раза такая вдруг злость темная поднялась, значит – это зло во мне было, есть? Может, я и еще кого-то убью.

–– Нет, не думаю. А что тебе делать, не знаю. Зато знаю, что мне делать. Я, Миша, про наш разговор и про все эти мои дурацкие расследования никому не скажу, обещаю тебе. Я через два дня улечу и никогда, наверное, ни Поморие, ни тебя больше не увижу. Постараюсь все это из памяти вычеркнуть. А тебя ведь вряд ли кто-то станет подозревать и искать. Насчет Николая все уверены, что это несчастный случай, убийцу Анфисы «нашли» уже.

–– Но ведь этот парень из Святого Власа не убивал ее! А его вместо меня посадят!

–– Может, и не посадят еще – у них ведь, как я понимаю, ничего нет, кроме его признания. А он может очухаться и назад признание взять. А если он готов за дозу в любом убийстве признаться, то, может, он уже и до суда-то не дотянет. Но даже если его отпустят, то «настоящего» убийцу искать уже вряд ли станут. Да и как они будут искать-то? Так что никто про тебя не узнает, а сможешь ли ты с этим жить, это уж я не знаю, как получится, наверное.

–– Боже, почему все так вышло-то! Ведь я столько лет за мамой ходил, в последнее время даже мечтал, сволочь, чтоб она умерла скорей. Нет, я ее очень любил, но она уже совсем и не она была, а только тело и все. Маму когда проводил, думал: вот теперь жить начну – за двоих. На море поеду, там квартиру куплю, женюсь, может, девочку-дочку Леной назову. А теперь что – ничего этого не будет, ничего!

Ксении показалось, что Михаил сейчас закричит и начнет биться головой об стену.

Она схватила его за руки: «Успокойся, Миша, сейчас не надо ничего решать. Ты уезжай отсюда, из Поморие, на время или совсем. Может, можно как-то твой грех замолить или еще как. Не знаю я, Миша, и я тебе не судья. Я пойду. Дождь кончился вроде. А где мы? Как мне до дома дойти?

–– Да вот по этой улице вы прямо на набережную выйдете, а там найдете.

–– Найду.

Ксения одела куртку, нашарила в карманах десяток левов мелочью, положила на стол.

–– Ну прощай Миша. – Она чуть не сказала: «Будь счастлив», но удержалась, а спросила вдруг о другом: «Миша, а почему ты в такой странной дамской шляпке ходил?

–– Не, я не ходил, я только на рыбалку ее одевал. Мы когда в Скадовске на море были, мама такую или почти такую очень купить хотела, приценивалась несколько раз, а потом все же решила лучше мне фруктов на эти деньги купить. Я как увидел эту шляпу – сразу купил. Она сначала дома лежала, а потом я ее решил на рыбалку одевать, как будто мама со мной на рыбалке тоже была и на море смотрела.

Ксения, едва сдерживая слезы, быстро вышла из ресторанчика и пошла вперед, не оглядываясь.

Ей ужасно было жалко этого несчастного парня. Но ведь он двоих убил – напомнила она себе. Петрович ведь не был только законченным полицейским-сволочью, он был чей-то друг, отец; внук его ждал в Черногории. И Анфиса – дура, конечно, набитая, но ведь ей всего девятнадцать было, могла бы прожить долгую и вполне достойную жизнь. Сто раз могла бы в лучшую сторону измениться. Всех жалко, не поймешь кого и больше…

В кармане заверещал мобильник – это внук Васька жаждал новостей.

–– Да нет, Васенька, никаких новостей и не будет. Нигде этого парня в шляпе не видать. Да и вообще мы с тобой скорей всего зря всяких огородов нагородили. Часы он мог потерять и раньше, и даже чуть позже – почему же обязательно в момент убийства -то.

–-Так он же на пирсе был, когда Петрович пошел рыбам на корм

–– Ну и что – пришел, поговорил с Николаем и ушел, почему не так-то. Все, the game is over, спи спокойно.

–– Ну бааб, ты как-то легко сдалась

–– Никуда я не сдалась, мне осталось тут два дня погостить, я их хочу провести как нормальная пожилая курортница. Буду тебе и маме подарки искать. Пожелания есть?

–– Подумать надо –неохотно сменил тему Васька.

В следующие два дня Ксения успела съездить в мебельный, купила в подарок Светлане полку, о необходимости которой та не раз говорила. Скупила также ей в подарок полмагазина болгарской косметики и выбрала самое дорогое вино в специализированном винном. Повалялась на пляже, погуляли с подругой по набережной, сходили в лучший ресторан города, наелись морепродуктов.

В последний день на пляже она попрощалась с мамой Бори, с соседями по лежбищу, в том числе с вернувшимися на свое место Ольгой и Петром. Валюхе подарила смешного кукленыша, который открывал и закрывал рот. Увидела, что на пирс возвратились лысый Семен и голоногий болгарин, – мысленно и им послала привет.

Они тепло распрощались со Светланой, которая оставалась в Поморие еще на два месяца, тем более, что Гришу, кажется, все же обещали в августе в отпуск отпустить, хотя бы на две недели.

Светлана приглашала прилетать еще: на следующий год ковидные ограничения наверняка снимут, а самолеты прямые летают и из Москвы, и из Питера. «Спасибо, поживем—увидим», – ответила Ксения.

В самолете, сидя между двумя дремавшими мужчинами, Ксения думала о том, что последние три года ее жизни были на удивление бурными и полными каких-то странных детективных событий – ей все время приходилось быть свидетелем преступлений и даже чуть ли не жертвой. Интересно, что в этих детективных историях с убийствами и покушениями – преступников так и не поймали – ни в первом, ни во втором, ни в третьем случае. А Светлана уверяла, что самый фундаментальный закон детективной истории состоит в том, что преступник должен быть найден, зло наказано. За это читатель и любит детективы – знает, что, как в сказке, финал всегда хороший: зло будет повержено и наказано, добро и справедливость непременно победят.