Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Ульев Сергей - Страница 16

Однако после второй стопки генеральша уже не казалась ему столь некрасивой, чтобы отказывать ей в поцелуях.

А когда содержимое графина опустело, Ржевский нашел ее вполне достойной своего пыла…

— Поручик, вы были великолепны, — прошептала генеральша, когда все охи, вздохи и скрипы остались позади.

— Спасибо за самогон, ваше превосходительство, — сказал Ржевский, переворачиваясь на спину. — Он был превосходен.

Раздался стук в дверь.

— Входите, граф! — крикнул Ржевский. — Уже можно!

Вошел Лебедев — Кобылин.

— Как вы догадались, что это ваш друг? — удивилась генеральша, прикрывшись от вошедшего простыней.

— Проще пареной репы, сударыня! Он же прекрасно знает, сколько времени требуется гусару, чтобы расплатиться за фураж.

Лебедев — Кобылин скривил губы.

— Пора отправляться, Ржевский, — сказал он. — Кони заждались.

В благодарность за подвиги поручика генеральша велела снарядить подводу с сеном, и вскоре довольные гусары съехали со двора.

Генеральша, взяв у управляющего ключи, тут же открыла сарай, где Лебедев — Кобылин запер троих ее мужиков.

— Выходите соколы недобитые, — с усмешкой произнесла она. — Театр бы из вас устроить.

Мужики заулыбались.

— А что, матушка, — сказал один, — али мы плохо сыграли, на? Уважили вас гусары — то?

— Уважили, — зарделась генеральша.

— Я ж сказывал, что гусары — хорошие наездники, на.

— Ох, хорошие! До сих пор все косточки ноют.

— У нас тоже, матушка, — жалобно протянул самый хилый из мужиков, потирая зад.

— Ничего, милые, за доброе дело пострадали. Велю Пахомычу, чтобы водки вам налил.

— Спасибо, матушка, — закивали мужики. — Мы завсегда… это важно… водочку мы любим… полечимся…

Авдей Пахомыч, стоявший здесь же, посмеивался, заискивающе заглядывая хозяйке в глаза.

— Да уж, Лавра Тимофеевна, разыграли мы гусар. Вот смех! А я — то, старый черт, в одних кальсонах…

— Тоже скажете мне — старый! — фыркнула генеральша. — Топите, Авдеюшка, баню. Чтой — то кровушка во мне разыгралась, никакого удержу нет!

— Барыня, барыня, сударыня, барыня, — запели мужики, притопывая лаптями.

— Нет, непременно театр из вас устрою, чтоб гусар заманивать, — засмеялась генеральша.

— А чё, на? Можно и театр. Нам за вас, матушка, хоть помереть, на!

Император Наполеон обладал незаурядной памятью. Он запоминал все подряд: свои декреты, чужие письма, имена капралов, родинки любовниц, клички лошадей, застольные беседы.

Зайдет к нему какой — нибудь генерал с докладом, а Наполеон ему прямо в лоб:

— Как поживает ваша незабвенная тетушка?

— Мерси, сир, уже отмучилась.

— Она, кажется, страдала от запоров?

— Увы, ее не спасла даже английская соль.

— Неудивительно: английская соль для французов хуже мышьяка!

Единственное, что Наполеон никак не мог запомнить, — это названия двенадцати республиканских месяцев. И потому, чтобы впредь не путать брюмер с термидором, захватив власть, вернул Францию в лоно григорианского календаря.

Подобно натуралисту, разглядывающему в лупу копошащихся у его ног муравьев, — великий узурпатор старался держать в голове каждую мельчайшую деталь военной кампании, желая наложить на всё печать своей гениальности. А уж если дело касалось армейских любовных утех, его любопытство не ведало границ.

В один из жарких дней июля интендант — сутенер французской армии Кисен с воодушевлением докладывал своему императору:

— Сир! За первый месяц войны походные куртизанки были нарасхват. Их услугами воспользовалось около 200 тысяч человек: 170 тысяч солдат, 15 тысяч унтер — офицеров, 8 тысяч офицеров и 23 генерала.

— Весьма занятно, — кивал Наполеон, нюхая табак. — Чем выше звание, тем меньше пыл?

— Просто солдат всегда больше, чем генералов.

— Гм, верно. Но как вам удалось всех пересчитать?

— У моих девочек от меня нет секретов.

— Однако вы не упомянули маршалов.

— Маршалы имеют походных жен, сир… В своих личных каретах.

— А-апчхи! Телячьи нежности!

— Кого? Телят? — не разобрал толстяк. — Нет, о таком я даже не слышал. Римские легионеры обычно водили за собой стадо козочек. Но наши куртизанки, сир, лучше любой козы или коровы!

— Отдаю должное вашему опыту… Скажите, Кисен, какая из наций моей армии наиболее любвеобильна?

— Конечно же итальянцы и французы!

— Кто же самые тщедушные?

— Австрийцы.

— Бедная Мария — Луиза! — задумчиво произнес император. — Как ей все — таки повезло, что я на ней женился. Во истину, чтобы разжечь огонь на тлеющих углях, нужен ураганный ветер.

— Простите, сир?

При воспоминаниях о проделках, какие они с императрицей позволяли себе на брачном ложе, Бонапарт задрожал левой ногой.

— Австрийки похожи на отсыревший порох. Если бы не я, моя супруга так и осталась бы в неведении относительно своих истинных возможностей.

— Замечу, сир, что среди моих девочек встречаются самые разные национальности, но наибольшим успехом неизменно пользуются француженки. Одна за сутки порой успевает обслужить целую роту! К ним похаживают и саксонцы, и швейцарцы, и португальцы…

— Любовь не ведает границ, — сказал Наполеон. — Вам следует позаботиться, чтобы наши француженки попутно приучали клиентов к своему языку.

— Сир, вы имеете в виду поцелуи взасос с участием языка? Или… греческие ласки?

— Я говорю о словарном запасе, Кисен. Самый тупой поляк после общения с французской проституткой должен знать как звучат армейские команды по — французски.

— Будет исполнено, сир.

— Как они питаются, ваши девочки?

— Полагаю, что неплохо.

— Поменьше гороха, побольше конфет! А как у них со здоровьем?

— Голодных обмороков не случалось. Только от экстаза.

— Я не о том. Как с любовными болезнями?

— Ни одного случая испанки, мон сир!

— Хорошо, хотя бы в этом отношении Испания не строит нам козни.

— В остальном же — легкий триппер, мон сир. Правда… мм… — интендант — сутенер замялся, — почти у всех. Ну, это пустяк, не опаснее насморка.

Наполеон изменился в лице.

— Вы шутите?! — вскричал он, мгновенно впадая в ярость. Швырнув на пол свою шляпу, он стал ее топтать. — Вы, должно быть, не знаете, что это такое — настоящий насморк!

— Простите, сир, — задрожал толстяк, — не имел счастья…

— Когда из двух ноздрей не дышит ни одна! Хоть засунь туда шомпол! И сопли текут из глаз! И невозможно ухаживать за дамами, потому что каждую минуту хочется высморкаться! Хуже насморка может быть только гильотина!

— Виноват, сир.

— А вы говорите «легкий триппер»… — устало выдохнул Наполеон, и, поддав треуголку ногой так, что она отлетела к стене, как ни в чем не бывало произнес: — Ну-с, какие еще у вас проблемы?

— Ваша великая армия, мон сир, продвигается вглубь России столь стремительно, что обозы с девочками не успевают.

Губы Наполеона тронула улыбка.

— Скоро настанет черед больших городов. Моим гвардейцам будет, где развернуться. Как это говорится у русских? Чем дальше в лес, тем больше дров!

— Дров?

— В смысле, женщин… — Император ласково взял его за мочку уха. — Скажите — ка, мой друг, а сами вы часто пользуете ваших девочек?

Кисен покраснел, потупив взор.

— Признаться, мон сир, никогда.

— Почему?! Вы евнух?

— Нет.

— Аскет? масон? пижон?

— Нет, я…

— Любитель козочек? овечек?

— Нет — нет!

— Кто же?

— Я… я…

— Смелее!

— Я предпочитаю мужчин, — прошептал толстяк.

— Что? Говорите громче!

— Мужчин!

Наполеон тотчас отпустил его ухо, вытерев пальцы об подкладку жилета.

Кисен рухнул перед ним на колени.

— О, мон сир, не скрою, у меня было много романов. От гимназистов до вдовых генералов. Но всю свою жизнь я любил только одного человека.

— Кого же? Кто ваша бедная Джульетта: Мюрат? Даву? Бертье?