Нелюбезный Шут (СИ) - Зикевская Елена - Страница 62

— Кто-то идёт, — Джастер заметно нахмурился. — Охотник, скорее всего.

— Мне уйти?

— Сиди пока. Посмотрим, что за оно. Если захочешь — уходи, еду прикажешь в шатёр подать. Всё. Молчим.

Я только кивнула, постаравшись принять вид «госпожи ведьмы» и ничем не выдать своего испуга.

Шаги идущего к нам человека я услышала раньше, чем увидела незваного гостя. Он не остерегался подходить к незнакомому костру.

Видимо, лес и в самом деле обычными людьми «хоженый» вдоль и поперёк.

— Славный вечер, добры люди! — раздался из-за кустов хрипатый голос. — Дозвольте у вашего костерку простому охотничку передохнуть — погреться, госпожа ведьма?

Я кивнула, а Джастер, как ни в чём не бывало, помешал похлёбку и попробовал варево.

— Садись, отдыхай, грейся, — спокойно отозвался воин, даже не покосившись в сторону гостя.

Ветви кустов раздвинулись, и охотник, с луком и колчаном, перешагнул невидимую границу — я только сейчас это почувствовала! — нашего лагеря.

Одет нежданный гость был хорошо, видно, что не бедствовал, только половина лица бугрилась отвратительной коркой шрамов. Жутко это было: половина лица обычная, живая, даже бритая, а вторая — мёртвая, перепаханная. Рот с искорёженной стороны у охотника почти не шевелился, а вот глаз был живой и цепкий.

— Вы уж не обессудьте за мою рожу, госпожа, — осклабился он, заметив мой взгляд. — Энто меня медведица по зиме приласкала. Охотой я живу, а она дело такое…  Удачливый я, жив остался!

— Сегодня удача тебя не жалует, как я погляжу. — Джастер отвлёк внимание на себя. — Что сума-то пустая?

— И не говори, мил человек, — тут же повернулся к нему охотник. — Весь день брожу, ноги сбил, а даже зайца не подстрелил…

Я решила, что сейчас самый подходящий момент уйти в шатёр. Как же хорошо, что Шут его поставил!

Как знал…

— Джастер, я иду отдыхать. — Я встала с видом «госпожи ведьмы». — Ужин подашь мне в шатёр.

— Как прикажете, госпожа, — коротко поклонился Шут, пока охотник смотрел мне в спину.

Взгляд у него был липкий и неприятный до омерзения.

Сидеть в полном одиночестве в тёмном шатре оказалось скучно и душно. Даже подушечки для сидения, которые заботливо оставил Шут, не скрасили моё «заключение». И потому я осторожно приоткрыла полог, пропуская внутрь вечернюю прохладу и заодно слушая, какие байки травил неожиданный гость, то и дело жадно потягивающий носом в сторону нашего ужина. Рассказывал охотник нарочито громко, словно боясь, что я не услышу о его подвигах.

Джастер же словно не замечал косых взглядов и откровенного вранья, начищая «купленную» у книжника лампу, помешивая похлёбку и лишь иногда поддакивая рассказчику.

Наконец, запах от котелка пошёл такой, что в животе откровенно забурчало. Я торопливо отодвинулась от полога, надеясь, что болтливый охотник этого не услышал.

Что это за «госпожа», у которой в животе бурчит, как у девки обычной?

— Ужин готов, госпожа. И ваша лампа тоже.

— Хорошо, принеси мне их!

Мне очень хотелось увидеть Шута и выяснить, как долго он намерен терпеть этого навязчивого типа у нашего костра.

Но Джастер вёл себя подобающе.

Край полога был приподнят, обнажая опустившийся на лес вечер, и рука в чёрном поставила в шатёр зажженную лампу, а следом миску с дымящейся похлёбкой.

Полог опустился, оставляя меня в одиночестве, но теперь хотя бы было светло. Как же он удачно эту лампу взял…  Мне бы и в голову не пришло…

Я ела похлёбку и слушала вечернюю тишину.

Шут и охотник тоже ужинали.

— Эй, приятель!

Хриплый шёпот раздался вскоре после того, как я успела доесть горячее. И это было совсем не похоже на очередную байку. Я убрала лампу подальше от входа, загородила её свет своей торбой и чуть приоткрыла полог, выглядывая в щёлку.

В густеющих сумерках костёр хорошо освещал обоих мужчин.

Охотник подсел к Шуту и заискивающе заглядывал воину в лицо.

— Ух, и хороша у тебя баба. Я таких смазливых давно не видал. — Гость заметно понизил голос, но я всё равно слышала. — Ужином угостил, уважил, мож, и бабой по-братски поделишься, ась? Да ты не серчай, мы ж свои, ты — «пёс», я — охотник, в лесу все мужики — братья. А на рожу мою не гляди, я в этом деле мастак! Мне ж все наши давали, а как рожу скривило, так носы воротят! Хучь в городе девок покупай! А платить-то за чо? Бабы-то промеж ляжек все одни, хучь за деньги, хучь так! Ей юбку на голову задерёшь, она для порядку попищит да побрыкается, а потом ничо, хучь куда стерпит, главное придавить покрепче, чтобы не уползала. Ну повоет потом, слёзы с соплями поразмазывает, да утрётся. А твоя вовсе ведьма, такие, болтают, до этого дела охочи больно. Ну, так чо? Я парочку, а потом ты, ась? Иль ты сперва, я уж потерплю, хучь и гостю первый почёт… .

Что?! От гнева и омерзения меня едва не затрясло. Первый почёт ему?! Юбку он мне задрать хочет?! Попищит, а там всё стерпит?! Да я от него и мокрого места не оставлю! И чихать на откат! Ради такого дела перетерплю!

Но отдернуть полог и обрушить гнев на этого мерзавца я не успела.

— Она — не моя, — Джастер ответил негромко и так равнодушно, что разом остудил мой пыл. Но следующая фраза всё расставила на свои места: — Я как-то больше мужиков люблю.

В щёлку я видела, как воин отставил пустую миску, взял фламберг и придирчиво начал его осматривать под косым и настороженным взглядом охотника, поспешно отодвинувшегося подальше. Можно подумать, Живой меч на поясе Джастера был безобидной зубочисткой…

— Мёртвых, — невозмутимо уточнил Шут, пока я, закусив рукав платья, старалась не рассмеяться над очередным представлением.

Заметно побледневший, охотник спешно отодвинулся ещё дальше. Но представление только началось.

— Они, живые-то, орут, кричат, угрожают, оружием машут, бежать иногда куда-то пытаются. Беспокойство одно. Зато потом лежат, молчат, тихо так, хорошо…  Не дёргаются, главное. И похрен, какая там у них рожа.

Воин проверил пальцем лезвие, недовольно поморщился и достал из торбы точильный камень, сделав вид, что не замечает, как охотник отодвигается всё дальше и дальше от него, испуганно стреляя глазами то в сторону леса, то на мой шатёр, то на Шута.

— А к ней…  Ну хочешь — попробуй, вдруг повезёт. Правда, в последний раз она таких охотников наизнанку вывернула. Размазало по полу и стенам так — хоронить нечего было. Прям целиком весь изгаженный сарай и сожгли, вместо могилы, даже разбирать на доски не стали. Про это весь Кронтуш знает, да ты, видать, там не бываешь, иначе бы слыхал, что она силой и норовом крута, хоть и молодка по годам. Впрочем, ты мужик ловкий, смелый, хваткий, коли не брехал. А коли и удачливый, как баял, так, мож, ей глянешься, авось, и пожалеет, живым уйдёшь. Ну а коли нет — не обессудь, тут уж кто скорее успеет: я или она…  Я ж «пёс», ты ж сам понимаешь…

Джастер провёл камнем по клинку фламберга с таким жутким звуком, что даже меня пробрала дрожь. Охотник не выдержал окончательно. Даже изувеченная часть лица заметно побелела.

— Я-я-я п-пойду, пожалуй!

Он вскочил на ноги, подхватывая свои пожитки. На здоровой половине лица глаз заметно дёргался, второй был широко распахнут, а руки заметно тряслись.

— Х-хозяйке своей б-благодарность п-передай за госте-п-приимство! Я б ещё у вашего костра погрелся, да пора мне! Темнеет ужо! До дому бы поспеть засветло! Не обессудьте, коли чего не так сказал! Всего вам, люди добрые!

— Бывай, — невозмутимо откликнулся Шут, напутственно проскрежетав камнем по фламбергу ещё раз.

Ветки и кусты затрещали так, словно за охотником гналась вся лесная нечисть с волками во главе.

Я откинула полог, стараясь не рассмеяться в голос.

Ох, Джастер…  Правду он всегда говорит…  Только так эту правду с шуткой переплетает, что со стороны послушать — жуть берёт, какие тут чудища собрались.