Сказание о Синей птице - Цююань Ли - Страница 22

Меня отвели в долину Сеси преклонить колени пред тобой, Синяя птица, умоляя о прощении и благословении. Я навсегда запомнил твой презрительный взгляд при встрече. Ты сказала моему отцу, что чувство ритма – это дар неба и земли, и ему нельзя научить. Если небо и земля поскупились на дары, значит, на то должна быть причина и не ей нарушать волю богов.

Синяя птица, я склонился пред тобой пристыженный. Отец побледнел: должно быть, он вспомнил о недобрых предзнаменованиях, сопутствующих моему рождению. Отец постепенно отдалился от меня.

Все мои младшие братья и сестры последовали его примеру. В своем собственном доме среди родных мне людей я чувствовал себя более одиноким, чем среди снегов. Мои покои находились вдали от покоев братьев и сестер, и я посадил у себя во дворе зеленый бамбук. Часто смотря на горизонт, я вспоминал своего дядю, который покоился на снежной горной вершине. Без меня он остался там совсем один.

Уединение делало меня вспыльчивым, часто в груди я ощущал нестерпимо горячий огонь. Эту ярость раньше гасили холодные снега, а теперь не было ничего, что могло бы ее остужать. Она пугала меня самого: я понимал, что в порыве гнева могу с легкостью погубить обидевшего меня человека.

Семья, которая и раньше сторонилась меня, теперь держалась от меня на расстоянии выстрела стрелы. Единственным человеком, который меня не боялся, была Нюйин – моя десятилетняя сестра. Иногда она навещала меня, чтобы вместе почитать, поупражняться в стрельбе из лука или потренироваться с мечами.

Ее чистый взгляд, как прохладная талая вода, гасил яростный огонь в моей душе. Перед ней любое зло было бессильно.

На юге, в долине реки Дань, объединенное войско племен – мяомань [46] – подняло мятеж, и отец созвал совет племенных союзов. Когда они единогласно приняли решение отправить войско для подавления восстания, внутри меня вновь закипела злость.

И в тот момент я наконец понял, на что она мне дана.

Я был рожден для битв, мое место там, где льется кровь, – на поле боя.

На том собрании я вызвался возглавить войско. Кроме министра Гунгуна, старейшин Гуня и Хуаня, остальные единодушно меня поддержали и стали спорить с теми, кто был против. Гунь и Гунгун считали, что я как наследник императора должен оставаться в столице. А вожди племен говорили, что старший сын правителя должен подавать достойный пример, совершать подвиги и тем самым воодушевлять людей в походе.

После долгих колебаний отец согласился с вождями и отправил меня в земли племени молан.

– Трон императора должен унаследовать достойнейший и талантливейший человек. Несмотря на то что Чжу мой старший сын, к нему следует относиться так же, как и к остальным. Пусть сам проявит себя.

Впервые на собрании племенного союза был поднят вопрос о наследнике, но отец не подтвердил мой статус престолонаследника. После собрания у меня с Гунем состоялся долгий, серьезный разговор.

– Чжу, ваш отец – великодушный и справедливый правитель, но, по мере того как он стареет, появляется все больше людей, жаждущих занять трон. Потомками вашего прадеда Чжуаньсюя являются восемь вождей, их еще называют «восемь гармоний», и они обладают большим могуществом. Среди потомков вашего деда императора Ку Гаосиня тоже восемь вождей. Они известны как «восемь достойных» и также обладают немалым влиянием. Эти шестнадцать человек именуются «шестнадцатью мудрецами», в них течет благородная кровь императора Хуан-ди, и народ высоко их чтит. У императора Яо десять сыновей, и, хоть вы и старший, вы не росли с ними, и союзников среди них у вас нет, поэтому вы одиноки и слабы. Я выступил против вашего участия в походе, потому что вы никогда не были на войне и не готовы к такому испытанию. Помните, народная любовь прихотлива, и ваше будущее как правителя зависит от того, победите ли вы или проиграете. И это также очень важно для императора Яо. Нельзя проиграть!

Гунь достал меч и вручил его мне. С ним я три года сражался с восставшими у реки Дань, наотмашь разя всех мятежных лидеров объединенных племен мяомань. Рубил, колол, рассекал и отсекал – я был непобедим. При виде смерти врага мои глаза наливались кровью, пламя в груди разгоралось все сильнее. Я ощущал небывалую радость от алой крови и огня, пылающего вокруг.

– Народы мяомань покорены. Теперь задача подчинить чужие народы, заставить их служить нам, а для этого нужно время. Не следует убивать всех без разбора, остановись! – передал приказ отца посыльный, прибывший издалека.

Я казнил и посыльного.

Даже если мяомань покорены, я не мог так просто остановиться! Убивать! Только убив всех из объединения племен мяомань, только проливая кровь, можно добиться мира. Мой отец был слишком великодушен. Я ослушался его приказа ради нашего же блага. Услышав вести обо мне, отец пришел в ярость и приказал мне немедленно вернуться в столицу.

Я вернулся, пробыв на землях племен мяомань три года и все это время упорно подавляя очаги восстания. Отец не оценил моих стараний. Как только я переступил родной порог, он заточил меня в темнице у подножия горы.

– Чжу, если люди мяомань сдались, то почему же ты продолжил убивать их? Твоя злоба чрезмерна. За бесчисленные убийства тебя прикуют к стене на месяц – будет время хорошенько подумать о том, что ты сотворил!

Что же мне оставалось? Я отказался от пищи.

Каждый день на рассвете ко мне в темницу приносил еду странный юноша. Какое-то время он молча сидел рядом, потом уходил, а ночью забирал нетронутую плошку. Глаза у него были темные, как два омута.

Я лежал в холодной и сырой камере, тихо ожидая прихода смерти.

Сознание помутилось, я не помнил, сколько дней провел в таком положении. Мне было холодно, тепло по капле покидало мое тело. Во сне я возвращался в долину снега и льда, такую близкую к небу, и чувствовал, что постепенно таю, рассеиваюсь, словно дым или туман…

Однажды мою голову обхватили чьи-то теплые руки, а в ушах прозвенел знакомый голос:

– Чжу, не умирайте! В ваших жилах – кровь императора Хуан-ди. Жертвовать собой нужно только ради народа и страны. Разве вы не можете стерпеть столь мелкое унижение? Вы малодушны! Сын императора Яо, недостойный быть принцем Хуася! Объявив голодовку и отказавшись покаяться, знаете ли вы, насколько жалко выглядите, ваше высочество?

Кто-то влил мне в рот ложку теплого рисового супа.

Я услышал женский плач.

– Гунь, Нюйин… – Я медленно открыл глаза, шепотом повторяя их имена, а по моему лицу текли слезы.

Позади Гуня и сестры я увидел юношу с темными глазами, спокойно наблюдавшего за нами.

– Кто он? Пусть уходит, – задыхаясь, сказал я.

– Это Чунхуа [47], – тихо прошептал мне на ухо Гунь.

Чунхуа? Он происходил из знаменитого рода Ююя [48]. Еще находясь в землях мяомань, я слышал, что он из новой знати племенного союза Хуася. Говорили, что он очень благороден, а его моральные принципы поистине достойны восхищения. Его люди возделывали земли у горы Ли, на озере Лэй ловили рыбу, на побережье делали глиняную посуду. Куда бы он ни отправился, люди шли за ним. В какой бы город ни прибыл, тот становился столицей.

Когда мяомань подняли мятеж, двенадцать вождей рекомендовали его в союзники, и мой отец отправился к горе Ли, чтобы лично оценить его таланты. Чунхуа примкнул к нашему племенному союзу.

Он мне не понравился, слишком много непонятного таили его глаза.

С меня сняли оковы и отвели к отцу. Тот пытливо посмотрел на меня, я же, склонив голову, молчал. Затем отец отпустил придворных, чтобы поговорить со мной наедине.

– Сын мой! – Он подошел ко мне. – Ты осознал свою ошибку?