Наставники Лавкрафта (сборник) - Коллектив авторов - Страница 49

Миссис Гроуз не двигалась с места.

– Вы полагаете, дети действительно говорят о них?

– Я больше чем уверена! Они говорят о таких вещах, что мы с вами обмерли бы от ужаса, услышав их.

– И если девочка там… Тогда и мисс Джессель тоже?

– Вне сомнения. Вы сами увидите.

– Ох, спасибо! – воскликнула экономка, но она будто вросла в землю, и я пошла прочь, оставив ее. Однако к моменту, когда я достигла озера, она почти догнала меня; видимо, какие бы беды, по ее разумению, ни угрожали мне, она поняла, что для нее составить мне компанию – наименьшая опасность.

Наконец перед нами открылась водная гладь. Вздохнув с облегчением, Гроуз убедилась, что девочки в воде нет. Однако Флоры не было видно ни на ближнем берегу, где я когда-то пережила потрясение, наблюдая за ней, ни на дальнем, который весь, за исключением полоски около двадцати ярдов, порос густой растительностью до самой кромки воды. Озеро, продолговатое по форме, было длинное, но очень узкое, и, если не видеть его оконечностей, можно было принять его за неширокую реку. Мы оглядели все пустынное пространство, и тогда я заметила по глазам моей подруги, о чем она подумала, и ответила, отрицательно помотав головой.

– Нет-нет, погодите! Она забрала лодку!

Гроуз глянула на пустой причал и снова осмотрела озеро.

– Тогда где же она?

– То, что мы ее не видим, – самое надежное доказательство. Флора воспользовалась лодкой, чтобы переправиться, а потом как-то ее спрятала.

– Она же дитя! Как ей было справиться одной?

– Она сейчас не одна, и в такие моменты она не дитя, а старая, старая женщина.

Это мое странное утверждение вызвало у миссис Гроуз, как обычно, очередной приступ покорности; я тем временем тщательно рассмотрела всю видимую часть береговой линии пруда и сообразила, что лодка отлично могла поместиться в одной из маленьких бухточек, замаскированных с нашей стороны изгибом берега, а с другой – группами деревьев, растущих у воды.

– Но если лодка там, куда же она-то подевалась? – встревоженно спросила моя спутница.

– Это нам и следует выяснить. – И я пошла дальше.

– Обойдем все озеро?

– Именно так, хоть это и далеко. У нас это займет всего минут десять, но для ребенка расстояние значительное, почему она и не пошла пешком, а предпочла двинуться прямиком по воде.

– Батюшки! – снова вскричала моя подруга; улавливать логику моих рассуждений было свыше ее сил. И все же она тащилась следом за мною по сильно изрытому участку, по извилистой тропинке, заросшей травою; это был непростой, утомительный процесс, и когда мы прошли половину пути, я остановилась, чтобы дать ей перевести дух. Я поддерживала Гроуз, благодарная за содействие, уверяя, что она может оказать мне серьезную помощь; это придавало свежие силы нам обеим, и еще через несколько минут мы добрались до точки, откуда увидели лодку там, где я и предполагала.

Лодку намеренно спрятали поглубже и привязали к стойке ограды, которая в этом месте доходила до кромки воды, что облегчало высадку. Поглядев на пару коротких, тяжелых весел, вынутых из уключин, я подумала, что маленькая девочка могла справиться с ними лишь чудом; но к этому часу я уже долго жила среди чудес и слишком много волновалась по более необычным поводам. В ограде была калитка; пройдя через нее, мы вскоре оказались на открытом пространстве. И тут мы обе разом вскрикнули: «Вот она!»

Флора стояла невдалеке от нас на траве, улыбаясь, как будто отмечая завершение своего спектакля. Потом вдруг наклонилась и вырвала – так, словно за этим и пришла – большой, уродливый пучок увядшего папоротника. Я мгновенно догадалась, что она недавно вышла из рощи. Флора ждала, пока мы подойдем, сама не сделав ни шага, а наше приближение (я это осознавала) отличалось поразительной торжественностью. Девочка улыбалась и улыбалась, и наконец мы сошлись; но все это происходило в тишине, отчетливо зловещей.

Миссис Гроуз первой очнулась от колдовских чар: она упала на колени и, прижав дитя к груди, так и застыла, обнимая нежное, податливое тельце. Пока длился этот немой акт обожания, я могла лишь наблюдать со стороны, и особо внимательно, так как Флора смотрела на меня поверх плеча доброй женщины. Лицо ее было теперь серьезно, сияние угасло; но от этого я еще сильнее позавидовала простоте Гроуз. Однако ничего больше за эти минуты не случилось, только Флора уронила наземь свой дурацкий пучок папоротника. По сути, мы тем самым сказали друг другу, что придумывать предлоги уже бесполезно. Когда Гроуз наконец поднялась на ноги, она взяла девочку за руку, и так они стояли передо мной, и нашу особую сдержанность подчеркивал взгляд экономки, откровенно говоривший: «Пусть меня хоть повесят, я буду молчать!»

Молчание нарушила Флора, уставившаяся на меня с простодушным изумлением. Ее поразил наш непривычный вид.

– Ой, а где же ваши шляпки?

– Там же, где и твоя, милочка! – быстро отпарировала я.

Обычная веселость уже возвратилась к ней, и мой ответ, видимо, удовлетворил ее.

– А где Майлс? – добавила она.

Этот простой и дерзкий вопрос окончательно добил меня; три слова вылетели, как клинок из ножен, и от этого толчка чаша, уже полная до краев, которую долгими неделями держала я высоко, пролилась, и я поняла, прежде чем заговорила, что настал потоп.

– Я скажу тебе, если ты скажешь мне… – собственный голос я слышала, словно чужой, он задрожал, и я умолкла.

– Ладно, а что?

Тревожное ожидание миссис Гроуз бросалось в глаза, но было уже поздно, и я произнесла ласково:

– Будь добра сказать, душенька, где мисс Джессель?

Как и после нашего с Майлсом разговора на кладбище, все сразу переменилось. Многое я давно поняла из того факта, что имя той особы никогда не упоминалось между нами, но сейчас, когда оно прозвучало, прорыв завесы молчания, судя по быстрому, сердитому и испуганному взгляду девочки, был подобен разбитому вдребезги стеклу. Мой натиск тотчас исторг у миссис Гроуз предупредительный вопль, словно она пыталась остановить удар, и за этим криком испуганного или даже раненого существа, спустя несколько секунд, раздался мой собственный стон. Я схватила свою спутницу за руку.

– Она здесь, здесь!

Мисс Джессель стояла на противоположном берегу, так же, как и в прошлый раз, и, как ни странно, это меня поначалу обрадовало: я получила доказательство! Она явилась, и это оправдывало меня; она была видна, а значит, меня нельзя было назвать ни жестокой, ни безумной. Она предстала и перед бедной перепуганной Гроуз, но явилась она ради Флоры; и из всех моих тогдашних чудовищных впечатлений не было, пожалуй, момента столь необычайного, как тот, когда я сознательно послала ей, бледному и ненасытному демону, мысленную благодарность, почему-то уверенная, что она уловит ее и поймет.

Она стояла во весь рост на том месте, откуда мы с подругой недавно ушли, и каждый дюйм этого расстояния был пронзен ее злобой, ее темным желанием. Яркость видения и острота чувств сохранялись лишь доли минуты, но я успела заметить оцепенение Гроуз и взгляд, направленный туда, куда я указала – неоспоримый признак того, что и она увидела наконец, – и тогда я перевела взгляд на девочку. Реакция Флоры стала для меня, честно сказать, гораздо более потрясающим откровением, чем я ожидала. Она вряд ли выказала бы свое огорчение, но могла хотя бы просто взволноваться. Выслеженная нами, она была начеку и постаралась бы подавить всякие проявления своих чувств; но при первом же взгляде меня постигла болезненная неожиданность.

Я ужаснулась, увидев, что на розовом личике не дрогнул ни один мускул, Флора даже не притворилась, что смотрит в указанную мною сторону на чудо, но повернулась ко мне с выражением жесткой, суровой серьезности, абсолютно новым, невиданным; казалось, она изучает, обвиняет, судит меня. Это был удар, превративший девочку в видение, способное испугать меня до дрожи. И я дрогнула, хотя в тот момент моя уверенность, что Флора все отлично видит, была крепка как никогда, и, стремясь защититься, я яростно призвала ее в свидетели.