Танго с демоном. Танго верано - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 14

Знал, что была у него какая-то симпатия, от которой бабка его заставила отказаться. И бабке он этого не простил. Ни живой, ни мертвой. Ни ей, ни ее детям.

Сколько уж лет прошло…

А мужчины, они так устроены, что детей от любимой женщины любить будут, а от нелюбимой… тут как повезет. Могут любить, могут ненавидеть.

Вот это и произошло.

Не любил их дед. Никого. Может, и не возненавидел, но относился к ним, как к кроликам в садке. Этого на развод, того на мясо, а белого и пушистого драть за уши, пока не почернеет. А потом опять драть. До поседения.

И счастлив не был, и всех вокруг сделал несчастным. Хорошо хоть еще внуков переженить не успел. Сына – женил. Мать Игнасио помнил хорошо. И любил ее. Но мать была несчастна тоже.

Не любила она Хоселиуса. И он ее не любил. Династический брак, который очень быстро стал только договорным под пятой властного отца. Дед всех придавил.

Игнасио думал время от времени, что если бы отец взял мать и уехал в другой замок, да хоть в столицу, их совместная жизнь получилась бы более счастливой. Но на это отец способен не был. Увы. И снова – увы. К громадному сожалению Игнасио.

Прожила бы мать дольше?

Ему казалось, что да, а там – кто знает?

Но отцу было просто безразлично. Никого он не любил, не умел просто.

И тетка любить не умела. Недаром дочь она отдала учиться магии и думать про нее забыла. И сына старалась к себе не приближать. Ладно! Не будем о грустном. Всех их придавило, всех изуродовало. Про себя Игнасио тоже знал, что на любовь не способен. Не дано ему.

Любовь – это ж что? Это когда у тебя за спиной крылья, и ты летишь к солнцу… или нет?

Это когда ты за любимого и для любимого все отдашь.

Жизнь, душу, деньги, комфорт, положение в обществе – просто всё. А Игнасио про себя точно знал, что ни от чего отказываться не будет.

На постельные отношения он способен.

На любовь? Нет!

Хорошо оно для королевской семьи? Идеально!

Плохо оно для души и для сердца?

Отвратительно.

Отец и тетка на любовь не способны. Брат? Бернардо его… нет, не любит, для него Игнасио, скорее, как ценное имущество. Будет он беречь брата? Да, безусловно. Но горевать, если с ним что-то случится, не станет. Не сможет. Не сумеет.

Отец – слаб и безволен, тетка словно мороженая рыба, а Бернардо слишком рационален. Словно арифмометр на ножках. Увы. Всех это так или иначе накрыло.

А все дед…

Игнасио с ненавистью поглядел на предка.

– Сдох ты, сволочь, и хорошо!

Любить парень не умел. А вот ненавидеть…

– Сволочь старая! Гадина, мразь! Чтоб тебя на том свете каждый день демоны вилами в зад… пихали!

Игнасио отвернулся от гроба, прошелся по комнате.

Сегодня – не церковь. Не храм.

То каждую ночь они проводили рядом с храмами, и гроб ставили в храме, на освященной земле, а сегодня, вот, заночевали в дороге. Так получилось. Деревня тут есть небольшая, но и только.

Храма тут нет, сгорел, да не восстановили. Отец хоть и дал распоряжение, но когда его еще построят? Сейчас-то его нет.

Вот и пришлось… поставили гроб в сельском трактире, и сидит сейчас рядом с ним Игнасио.

– Ненавижу…

Показалось Игнасио, или шевельнулась тень на стене?

Послышался ему шелест со стороны гроба – или это ветер за стенами?

Бред или реальность?

Мужчина вгляделся в лицо деда.

Кажется, раньше у него было другое выражение? Или нет?

Глаза закрыты, лежит спокойно…

НЕНАВИЖУ!!!

Игнасио порывисто отошел к окну и не увидел, как шевельнулись пальцы трупа.

Совсем чуточку. Буквально на крошку, согнулись-разогнулись и снова попробовали двинуться, но сил не хватило.

Покойник лежал, как ему и положено.

Игнасио сидел у окна, стараясь не смотреть на деда, а там и придремал в кресле, едва успел вскочить, прежде чем утром отец пришел. И даже не подозревал, что избежал серьезной опасности.

Мертвые не могут встать на освященной земле.

В храме.

В святилище Ла Муэрте – без ее воли.

А вот если так… если ночь, если ненависть, если нет никакого сдерживающего влияния святых предметов – да и откуда бы они?

Игнасио так и не узнал, что чудом избежал опасности. Его величество мог бы подняться, как упырь. Обыкновенный, кладбищенский.

Для зомби нужен некромант, для призрака незаконченное дело и кое-какие условия, а вот упырь из его покойного величества получился бы.

Хороший, на ненависти и родной крови вскормленный.

Но – повезло.

Когда Игнасио уснул, уснули и его чувства. А силы… сил у его величества тоже не было в достатке. Вот если бы несколько ночей, да подпитывать его гневом и болью, да не на освященной земле…

Игнасио ненавидел деда, потому что мечтал – безнадежно мечтал, чтобы его любили. Но любить его было некому.

Мать?

Матери его лишили, остальным членам семьи он был безразличен. Да и не умел никто в королевской семье любить по-настоящему. Откуда? Чего ты не видишь, чего ты с детства лишен, тому ты и не научишься. Никогда.

Увы, мединцы искалечили не одно поколение людей. И долго еще королевской семье будет аукаться их вмешательство.

Да сохранит Творец того, кто изобрел телефон!

И пусть даст Он изобретателю достойное перерождение! Сколько сил экономит его изобретение! Сколько времени!

То пришлось бы посылать кого-то в полицию, писать или надеяться на хорошо подвешенный язык посыльного. А то можно просто поднять трубку телефона и разъяснить дежурному, кто это, откуда он телефонирует и что случилось.

Гонсало и в своем-то языке не был уверен, после всего увиденного. Ладно еще бой! Ладно – смерть!

Этим купца не напугать! Видывал он виды!

Но вот мумии, которые остались после Феолы… что в них такого? Казалось бы, просто применение заклинания. Сожженные люди выглядят тоже жутковато. И утопленники – после соответствующего вида магии. Но почему-то ТАК они не пугают.

До дрожи, до истерики, до крика.

Что-то есть в этом такое, подсердечное, словно всплывает из детских кошмаров. И становится жутко, и по телу дрожь пробегает… Гонсало к ним даже прикоснуться не смог.

Наемники оказались покрепче, стащили все трупы в кучу, а своих погрузили отдельно. Отвезут в церковь, там отпоют и похоронят по всем правилам. Гонсало уже с ними расплатился, в том числе и «кровавые» отдал. Те, которые выплачиваются за погибших. По традиции, если умерший наемник был женат, эту сумму отдадут жене или родителям, если те есть.

Если у него никого нет, «кровавые» идут на счет отряда. Их ведь не всегда выплачивают, а люди гибнут. Такая у них работа.

Но Гонсало не поскупился.

Да, Феола спасла всех, но если бы не наемники, она бы просто не успела.

А вообще, ночь выдалась жуткая.

И смерти тоже…

И мумии.

И заеденные насекомыми люди.

И плющ, который до сих пор никого не подпускает к окнам. Видно, что погибает, с него листья облетают, ветки падают на землю, усыхая, но держится он до последнего.

А впрочем…

Купцы народ практичный. Чего переживать?

Подсчитали прибыль – убытки, да и вперед! Работа сама собой не сделается, пока ты переживаешь! Так что телефонируем полиции и начинаем подсчитывать убытки. Прибыль-то ясна, его семья жива и цела. А остальное – разберется!

– Сволочи, – печально сказал Амадо. И освободил камеру.

Почему, ах, ну почему здесь не предусмотрены камеры для буйнопомешанных? Такие, знаете, уютные, со звукоизоляцией? А задвижку внутри он и сам бы привертел. Ладно, хотя бы подпер дверь чем потяжелее.

И выспался.

Ага, недостижимая мечта снова помахала хвостиком.

Ну почему, ПОЧЕМУ нельзя было напасть на Веласкесов пораньше? Когда он еще не лег спать? Часов в десять вечера?

Почему нельзя было это сделать часа в четыре утра?

Почему в час ночи-то?! А его сейчас будят, а на часах полтретьего. И спать охоооооота…