Всеблагое электричество - Корнев Павел Николаевич - Страница 19

Но это не я убил его, вовсе нет. Внутренности констебля пожрало проклятие. Мое воображение лишь слегка подстегнуло костлявую клячу, и без того уже мчавшуюся прямиком в ад.

Билли оказался крепким орешком. Он присел рядом с приятелем, удостоверился в его смерти, потом как-то заторможенно поднялся с колен и вдруг вскинул карабин.

— Ах ты…

Грохнул выстрел, голова Билли расплескалась кровавыми брызгами, и констебль как подкошенный рухнул рядом с мертвым сослуживцем.

— Чертов морфинист! — выругался инспектор Уайт и направил дымившуюся «Гидру» уже не на Елизавету-Марию, а на меня. — Брось пистолет, Лео! Или, клянусь, продырявлю тебе колено!

Морфий! Ну конечно же! Спокойствие констебля и его невосприимчивость к страху вызвал наркотик! Да он даже боли не чувствовал!

— Брось немедленно! — вновь выкрикнул Роберт, и стало ясно, что при малейшем промедлении он попросту выстрелит мне в ногу.

Я положил «Рот-Штейр» на пол, медленно отодвинул его носком туфли и напомнил:

— Еще можно разойтись по-хорошему…

— Раз уж я пожертвовал своими людьми, — помертвевшим голосом промолвил Роберт и встряхнул левой рукой, резким движением раскладывая зажатую в ней наваху, — подумай, что я сотворю с твоей невестой. А дабы не затягивать этот балаган, я начну считать. И когда досчитаю до трех, или услышу от тебя правильный ответ, или…

— Заканчивай. Я разрешаю, — поморщился я и мотнул головой, прогоняя из нее образ девушки, миловидной и хрупкой.

— Что? — опешил инспектор, когда по его запястью прошлись изящные пальчики Елизаветы-Марии.

Отсеченная когтями кисть вместе с пистолетом шлепнулась на пол, Роберт Уайт попытался отстраниться от суккуба и даже успел замахнуться ножом, но инфернальное создание неуловимым глазу движением вновь приникло к нему и резко — снизу вверх! — вспороло от паха до горла, будто выпотрошило снулую рыбу.

Хлынула кровь, инспектор рухнул на колени, и суккуб скользнула к нему за спину. Стиснула длинными пальцами шею, так что острые когти проткнули кожу, и капля за каплей начала выдавливать из жертвы остатки жизни.

Я не отвернулся и досмотрел до конца. Это ведь я убил инспектора. Я и никто иной.

Было ли мне его жаль?

Не знаю. Мы живем в жестоком мире, главный принцип которого — убей или умри. Милосердие? Милосердие для слабых…

Тут суккуб оставила истерзанное тело в покое и легкой, танцующей походкой направилась ко мне. От милой Елизаветы-Марии не осталось и следа: лицо удлинилось и сделалось белоснежно-бледным, глаза запали и горели багряными огнями преисподней, а тонкие губы больше не скрывали заполнявшие рот острые иглы зубов. Забрызганный кровью халат при каждом шаге распахивался, тогда становились видны обтянутые кожей ребра и некрупные груди с черными бугорками сосков. По-прежнему изящными остались лишь тоненькие пальчики, только теперь их венчали длинные ногти неприятно-стального цвета.

Стального — это если без налипшей крови…

— Проваливай! — скомандовал я инфернальной твари, кинул на стол снятый пиджак и принялся закатывать рукава сорочки. — Ты свободна! Убирайся в преисподнюю!

— Мой милый Лео, — тихонько рассмеялась суккуб и слизнула с верхней губы капельку крови длинным, раздвоенным на конце языком, — разве ты больше не нуждаешься в моих услугах? Поверь, я многому могу тебя научить…

— В ад! — сорвался я на крик. — Ты не можешь нарушить договор!

— Глупо, — покачало головой потустороннее создание. — Ты так безнадежно влюблен в свою Елизавету-Марию, так грезишь ею, но она никогда не будет твоей. А я буду. Просто представь меня…

— Убирайся! — резко бросил я и с многозначительным видом разложил нож.

Инфернальная тварь при виде титанового клинка подалась назад, но сразу взяла себя в руки и напомнила:

— Лео, ты не можешь причинить мне вреда. Не забывай, у нас договор…

— И в мыслях не было, — оскалился я, подхватил одну из керосиновых ламп и поспешил к пролому в дальней стене. — Проваливай! — крикнул, прежде чем склонить голову и юркнуть в лаз.

Не стоило связываться с суккубом, но если начистоту, у меня просто не оставалось иного выбора, кроме как пойти с ней на сделку. Я действительно был столь безнадежно глуп, что вознамерился произвести впечатление на дочь главного инспектора, и обратился за помощью к знакомому поэту, а тот растрепал о моем секрете всему городу.

Всплыви правда наружу, Фридрих фон Нальц меня бы на медленном огне поджарил!

И я нашел выход. С моим талантом потусторонние создания — как мягкая глина, из них можно вылепить что угодно, вот я и вылепил из суккуба миловидную девицу, свою невесту; просто опередил инспектора и предложил заключить сделку. Но теперь все зашло слишком далеко…

— Ты будешь скучать обо мне, Лео! — послышался за спиной серебристый смех.

Я ничего не ответил. Дошел до развилки и повернул к подземной часовне. Там поставил «летучую мышь» на одну из каменных скамей и с трудом сдержал дрожь, когда неровные отблески замелькали на каменном изваянии падшего.

Изваянии? Вот уж нет…

Наполовину утопленное в стену крылатое создание нависло надо мной, придавило своим мертвым величием, принялось медленно, но неотвратимо прорываться в реальность из бездны, куда его заточили годы и годы назад. Белоснежный мрамор засветился изнутри и начал оборачиваться плотью, крылья прорезались мельчайшими ворсинками ровных рядов серебряных перьев, грудь вздрогнула, словно силясь сделать вздох.

Тогда я поспешно опустил взгляд к полу и до крови закусил губу, очищая разум от ментального воздействия заточенного в камне создания. К счастью, падший не успел толком вцепиться в мое сознание, и его сияние понемногу угасло.

Когда в часовне вновь сгустились тени, едва-едва разгоняемые тусклым светом керосиновой лампы, я подступил к изваянию вплотную, приложил ладонь к каменной груди и уловил — да, уловил! — редкие удары сердца.

С каждым таким толчком в голову все сильнее и сильнее вонзался клинок чужой воли; падший стремительным цунами легко сносил все мои блоки, требуя безотлагательного освобождения из каменного плена. Но сейчас в этом уже не было нужды, мне и самому хотелось стать тем ключом, что отомкнет ему дверь в нашу реальность.

Я с упоением грезил о величии тех, чьи крылья некогда закрывали небосвод, затмевали солнце и превращали день в ночь от горизонта и до горизонта. Мечтал об их могуществе и власти. Жаждал уподобиться им…

О да!

В голову вонзались раскаленные иглы боли, отголоски чуждого людям величия едва не сбивали с ног сокрушительным прибоем, всякое сокращение сердца отзывалось в приложенной к мраморной груди руке ударом кузнечного молота.

И падший пробудился! Его сознание еще только рвалось из неведомой бездны, а тело уже начало сбрасывать каменные оковы. От левой ладони по изваянию распространилось невыносимое свечение, и запущенная моим воображением метаморфоза начала превращать белоснежный мрамор в обжигающую лютым жаром плоть.

Статуя задрожала, по стенам, полу и потолку побежала паутина трещин; сомкнутые веки дрогнули, готовясь явить ужасающий взгляд падшего создания, но я не стал дожидаться этого, отдернул от статуи горевшую огнем ладонь и ударил ножом.

Ударил, и узкий титановый клинок легко вошел меж ребер!

Пол под ногами заходил ходуном, трещины начали расширяться, с потолка посыпалась каменная крошка. Падший забился в агонии, из пореза на пальцы хлынула кипящая кровь, она обжигающим пламенем потекла по руке, но я продолжал и продолжал расширять разрез, кромсать своим оружием податливую плоть.

Падшие неуязвимы, о да! Медь, бронза, серебро, обсидиан, закаленная сталь и свинец не способны причинить им никакого вреда. Но титан…

Титан не был известен падшим, они не имели защиты от выкованных из него клинков! В чистом виде титан получили в самом конце их затянувшегося владычества, а тогда ученые уже не спешили делиться своими открытиями с бессмертными повелителями.

Ночь титановых ножей пережить им было не суждено…